Праздничная книга. Январь - июль

Еще помогает воспоминание о том, как от удара зеркало покрылось блестящей сеточкой трещин, но самое лучшее средство — чей-нибудь теплый бок. Соня ласково Дразнит Альфию домашним зверьком, мол, завели себе; ну и пускай. Домашний — это прекрасно…

А лица в зеркалах — выцветшие и мертвые, половина ребят считает — это призраки, половина — какая-то нечисть, принявшая человеческий облик, или просто неведомая напасть. Смотреть на них страшно, не смотреть — невозможно. Эта зараза расползается одними ей ведомыми путями, появляется в дамских сумочках, в ванных комнатах, в холлах. Общее только одно — зеркала. Существа, похожие на людей; смотрят и ждут, с каждым днем становясь все четче. Ждут, выпивая из мира душу. Единственный способ их уничтожить…

— Зачем ты это сделала? — спрашивает охранник с рыжими усами щеточкой. Он держит за руку плохо одетую пигалицу-хулиганку, и вызывает дежурный наряд…

Тогда Альфию спас Герка, запустив петарду в окно. Только ведь мало смысла в том, чтобы ходить парами: зараза распространяется по всему городу, и нужно успеть. И дети, и взрослые с рождения поглощены, проглочены городом, все заняты чем-то своим, никто и не подозревает, что рвется в их мир, обжитой и неуютный. В мир облупленных стен, грязных тротуаров и тусклого солнца.

«Мы все тут не люди — личинки, — сказал как-то Дан, обозревая город с крыши многоэтажки. — Ползаем по дну, в иле, такие же блеклые, безобразные и бесформенные».

Альфия представила себя ползущей по дну — и засмеялась вместо того, чтобы обидеться. Ее организм отказывался верить в тусклое и бессмысленное. Неважно ведь, что на плечах — модная курточка или обноски, сырость вокруг или ясный день, — все это не главное. А люди… Если Дан всех и вправду считал бы личинками, разве разбивал бы зараженные зеркала?

…Тогда был июнь, поляны котят прикинулись одуванчиками, и солнечная девочка Альфия с перемазанным пыльцой носом бродила, задевая соцветия подолом юбки, а когда нагибалась — и косами; и они, и вплетенные в волосы глиняные синие бусины тоже были все в пыльце.

В интернате над девчонкой посмеивались, но по-доброму, она же ни с кем не сближалась, но всем улыбалась и удивлялась всему.

А потом ночью на подоконнике возник Дан и камнем разбил висящее на стене зеркало. Спустя месяц Альфия снова встретила подростка, тощего, в лохматых джинсах, когда он расколотил зеркальную витрину, и вместе с ним спасалась от стражей порядка, словно была виновата сама, — и больше в интернате не появлялась. Никому не нужно было искать ее по-настоящему.

Потом Дан много ей рассказывал, и девчонка таскалась за ним хвостом, и научилась видеть — и бояться — бесцветные лица в зеркалах, уничтожать их ударом камня или чего-нибудь еще тяжелого и мучиться ноющей зубной болью. Лучший индикатор — вблизи опасного зеркала начинала ныть правая сторона, а потом, когда все было кончено, — левая, к счастью недолго. Один из ребят Дана, светлоголовый мальчишка, смеялся над ней, называя барометром.

— А зачем темные очки?

— Ты читала сказку о Персее? — спросил Дан немного свысока. Он всегда так разговаривал.

Альфия мотнула головой почему-то сверху вниз, подразумевая «нет», но он понял.

— Жила когда-то злая колдунья, обращавшая в камень любого, кто на нее посмотрел. И когда герой по имени Персей решил ее убить, он подкрался к спящей — и глянул не на колдунью Медузу, а на ее отражение в бронзовом щите. И так спасся. А мы — те, кто видит «призраков», — должны смотреть на них сквозь темные стекла, когда разбиваем зеркало, иначе они войдут в наши глаза, поняла? А может, мы просто умрем. Ясно тебе?

— Ага. Смотреть через темное. Как на солнце во время затмения, — сказала Альфия, вспомнив передачу, виденную в раннем детстве.

— Да. Как на солнце…

— Только я не понимаю, — сказала девочка, покусывая кончик косы. — Ведь этот герой смотрел в зеркало и поэтому смог победить. А наши зеркала — злые.

