Книжный клуб Джейн Остен

Пролог

У каждого из нас своя Остен.

У Джослин она писала замечательные романы о любви и ухаживании, но так и не вышла замуж. Это Джослин придумала книжный клуб и подобрала участников. За одно утро у нее нашлось больше идей и сил, чем у всех нас за неделю. Надо почаще приглашать Остен в свою жизнь, сказала Джослин, пусть осмотрится. Мы заподозрили тайный план, но кто станет использовать Джейн Остен в дурных целях?

Остен Бернадетты была гением комедии. Ее персонажи, диалоги оставались поистине смешными — в отличие от шуток Шекспира, которым улыбаешься лишь потому, что это шутки Шекспира, из почтения.

Бернадетта была самой старшей из нас, на подходе к шестидесяти семи. Недавно она заявила, что окончательно махнула на себя рукой.

— Просто бросила смотреть в зеркало, — сообщила она. — Надо было раньше додуматься... Словно вампир, — добавила она, и эти слова заставили нас подивиться неизменной элегантности вампиров. Скорее они должны выглядеть, как Бернадетта.

Однажды в супермаркете Пруди видела Бернадетту в домашних тапочках и с нечесаными вихрами надо лбом. Она покупала замороженные бобы эдамамэ, каперсы и другие продукты далеко не первой необходимости.

Бернадетта сказала Джослин, что ей больше всего нравится «Гордость и предубеждение» — наверное, как и остальным. С этой книги она и посоветовала начать. Но муж Сильвии, с которым они прожили тридцать два года, только что попросил развод; новость была такая свежая и деликатная, что Джослин решила не мучить ее красавцем Дарси.

— Мы начнем с «Эммы», — ответила Джослин. — После «Эммы» еще никто не хотел быть замужем.

Джослин с Сильвией познакомились в одиннадцать лет, а сейчас им шел шестой десяток. У Сильвии Остен была дочерью, сестрой, тетей. У Сильвии Остен писала свои книги в шумной гостиной, читала их вслух родным и при этом оставалась внимательным и беспристрастным наблюдателем. У Сильвии Остен могла любить и быть любимой, но это не затуманивало ее зрение, не притупляло проницательность.

Не исключено, что книжный клуб создавался ради Сильвии, что Джослин просто хотела поддержать ее в трудную минуту.

Это похоже на Джослин. Сильвия была ее самой старинной и близкой подругой.

Кажется, Киплинг сказал: «Кто, как не Джейн, выручит в беде»? Или что-то в этом роде?

— Я считаю, должны быть только женщины, — предложила Бернадетта. — Мужчины портят обстановку. Не собеседники, а проповедники. Перетягивают на себя весь разговор. Джослин открыла рот.

— Никто не сможет вставить ни слова, — предупредила ее Бернадетта. — Женщины никогда не решаются перебить, сколько ни говори.

Джослин кашлянула.

— И потом, мужчинам книжные клубы не нужны, — продолжала Бернадетта. — Они любят читать в одиночку. Если вообще читают.

Джослин закрыла рот.

Однако следующим пригласила Григга, которого никто из нас не знал. Григг оказался аккуратным, темноволосым человеком лет сорока с небольшим. Самым примечательным в нем были ресницы, невероятно длинные и густые. Наверное, подумалось нам, тетушки всю его жизнь сокрушались, зачем такие ресницы достались мальчику.

Зная Джослин, мы задумались, кому предназначался Григг. Для кого-то Григг был слишком молод, для остальных слишком стар. Что он делал в клубе — загадка.

Джослин не раз пыталась кого-нибудь сосватать тому, с кем общалась подольше. Еще в старших классах она познакомила Сильвию с ее будущим мужем, а через три года после выпуска была подружкой невесты на свадьбе. И, рано отведав крови, уже не смогла забыть этот вкус. Сильвия и Дэниел. Дэниел и Сильвия. Тридцать с лишним лет удовольствия, хотя сейчас, конечно, радоваться было сложнее.

Сама Джослин так и не вышла замуж, поэтому у нее оставалось достаточно времени для всевозможных хобби.

