Лежащие рядом

— Коли так, я сама пойду, — сказали вы. — Даже не верится, что ты у меня такой недоумок, сынок.

— Ты? Пойдешь?

— Естественно, пойду, мой сын ведь еще не дорос. Надеюсь, тебе не пришло в голову попросить Лилиан?

— Черт побери, Дениз…

— Я замерзла. — Голос ваш звучал почти жестко. — Теперь, пожалуй, стоит выпить виски, но сперва давай сплаваем до волнореза. И без форы, я тебя все равно обставлю.

Это было — словно поднимаешь копирку и видишь под ней точную копию предыдущего дня: обед с родителями Лилиан и сеньором Гуцци, специалистом по ракушкам, долгая и жаркая сиеста, чай с тобой… вообще-то ты сидел безвылазно в своей комнате, но чаепитие было обязательным ритуалом, который нельзя нарушать… гренки, терраса, потихоньку надвигающийся вечер, вы слегка жалели Роберто, он явно чувствовал себя не в форме, но ритуал вам нарушать не хотелось, эта встреча никогда не отменялась, где бы вы ни находились днем, вы непременно встречались под вечер за чаем, а потом каждый мог отправляться восвояси. Дениз было ясно до слез, что ты не можешь постоять за себя, бедняжка Роберто, ты сидел, поджав хвостик, как собачонка, не обращавшая внимания на масло и мед, ах ты, мой непоседливый песик, глотавший гренки вперемежку со словами, так-так… еще одну чашку чая, еще одну сигарету…

Теннисная ракетка, щеки, как помидоры… бронзовая Лилиан, разыскивающая тебя, чтобы сходить до ужина в кино. Вы обрадовались, что они ушли, ты выглядел совершенно потерянным и не находил себе места, надо, надо пустить тебя в плавание с Лилиан, в эту почти непостижимую для вас переброску междометиями, смешками и жаргонными выражениями, объяснить которые не под силу никакой грамматике, потому что сама жизнь в который раз смеялась над грамматикой. Вы наслаждались одиночеством, но потом вдруг загрустили, представив себе чинный, безмолвный зал и кинофильм, который увидят только они. Вы надели свои любимые брюки и блузку и спустились по набережной, задержавшись у магазинчиков и киоска, чтобы купить журнал и сигареты. На местной аптеке красовалась вывеска — этакая заикающаяся пагода, а внутри, в комнатушке, пропахшей лекарственными травами, обитали старуха Делькасс в немыслимом красно-зеленом чепце и молоденькая провизорша… вот кого ты на самом деле боялся, хотя говорил только про старуху Делькасс. В аптеке околачивались два сморщенных болтливых покупателя, явившихся за аспирином и желудочными таблетками, они уже уплатили, но уходить не торопились, а разглядывали витрины, пытаясь протянуть время: все-таки здесь интересней, чем дома. Вы повернулись к ним спиной, зная, что в таком тесном помещении слышен каждый шорох, потом поддакнули старухе Делькасс, дескать, погода — благодать, затем попросили у нее пузырек со спиртом, как бы давая последний срок покупателям, которым давно пора было выметаться… а когда старуха принесла пузырек, вы, увидев, что сморчки еще созерцают витрины с детским питанием, сказали как можно тише:

— Мне нужно купить кое-что для сына, он сам не отваживается, да-да, именно, я не знаю, какие у вас упаковки, но не важно, дайте мне парочку, сын сам разберется, что к чему. Комедия, правда?

Выпалив все это на одном дыхании, вы первая готовы были признать комизм положения и даже расхохотаться в лицо старухе Делькасс… трескучий попугайный голос, желтый диплом фармацевта, выставленный в витрине… у нас есть поштучно и в пакетиках, по двенадцать и по двадцать четыре штуки. Один из покупателей уставился на вас, словно не веря своим ушам, а другой, старушенция, высовывающая близорукий нос из балахона до пят, засеменила к дверям, лепеча: «Доброй ночи, доброй ночи!» А молоденькая продавщица ей с восторгом в ответ: «Доброй ночи, сеньора Пардо». Старуха Делькасс проглотила наконец слюну и пробормотала, отворачиваясь:

— Вы бы себя пожалели, почему не пройти за прилавок?

