Каменное поле

— Нет, нет, — сказал Юнас. — Я сам.

Комнатка при бане оказалась совсем маленькой: стол, стул, кровать и угловой шкаф. Окно обрамляло воду и зеленые берега с равномерно чередующимися виллами и причалами. Помещение было точно создано для уединения, ничего лишнего.

— Очень мило, — сказал Юнас, но, разумеется, первое, на что он обратил внимание, было покрывало, такое же кружевное покрывало, какое лежало когда-то у них в спальне. Ничего, спрячу его в шкаф; Юнас посмотрел на дочерей — в этой крошечной комнате они казались выше и полнее, у обеих — светлые, плоские лица, как у их матери. Карин объясняла, для чего предназначены разные полки в шкафу и почему они решили, что комнатка при бане подойдет ему: здесь тебе никто не будет мешать, вон там, наверху, — лампа, бачок с керосином стоит в бане.

— Но сейчас, в июле… — сказала Мария, и Юнас отметил, что она по-прежнему не заканчивает предложений. Как и ее мать.

— Папа! — воскликнула Карин. — А где же пишущая машинка?

— В ремонте. Писать можно и карандашом, если понадобится. Где у вас тут пепельница?

— Я принесу. Помочь тебе распаковаться?

— Не надо, — сказал Юнас. — И пепельницу можно принести попозже.

Они ушли; он задвинул дверную щеколду и отпер чемодан. Головная боль усилилась. К тому же этот душный автобус и беспрерывная болтовня Векстрёма — о ловле трески, о новом пароме, которого они так и не получили, о сельской общине, муниципалитете, об обидах прибрежных жителей и так далее и тому подобное; этот тип, кажется, уже видел перед собой статью обо всех этих проблемах, напечатанную крупным шрифтом в воскресном приложении.

От аспирина, как правило, ни хуже, ни лучше, тут бы пригодился витамин «В». Юнас распаковал чемодан, вынул одну из бутылок, завернутых в белье, стакан для зубной щетки он обнаружил в бане, рядом с тазом для умывания и мыльницей, все в образцовом порядке. Он скатал кружевное покрывало и запихал его на самое дно шкафа. И наступил покой. Лишь с треском проносились мимо моторки да слышались крики купальщиков, наслаждающихся летними радостями.

Летние вакации — раньше, кажется, говорили так? Да, именно так. Отпуска появились позже. Отпускной гардероб, идиотизм. Но вряд ли здесь намного хуже, чем в городе. Просто нужно воспринимать все это как некую ситуацию. Что-то сделано, организовано, выполнено, может быть, они наконец передохнут, бедные девочки.

Он чувствовал себя получше, головная боль прошла. Юнас загасил окурок в вазе для цветов и положил на стол свои заметки об Игреке, стопка выглядела внушительной.

— Думаешь, из этого что-нибудь выйдет? — спросила Мария. — Что будем пить к обеду, пиво или молоко?

— Откуда я знаю. Решай сама.

— Не надо было тебе упоминать про машинку, — сказала Мария.

— Знаешь что, Мария, — сказала Карин. — Сколько помню себя, столько я помню эту пишущую машинку: то он говорил, что она в ремонте, то он ее забыл в очередной поездке, то было одно, то другое, и вообще-то давно следовало бы приобрести другую машинку и так далее и тому подобное. Узнаешь? Так что оставь все это, ты немножко запоздала.

— Вот именно поэтому, — сказала Мария.

К тому времени, когда появился Юнас, они уже решили подать к обеду молоко, он отметил это сразу и ядовито благословил, уселся в качалку и тотчас же начал говорить, лучше уж прямо взять быка за рога, болтать, болтать: здесь, похоже, все устроено образцово, скатерти, покрывала, занавески, цветочки в каждом горшке, все как полагается, семейное счастье, как выражалась ваша дорогая мама, когда бывала в сентиментальном настроении, кукольный дом, домашние вечера и так далее и тому подобное. Что у вас сегодня на обед?

— Запеченная треска, — испуганно ответила Мария. — Векстрём говорит, что в последнее время шла только треска.

— В самом деле? Ты в самом деле хочешь сказать, что шла одна треска? Очень интересно. А ты не думала, с чем это связано? С температурой воды или с тем, что треска поедает всю; остальную рыбу, или, может быть, на нее не влияет загрязнение воды? Это весьма сложная проблема.

— Папа, — сказала Мария серьезно, — я плохо разбираюсь в треске.

— Конечно, плохо. Тебе мучительно разговаривать о треске или о любом другом предмете, в котором ты ничего не понимаешь. Но треска вполне подходящая тема для разговора.

