Второй Эдем

Натан схватил диктофон, печатающий текст с голоса. Внезапно, после долгих ожиданий и уверток, появилось вдохновение. Слова полились свободно.

– Отлично, значит, у него есть ребенок… Маленькая девочка, которая выглядывает из своего убежища среди гор гниющего мусора… гниющего, вонючего, разлагающегосямусора… Она грязная и худая… но милая, очень милая… умирающему миру еще только предстоит погасить ее изможденную красоту… хорошая фраза, отличнаяфраза… Ладно, значит, мы откуда-то знаем, что этот полутруп с большим ножом – отец девочки… Обручальное кольцо? Может быть, одинаковая стрижка?… Или мы видим, как она шепчет слово «папочка»… да, вот оно: она шепчет «папочка», и мы знаем, что это ее отец, ее последняя надежда, ее единственный защитник. Затем мы видим, как он принимает препарат, уходит в забытье и отрезает себе ногу… прекрасно, это великолепно…Итак, хорошенькая малышка понимает, что она теперь в глубокой жопе… хм… ее сияющие глаза гаснут, в них появляется тусклое отчаяние, пока ее отец… нет, пока ее самая последняя надеждамедленно движется навстречу смерти… Что же дальше? В чем мораль?… – Натан на минуту замолчал, надеясь, что полет фантазии увенчается каким-нибудь поразительным итогом. Да! Вот оно! Он продолжил взахлеб: – Малышка снова скрывается в гниющем мусоре, где находит единственное доступное ей теперь тепло… А крыса остается одна, поедает ногу ее папочки… отличный кадр, его нужно задержать… Затем крыса поднимает голову от отрезанной ноги… ее отвратительная морда дергается… фу… Пасть забита мягким червивым мясом, между его кусками видны белые клыки… хорошая фраза, хорошая фраза, не забыть бы ее… Итак, почему же крыса перестала есть? Потому что она что-то услышала,вот почему!.. Что-то влекущее… что-то восхитительное. Мерзкая крыса поворачивается и смотрит именно туда, где прячется малышка. Кадр застывает… Реплика за кадром… «Разве ваш ребенок не заслуживает лучшего будущего? Купите клаустросферу сегодня».

Натан выключил диктофон.

– Хорошо, – сказал он себе. – Они должнывзять это.

И когда на город снова начала опускаться ночь, Натан сел, машинально сжав рукой мошонку, и начал молиться, чтобы те, кто его любят и кого раньше не волновал умирающий мужчина, вдруг взяли бы и пожалели напуганную маленькую девочку. Он надеялся, что его отличный ролик для рекламы «Клаустросферы», его, бесспорно, блистательная концепция теперь пополнились таким наиважнейшим компонентом, как «теплота». Что те, кто его любят, полюбят его еще сильнее, возможно, даже настолько, чтобы предложить Пластику Толстоу дать его проекту зеленый свет.

Натана не смущала необходимость полностью подстраиваться под заказчика. Ему здесь нравилось, и, глядя на зажигающиеся за окном огни, он знал, что победит.

Если мне суждено стать жертвой творческого процесса, помните, что где-то есть уголок американской индустрии развлечений, который навсегда принадлежит Англии

Натан был англичанином, и тем не менее его не переполняла злоба, как большинство британских киношников в Голливуде. Стыд от сознания того, что тыприехал к ним.И, несмотря на треп насчет поисков более живой культуры, бегства от толстожопого, косного снобизма, с которым сталкиваешься дома, все знают не хуже тебя, что единственная причина твоего приезда – это что у нихбольше денег. Намного, намного больше денег.

Британцы в Голливуде делятся на две крупные категории: те, кто здесь живет, и те, кто хотел бы здесь жить. Те, кто здесь живет, обычно являются воинствующими янкофилами и частично перенимают местные обычаи и язык. Они по-прежнему вместо «бар» говорят «паб», как принято в Кенсингтоне и Сохо, но гласную растягивают, как в слове «бар». Получается что-то вроде «па-аб». Они носят мокасины или шикарные спортивные туфли, иногда без носков, и пьют легкое пиво или сухой мартини, заказывая его по названию марки: «Принесите мне мартини «Бифитер» и ломтик лимона, пожалуйста».