А вы представили Роберто, и вам стало его жаль, он ведь наверняка не отважился бы попросить старуху Делькасс, чтобы та впустила его за прилавок, еще бы, он же — мужчина! Нет (вы сказали или только подумали? Хотя, впрочем, какая разница?!), не понимаю, почему я должна делать секрет или трагедию из-за пачки презервативов, попроси я ее без свидетелей, я бы предала себя, стала бы твоим сообщником и, может, через пару недель снова оказалась бы в подобной ситуации, а этого ты от меня не дождешься, Роберто, хорошенького понемножку, отныне каждый сам по себе, теперь-то я действительно не увижу тебя голым, сынок, этот раз был последним; да, пачку по двенадцать, сеньора.

— Они просто остолбенели, — сказала молоденькая продавщица, помирая со смеху, она никак не могла забыть тех покупателей.

— Я видела, — кивнули вы, доставая деньги. — Ну конечно, так поступать не принято.

Перед тем как переодеться к ужину, вы положили купленную пачку сыну на кровать, и, вернувшись из кино (бегом, потому что уже было поздно), ты, Роберто, заметил на подушке белый пакетик, пошел пятнами и развернул его… и вот — Дениз, мама, впусти меня, мама, я нашел это, ну, то, что ты… Выглядевшая совсем юной в белом декольтированном платье, она стояла спиной, глядя на тебя в зеркало, словно на какого-то чужого, далекого человека.

— Да, но теперь выкручивайся сам, малыш, больше я ничего не могу для вас сделать.

Вы давно договорились, что она не будет называть тебя малышом, и ты понял, что она решила с тобой посчитаться, причем по-крупному. В растерянности ты подошел к окну, потом метнулся к Дениз, обнял ее за плечи, прижался, покрывая ее спину частыми влажными детскими поцелуями, а вы тем временем спокойно причесывались и искали духи. Почувствовав на коже горячую слезу, Дениз обернулась и мягко отстранила тебя, беззвучно смеясь протяжным смехом немого кино.

— Мы опоздаем, дурашка, а ты знаешь, Урсула не любит ждать за столом. Как картина, ничего?

Гнать, гнать от себя подлую мысль, хотя с каждым разом это трудней и трудней, а виной всему — чуткий сон, полночный час и комар, союзник злого демона, не дающего вам забыться. Включив ночник, вы отпили большой глоток воды и снова легли на спину; жара стояла невыносимая, но в гроте, наверное, было свежо… уже погружаясь в сон, вы представили себе белый-белый песок, и вдруг действительно увидели демона, склонившегося над Лилиан, она лежала, широко открыв влажные глаза, а ты целовал ее груди и лепетал какие-то бессмысленные слова… но, разумеется, ты не сможешь сделать все правильно, а когда опомнишься, будет поздно… как хотел бы вмешаться демон, вмешаться, не потревожив вас, помочь вам не натворить глупостей, помочь по старой привычке, ведь он так хорошо знает твое тело, в стонах и поцелуях ищущее соития… если бы можно было увидеть твои ягодицы и спину и еще раз повторить советы, которые демон давал тебе при ушибах и гриппе: расслабься, это не больно, такой большой мальчик не плачет из-за пустякового укола, ну вот и все. И снова — ночник, вода, снова глупый журнал, вы заснете потом, когда ты вернешься, ступая на цыпочках, и вы услышите шум в ванной, слабое поскрипывание пружин на кровати и бормотание спящего или только еще засыпающего сына.

Сегодня вода была холоднее, чем вчера, но вам понравилось ее горькое покалывание, вы доплыли без остановки до волнореза, взглянули оттуда на людей, плескавшихся у берега, на тебя, курившего, лежа на спине, и не изъявлявшего особого желания лезть в воду. На причале вы отдохнули, а по пути назад пересеклись с Лилиан, которая плыла медленно и сосредоточенно. Она сказала вам:

— Привет!

Похоже, на большие уступки взрослым Лилиан не способна. Ты же, наоборот, вскочил и укутал Дениз полотенцем, уступая ей место, где не дуло.

— Тебе сегодня не понравится, вода ледяная.

— Вижу, у тебя мурашки. Погоди, эта зажигалка не работает, тут у меня другая… Принести горячего кофейку?

Вы лежали на спине, солнечные пчелы начинали жужжать на коже, песок казался шелковой перчаткой, вы лежали меж солнцем и песком, в каком-то междуцарствии. Ты принес кофе и спросил, когда надо домой: в воскресенье, как договаривались, или Дениз хочет задержаться. Нет, задерживаться незачем, уже холодает.