Когда дочери Сильвии, Аллегре, исполнилось девятнадцать, Джослин потратила целых шесть месяцев, подыскивая для нее подходящих молодых людей. Теперь уже тридцатилетняя, Аллегра стала пятым членом нашего книжного клуба. Остен Аллегры писала о влиянии финансовых трудностей на личную жизнь женщин. Если бы Аллегра работала в книжном магазине, Остен стояла бы у нее в отделе ужасов.

Аллегра носила короткие дорогие стрижки и дешевые эффектные туфли, но мы не обратили бы на это внимания, если б она при каждом удобном случае не называла себя лесбиянкой. Когда невосприимчивость Джослин стала уже неприличной, Сильвия отвела ее в сторонку и спросила, когда же до нее наконец дойдет. Та чуть не сгорела со стыда.

Джослин переключилась на подходящих молодых женщин. Она держала собачий питомник и разводила родезийских риджбеков. К счастью, оказалось, что собачий мир изобилует походящими молодыми женщинами.

Пруди была самой молодой из нас — двадцать восемь. Ей больше всего нравились «Доводы рассудка», последний и самый мрачный роман Остен. У Пруди книги Остен менялись при каждом чтении: один год — сплошная романтика, а на другой вдруг прохладная ироническая проза. Остен Пруди рано умерла, в сорок один год, возможно, от болезни Ходжкина [1].

Пруди ждала, что мы как-нибудь отметим ее искреннюю преданность Остен — ведь она-то заслужила приглашение, в отличие от Аллегры, попавшей к нам лишь благодаря матери. Само собой, у Аллегры могли быть какие-то ценные мысли; Пруди не терпелось их услышать. Всегда интересно, что лесбиянки думают о любви и браке.

У Пруди было драматическое лицо, глубоко посаженные глаза, белая-белая кожа и впалые щеки. Крошечный ротик, в улыбке губы почти исчезали, как у Чеширского кота, только наоборот. Она преподавала французский в старшей школе и единственная из нас на тот момент была замужем, не считая Сильвии, которая уже почти не считалась. И может, Григга — про Григга мы не знали, — но с чего бы Джослин пригласила женатого?

Остен Григга никто себе не представлял.

Итак, нас было шестеро: Джослин, Бернадетта, Сильвия, Аллегра, Пруди и Григг — полный список книжного клуба Центральной Долины/Ривер-Сити, клуба Джейн Остен и только ее. Наша первая встреча прошла в доме Джослин.

Март. Глава первая, в которой мы собираемся у Джослин, чтобы обсудить «Эмму»

Мы сидели кружком на веранде у Джослин и попивали в сумерках холодный чай, настоянный на солнце. На ее двенадцати акрах пахло свежеподстриженной калифорнийской травой. Вид был чудесный. После грандиозного лилового заката горы Берриесса на западе погрузились в тень. Южнее протекал ручей, летом пересыхавший.

— Вы только послушайте лягушек, — сказала Джослин.

Мы прислушались. Из-под суматошного лая собак в ее питомнике едва пробивался лягушачий хор.

Она представила нам Григга.

Тот принес сборник «Грамерси»; значит, Остен — недавнее увлечение. Мы не могли принять человека, который заявился с новенькой книжкой и у которого на коленях лежит полное собрание романов, когда обсуждается одна «Эмма». Как только он хоть что-нибудь скажет, кто-то из нас должен поставить его на место.

Но только не Бернадетта. Хоть Бернадетта и настаивала на чисто женском обществе, у нее было добрейшее в мире сердце; мы не удивились ее радушию.

— Как славно встретить мужчину, который интересуется мисс Остен, — сказала она Григгу. — Приятно узнать мужскую точку зрения. Очень рады, что вы пришли.

Бернадетта никогда не говорила одну фразу, если можно сказать три. Иногда это раздражало, но чаще умиротворяло. Она пришла с какой-то огромной летучей мышью над ухом. Оказалось — просто листок; обнимая Бернадетту, Джослин его убрала.

Джослин вынесла на веранду два уютно жужжащих обогревателя. На полу лежали индийские ковры, а рыжий испанский кафель, вероятно, маскировал собачью шерсть. Еще у нее стояли круглые фарфоровые светильники в форме китайских ваз — без привычной пыли на лампочках, ведь это дом Джослин. Светильники были с таймерами. В нужный момент, когда достаточно стемнеет, они включатся одновременно. Этого еще не произошло, но мы с нетерпением ждали. Может, кого-нибудь как раз озарит гениальная мысль.