Приезжие, напротив, используют непомерный английский снобизм как щит против очевидного факта своей продажности. Они просят чай и интеллигентно изумляются, когда в принесенной чашке плавает пакетик с чаем. Они заказывают какой-нибудь никому неведомый сорт виски, втайне надеясь, что в баре его не окажется. Они говорят пригласившим их людям, что в Лос-Анджелесе им больше всего нравятся сиденья для унитазов. Вернувшись домой, в Британию, они острят насчет широких, но пустых улыбок и скользкого, доведенного до автоматизма «гостеприимства». Они твердо заявляют, что посетить это милое местечко можно, но сами они никогда не смогли бы там жить, что в переводе означает: остаться там их никто не просил.

Натан испытывал к такому притворству снисходительное отвращение. Он считал, что в Калифорнии очень мило. Ему нравились широкие улыбки. Ему казалось, что всегда приятно, когда тебе рады.

– Но, боже мой, это же только напоказ, – сказал недовольный продюсер из Фулхэма за бокалом виски «Айл Локарно МакКлеймор Бонни». – Им ведь наплевать, жив ты или умер.

– С каких это пор хорошие манеры стали показателем искренности? – ответил Натан. – Ты желаешь мне всего наилучшего каждый раз, когда я тебя вижу, но ты и пальцем не пошевелишь, чтобы помочь мне добиться успеха.

– Послушай, меня учили хорошим манерам, а не бессмысленному лицемерию, – бросил в ответ продюсер, которого в тот день даже и любили-то не очень, не говоря уже о том, чтобы дать ему зеленый свет.

– Вот именно, – ответил Натан. – Тебя училиговорить «пожалуйста» и «спасибо» не потому, что хотели внушить тебе ложное чувство доброжелательства, а просто потому, что важно быть вежливым. Ну и чем это отличается от калифорнийского «приятного дня, живи отлично, умри счастливо и возвращайся сюда прекрасным видением»?

Продюсер из Фулхэма сердито заказал себе еще виски. Он подумал, что Натан запоет по-другому, когда люди Пластика Толстоу вышвырнут на помойку его рекламу «Клаустросферы» и посадят его на первый же рейс обратно, в старую грязную Англию. Тогда он будет поносить янки вместе со всеми остальными обделенными любовью британцами.

Но у Натана не было ни малейшего намерения идти этим путем; ему дадут зеленый свет. Он готов был поспорить, что благодаря тонкому ходу с напуганной маленькой девочкой его сценарий о конце света окажется самым «теплым» среди прочих сценариев, просмотренных людьми Пластика Толстоу за всю неделю.

Ощущение, что время пришло

В те дни все говорили о конце света. Это была очень важная тема, возможно, не такая важная, как спорт или частная жизнь британской королевской семьи, но все же очень важная. Некоторые, вроде Пластика Толстоу, пытались торговать им. Другие, например Юрген Тор, великий «зеленый» воин, пытались его предотвратить. Многие приближали его. Вследствие стечения обстоятельств или чьих-то умышленных действий бесчисленное количество происшествий, больших и малых, каждый день ускоряли неминуемую гибель Земли. Одно такое событие, кстати, довольно крупное, уже совсем скоро должно было произойти у берегов Аляски. В то время как Натан ждал реакции студии на его волнующее видение катастрофы, у берегов Аляски подобные картины, леденящие душу ничуть не меньше, можно было наблюдать вживую. Хотя, впрочем, не столь желеденящие, потому что в реальной жизни сюжеты редко вьются изящно, а люди зачастую менее склонны волноваться.

Глава 2

Гигантский гроб в водной могиле

Вид с утеса

Бардак был неописуемый. И все же его придется, как всегда, описывать в очередном бесполезном отчете. Хотя ни один отчет в мире не в состоянии должным образом передать, какой же там творился бардак. Как любил повторять Джуди, прибывший на место происшествия следователь, «видели бы вы это».

– Знаете, это как с детьми, – говорил Джуди, – никогда не поверишь, какой кавардак они могут учинить, пока не увидишь своими глазами. Так и с супертанкерами.