Казнить нельзя помиловать

Через два месяца Анджей знал о своих нежданных героях все. Где родились и как познакомились, что любят есть на обед, какое предпочитают вино и в какой позиции занимаются любовью. Все, кроме одного, – кто они на самом деле. Внутри поселилось томительное беспокойство, жужжавшее в нем, словно муха, и затихавшее лишь тогда, когда он садился работать.

Фразы, выбегающие из-под курсора компьютера, были изящными, отточенными и совершенно не походили на прежние тяжелые булыжники, которые Анджей выдавливал из себя после долгих мук. Теперь легко и непринужденно он выдавал на-гора искрометные шутки, которые на самом деле принадлежали Ивару, и нежные признания, которые диктовала Инга.

Он писал историю их любви – тяжелой, путаной, долгой, полной недомолвок, детских обид и разочарований. Он писал о жизни в маленьком городке на севере выжженной солнцем страны. Он писал о войне и о мире, о воде и о хлебе, о той, которую большинство людей мечтает увидеть и за счастье почитает лишь прикоснуться к ее тени. Он писал о великой и загадочной спутнице жизни – даме по имени Любовь.

Через два месяца Анджей был уверен, что роман получится.

Через три - дело застопорилось.

Ивар и Инга вели себя совершенно непредсказуемо. Порой ему приходилось удалять целые куски текста – после того, как всю ночь они просиживали за работой, Инга со злившей Ивара откровенностью заявляла:

– Все не так!

Они выясняли отношения бесстыдно и грубо, не стесняясь присутствия Анджея, а он ошалело поглядывал на них, а потом с сумасшедшей скоростью стучал по клавиатуре, и получившийся текст либо устраивал всех троих – и тогда они падали спать, либо не устраивал вовсе, и они кричали друг на друга уже втроем. Дело заканчивалось тем, что Анджей орал, охрипнув:

– Все вон! – и Инга хлопала дверью. Ивар кричал: «Подожди!» – и растворялся в воздухе, а Анджей испытывал муки совести и снова садился к компьютеру. Спать, таким образом, становилось совсем уж некогда.

К середине октября окончательно разозленный Анджей спросил их:

– Вы собираетесь уже, наконец, определяться, чего вы хотите? У меня сюжет виснет.

Ответ Ивара изумил его до глубины души:

– Мы-то здесь при чем? Ты – автор, ты и пиши.

С этого дня неожиданные его гости повадились то и дело исчезать – то на день, то на два, то на неделю, то по одному, то оба сразу. А муха, жившая внутри, жужжала все противнее и жестче. Слова все чаще падали тяжелыми булыжниками, мысли казались серыми и спутанными, но как добиться прежней золотой легкости, которой отличались летние куски текста, Анджей не знал. И злился до скрежета зубовного, и выговаривал им, когда они возвращались. А они возвращались все реже и только морщились, выслушивая его упреки.

В один такой день Анджей взорвался.

– Вы, – кричал он, – вы что, издеваетесь? Втравили меня в авантюру – так давайте же работать, черт побери!

– Работай, – тихо ответил Ивар. – Вот тебе клавиатура – пиши. Срок истекает.

От такого нахальства Анджей онемел, а Ивар ушел – на этот раз вполне материально, хлопнув дверью.

Анджей перестал есть и спать. Роман нужно было дописывать. Те отрывки, что он показал знакомому издателю, вызвали у того бурю восторга, и теперь издатель звонил почти каждый день и спрашивал, когда же, наконец, господин Анджей закончит свое творение. Беспокойство, раньше похожее на муху, теперь превратилось в паука и высасывало силы. Избавиться можно было только одним – писать. Писать самому.

Потом он решил плюнуть на все и бросить эту затею. Неделю не подходил к компьютеру, бродил по городу, пил пиво в ресторанчиках на набережной, даже подцепил очередную красотку, которой вдохновенно и нахально читал чужие стихи, выдавая их за свои. Девица, обалдевшая то ли от поэтического дара нового знакомого, то ли от щедрости, с которой он разбрасывал купюры, дала себя уговорить на продолжение знакомства. Продолжение должно было закончиться в квартире Анджея.