— Не все. Это вирус. Или скорее плесень… Может, она растет на изнанке мира и пытается пройти к нам через зеркала?

— Плесень одинаковая. А я вижу разные лица, — возразила Альфия. Ей было лестно, что взрослый Дан разговаривает с ней почти как с равной.

— Если бы ты пожила среди плесени, научилась бы ее различать… — Дан покосился по сторонам, и в глазах была тоскливая тяга к солнцу, которое не умел находить он сам и которое так легко видела Альфия.

На сей раз они пробрались в особняк. Висевшее внизу огромное зеркало в изящной раме черного дерева оказалось, как ни странно, безопасным. Зато в спальне из прикроватного зеркальца смотрел грустный бесцветный мальчик, призрак, а не ребенок.

Неживые взоры всегда пугали и вместе с тем притягивали Альфию.

— Отвернись, опять ночью будешь вертеться, — сердито сказал Дан, надел очки и долбанул по зеркалу стоявшей на полочке каменной шкатулкой.

Еще одно неживое лицо нашлось в кабинете: запыленное зеркальце завалилось между столом и кожаным креслом; если бы не зубная боль Альфии, вряд ли нашли бы.

— Неужели их люди не видят? — спросила девчонка, как спрашивала едва ли не всякий раз.

— Ты вирусов тоже не видишь, — ответил Дан. Так он не всегда отвечал, придумывая что-нибудь новое, а порой и вовсе отмалчиваясь.

Соня смотрела на голубей. Восемь, совсем как их нечаянная компания. Вон тот, черно-белый с хохолком, — Дан, он так же оглядывается — настороженно. А этот, нахохлившийся, — вечно сердитый Герка. Альфия — маленькая голубка, а вот и сама Соня — снежно-белая, с краю, будто прибилась недавно и не поймет, приняли ее в стаю или же нет?

И остальные — как на ладони, надо же. Брат и сестра, погодки, — светлоголовые, любопытные. Вон тот, чумазый немного, — Асан, у мальчишки цвет кожи такой — будто пеплом присыпали. И Веник, никак на месте не посидит, все вертится, переминается с лапки на лапку. Голубь, конечно, переминается — тем и похож. Ребятам не показать, жаль. Не успеют, а фотоаппарат давным-давно не снимает, объектив грохнули… примерещилось кому-то.

Да, вот сидят эти птицы, такими тихими кажутся… А попробуй окажись в центре взлетающей стаи — со всех сторон плещут крылья, и кажется, весь мир переполошился!

Так и дома — пока никого нет, тихо… Скоро придут. Семья, хотя почти все и встретились-то случайно.

Все разные.

Альфии на прошлой неделе исполнилось двенадцать, а Соне уже шестнадцать и нравится Герка, хотя должны нравиться красавцы с обложки, а не пацан полутора годами младше, который к тому же вечно злится. Но что делать, раз так получилось?

И самое главное в жизни — ждать их, героев непутевых, неприкаянных, а потом кормить и выслушивать.

В доме имелись три табуретки, однако на них никто не сидел, все давно предпочитали пол — и есть на нем, и спать, и просто болтать и маяться дурью. Сейчас пол выглядел даже нарядно: Альфия нарвала ромашек на пустыре, хотели поставить в бутылки, но потом набросали прямо так, бело-желто-зеленой охапкой. Вчера вечером отмечали день рождения младшей подруги, а утром увидели — ромашки почти не завяли, словно призывая отметить еще что-нибудь.

— Жаль, нет праздника, посвященного зеркалам, — вздохнула Соня.

— Есть, — заявил Герка, и на миг его глаза даже подобрели. — На Островах. В переводе — «открытое зеркало», или «зеркало, открывающее истину». Олицетворяет самосовершенствование человека, а также победу добра над злом и вообще света над тьмой.

— То-то мы их колотим, не иначе, в поисках истины, — расхохотался Дан.

Соня разлила всем чай, себе плеснула в блюдце — любимый способ пить, пристроилась в уголке. Остальные сгрудились у стола.

— За зеркала, без которых наша жизнь была бы неполной! — дурашливо воскликнул Веник, поднимая надколотый стакан.