Карин довольно резко спросила:

— Молока хочешь?

— Нет, спасибо, молока не надо. Воды.

Обед продолжался, за столом царило молчание. Наконец Юнас спросил:

— У вас нет радио?

— Нет.

— Я имею в виду бой часов в полдень, в столовой у мамы всегда било двенадцать. Замечательно, что у вас нет радио.

Он закурил, откинулся в качалке и уставился в потолок и через некоторое время обронил, что мухи, мол, странные существа. Интересно, у них не болит голова оттого, что они ходят вверх ногами?

— Мы подумали, не совершить ли нам как-нибудь небольшую вылазку, прогулку по окрестностям, — сказала Карин. — Пока погода хорошая.

— Пока еще не поздно, — добавила Мария. — А то ведь обычно, когда стоит хорошая погода, думаешь, что так это и будет продолжаться, а потом оказывается, что слишком поздно… правда?

— Совершенно верно, — сказал Юнас. — Но хуже всего, если все продолжается без всяких изменений, а слишком поздно оказывается в любом случае.

— О чем ты говоришь? — спросила Карин.

— Ни о чем. Сегодня воскресенье? — Да.

— Так я и думал. Тогда лучше я пойду к себе. Будьте осторожны в выражениях, когда будете говорить обо мне после моего ухода, по крайней мере осторожнее, чем был я. На слова никогда нельзя полагаться, особенно во время воскресного обеда.

Блюдо из трески было великовато, неуправляемое сооружение с озерцами растопленного масла. Хозяйки расстроены, они не осмеливались даже взглянуть друг на друга, бедняжки. Я говорил не то, что следует, вел себя отвратительно. Если бы сегодня было не воскресенье, я бы, возможно, справился со всем этим вполне сносно. Они сейчас стоят у окна и смотрят мне вслед и, наверное, произносят необдуманные слова. Иногда мне кажется, что нет ничего опаснее слов, которыми мы так легкомысленно разбрасываемся. Будничные поступки как-то определеннее: они что-то меняют, как в плохую, так и в хорошую сторону, за них ты сам в ответе, их можно увидеть, а словами стреляют, чтобы они впились в тебя или просто оцарапали и обожгли так, что потом ты даже не знаешь, что причинило тебе такую боль, слова нельзя вернуть и уточнить, и ты беспомощен в своем гневе. Ранящее слово имеет тысячи форм, никто — ни стрелявший, ни жертва — не знает, какое из выстреленных слов попало в цель. А потом говорят — ты лжешь, или еще оскорбительнее — ты забыл.

Они стояли у окна и смотрели, как он спускается к бане, идет не по тропинке, а рядом. Волосы на затылке были давно не стрижены.

Карин сказала:

— Со спины он выглядит почти так, как мы обычно представляем себе писателя. Надо достать ему башмаки на резине, смотри, он может упасть и разбиться.

— А прогулка, — сказала Мария. — Если папа захочет…

— Возможно, но тогда с нами была мама. И так далее и тому подобное, сама знаешь…

— Перестань, — сказала Мария.

Каморка при бане действительно была очень покойным, уединенным убежищем, где любой другой папа мог бы отдыхать, сердиться и размышлять или просто-напросто любоваться летними зелеными пейзажами. Или даже писать.

Но Юнас привык к своей городской комнате, комнате, затененной полусумраком двора и защищенной зеленой настольной лампой, здесь же солнечные блики, тысячекратно отраженные от водной глади, фокусировались в его келье, превращаясь в нестерпимо яркий свет; надо попросить дочерей повесить занавески. Нет, никаких занавесок, я запрещаю им шить занавески, и я запрещаю им одалживать солнечные очки у Векстрёма, если этот Векстрём вообще пользуется солнечными очками, когда ловит треску, и у него есть пара запасных для дачников. Сохрани их всех, господи, от этого, и меня тоже.

Юнас лег на кровать, поставив стакан рядом на стул, с ужасом вскочил, вспомнив, что нельзя ложиться на кружевное покрывало, удостоверился, что эта противная тряпка запрятана глубоко в шкаф, и вновь улегся. Что до покрывал, так мир полон ими и полон женщинами, которые их вяжут, шьют, плетут к ним кружева, стирают и гладят их и так далее и тому подобное. И еще они совершают прогулки. Во время семейной прогулки ни одна собака не рискнет задираться. Я вел себя отвратительно, я знаю. Они хотели похвастаться своими владениями, были преисполнены надежд. Ладно, один раз обойдутся, не все же баловать их вниманием.