Развязка авантюры оказалась неожиданной – на своем родном диване Анджей обнаружил едва живую, бледную до синевы Ингу. Рядом с ней сидел Ивар – измученный, шатающийся. Увидев входящего Анджея, Ивар с усилием поднялся, подошел и, схватив его за руку, через всю комнату толкнул к столу.

– Работай, – сказал он. – Иначе мы подохнем, понял?

К концу октября Анджей осунулся и почернел лицом. Гости тихо сидели рядом на диване, но уже не диктовали ему тексты – лишь кидали порой обрывочные реплики, а чаще просто просматривали написанное, стоя за его плечом, и либо одобрительно кивали, либо роняли: «Не так». Второе случалось чаще. Спорить не было сил. Анджей удалял куски текста и писал заново. Булыжники сменились вполне сносными геометрическими конструкциями, среди которых изредка попадались золотые песчинки летних удач. Случалось, Ивар и Инга яростно спорили – а потом соглашались с Анджеем, мирились и торжественно отмечали примирение все тем же красным вином.

В ноябре город засыпало снегом. Ивар и Инга снова стали исчезать. Появлялись, вываливали на него ворох новостей и молча смотрели, как пляшут пальцы на клавиатуре. Усталая Инга куталась в потертый свитер, крутила на пальце тоненькое серебряное колечко, Ивар хмуро молчал – он выглядел постаревшим и почти больным, красота его стала болезненной и ломкой. Они ничего не говорили, только смотрели, но порой, глядя на черные ряды строчек, изрекали: «Не так».

– А как, – бесился Анджей, – как?! Скажите же, что же вы молчите?!

К первому декабря оставалось дописать совсем немного. Вечерело, короткий зимний день медленно угасал. Анджей с бессильной яростью смотрел на экран. Сюжет застопорился и двигаться к развязке не желал. И когда в комнате пронзительно рявкнул звонок, он вздрогнул, но не двинулся с места.

Звонок повторился. Анджей нехотя оторвался от экрана, открыл дверь. Стоящий на пороге Ивар был не похож на себя так, как не похож бывает старик на мальчишку-подростка. Под глазами его залегли круги, золотые волосы потускнели, лицо осунулось. Инга – горячая, тяжело дышащая, висела на нем, закрыв глаза. Молча Ивар втащил ее в комнату, уложил на диван и повернулся к Анджею:

– Срок истекает. Пиши.

Минуты убегали, складываясь в часы, Анджей стучал по клавишам с быстротой, прежде немыслимой. Но часы тикали быстрее. До полуночи оставалось совсем немного.

Анджей с досадой грохнул кулаком по монитору:

– Не могу больше! Не могу! Все не так!

– Пиши, – монотонно ответил Ивар. Сил на то, чтобы говорить, у него почти не оставалось.

– Что с ней? – спросил Анджей, кивая на девушку. – Чем она больна?

– Откуда я знаю? – так же монотонно ответил Ивар. – Туберкулезом. Или воспалением легких. Или СПИДом. От тебя все зависит. Пиши.

Ему оставалось всего десять строк, когда висевшие над диваном часы захрипели и начали бить полночь.

Анджей вздрогнул и обернулся. Ивар и Инга, тяжело дыша, смотрели на него. Молчали. Глаза их становились все огромнее и темнее.

Крикнув, сорвался Анджей со стула, схватил их обоих – легких, почти ничего не весящих, подтащил к столу.

– Возьмите меня за плечи! – скомандовал он. – Скорее!

На плечи его легли две руки – почти невесомые, почти бесплотные. Слова не желали вставать на нужное им место и звенели, раскатывались, словно монеты по мостовой. Анджей барабанил по клавишам, чувствуя, как иссякают силы. Тепло его тела уходило в две руки, лежащие на его плечах, и руки эти теплели, наливались жизнью, а сам он становился все слабее. Но и строчек оставалось совсем немного. Еще чуть-чуть… еще…

Часы ударили в последний раз и смолкли. Через долю секунды Анджей вбил в текст последние буквы и поставил точку. И замер, не смея оглянуться. Роман был закончен.

Сил оставалось только на то, чтобы вытянуться на стуле и закрыть глаза.

Когда он открыл их, рядом никого не было. Мигал включенный экран монитора, открытый файл «Ворда» светился слепым белым окошком.

Рядом на столе, придавленная пустым стаканом и серебряным колечком Инги, валялась записка. В ней было одно только слово: «Спасибо».