Каменное поле

Сначала Юнасу показалось, будто кричат чайки, но это были не чайки, это были его дочери, они отправились искать его, и у них с собой был фонарик. Он видел, как перебегает огонек с одного места на другое, и голос одной из дочерей доносился издалека, голос другой слышался совсем рядом. Узкий злобный луч света стрельнул сквозь ветви, опустился на землю, побежал дальше и уперся ему в лицо. Пришла, нашла его. Юнас сел и сказал:

— Погаси фонарь. Ненавижу фонари. Это была Мария.

— Мы так волновались, — объяснила она. — Дверь нараспашку, а тебя нет. И все остальное.

— Что значит «все остальное»? — спросил он. — Ты сказала «все остальное». Это может означать что угодно.

— Все остальное, касающееся тебя, — прошептала Мария. Она присела с ним рядом, фонарик лежал на земле, освещая мох. Она помолчала, потом сказала: — Ты совсем промок. И нос оцарапал.

— Мария, не болтай чепухи. Постарайся стать настоящей, ты ведь просто красивая картинка. Пока. Все это совсем неважно.

Она продолжала:

— Но мы не можем взять на себя ответственность…

— Бедная девочка, подумай, что ты говоришь. Кстати, могу тебе сообщить, что все очень просто.

Я понял это сегодня вечером, только что. Ничто больше не имеет значения.

— Где вы? — крикнула Карин с опушки.

— Скажи, чтобы она шла домой, — прошептал Юнас. — Мария, милая, скажи, чтобы она шла домой, вас двоих будет для меня чересчур. Сейчас мне с этим не справиться.

— Мы здесь, — крикнула Мария. — Все в порядке! Пойди, пожалуйста, и поставь чай, а мы когда придем, тогда придем.

Юнас прислушался. Карин ушла. Хорошо сказано, так я обычно говорил твоей матери: «Когда приду, тогда приду». Воцарилось долгое молчание.

— Мария, я прекрасно знаю — ты сидишь и размышляешь, как бы тебе увести меня домой. Пойду со временем. Когда пойду, тогда пойду. Мне сейчас очень хорошо. А пока ты могла бы, например, рассказать мне, довольна ли ты своей работой.

Она не ответила, и он повторил вопрос:

— Ты довольна работой?

Дождь припустил сильнее, превратился в настоящий ливень, и золотой горизонт погас.

— Почему ты не отвечаешь? И Мария ответила:

— Ты никогда раньше не спрашивал. — Голос ее звучал очень холодно.

— Ты тоже меня не спрашивала, — сказал Юнас.

— А ты хоть помнишь, чем я занимаюсь?

Он не помнил, не мог вспомнить, это было ужасно, и поэтому он заговорил о стеариновых свечах: мол, лучше было бы иметь стеариновые свечи, а не лампы, у ламп всегда погрешности в конструкции.

Мария заплакала.

— Мария, перестань, — сказал Юнас. — Я немножко устал и не в силах сейчас слушать женский плач. Твоя мама… — И вдруг набросился на нее: — Неужели у тебя никогда не хватает смелости рассердиться?

— Папа, — проговорила медленно Мария, — знаешь что? А ты ведь страшный человек. Ты не существуешь. Похоже, что ты вообще никогда не существовал.

— Возможно, — заметил Юнас. — Это интересное наблюдение, которого я от тебя не ожидал. Но завтра я буду существовать, потому что необходим именно я, то есть я один могу позвонить в город, сразу же, как откроется лавка. Для меня это очень важно.

— Для тебя это очень важно, — повторила Мария. И резко добавила: — Вставай, пошли домой. Не забудь пакет.

— Я хотел его закопать.

— Закопаешь завтра.

Они с трудом выбрались из ельника, в пакете звякали пустые бутылки. Время от времени Мария останавливалась и освещала фонариком землю под ногами Юнаса. Дождь перестал, и на опушке леса посветлело. В окне домика была видна Карин, возившаяся у плиты.

— Мария, — сказал Юнас, — я, наверное, не буду пить чай.

— Как хочешь. Ты вовсе не обязан пить чай.

— Дело в том, — объяснил он, — что как раз сейчас у меня нет времени на разные ненужные вещи. Понимаешь, я должен все упростить, откладывать нельзя, начинать нужно немедля.

— Я пойду принесу тебе свечи, — сказала Мария.

Пока ее не было, Юнас стоял и смотрел на Болотный залив и луг, над которыми длинными лентами стлался вечерний туман, кругом была такая тишина, какая бывает перед главным номером программы, главным сюрпризом фокусника. Мария вернулась с пачкой свечей и дождалась, пока не засветилось окошко в бане.

11

Рано утром, еще до открытия, Юнас уже стоял У крыльца лавки. Он был совершенно спокоен — эдакий случайный прохожий, созерцающий деревенские окрестности: сирень и яблони возле кооперативной лавки, почтовые ящики с названиями деревень и островов и впервые замеченные им такие естественные детали вокруг пригорка с вытоптанной травой — газовые баллоны и пустые ящики из-под лимонада, бензоколонка и велосипед без замка. Время открытия лавки давно миновало, но никто не пришел и не отпер дверь, и это было неважно, все это уже не имело никакого значения, потому что никто уже никогда не будет больше подгонять Юнаса, никогда в жизни, он был спокоен, ясен духом, свободен от мыслей, ну вот как, например, куст крыжовника.

С пригорка спустился высокий крупный мужчина в шортах и сказал:

— Сегодня они припозднились. Здесь никто никуда не торопится.

— Да уж не без этого, — охотно отозвался Юнас. — Я как раз сейчас подумал, что никогда в жизни у меня не было столько свободного времени.

— Точно, что правда, то правда… Как хорошо стало после дождя, верно? Вы ведь живете там, на другой стороне? Возле каменного поля? Я ходил туда с женой поглядеть, очень интересно, но один раз посмотришь, и хватит, не так ли?

— Верно, — ответил Юнас и засмеялся. — Увидел — и покончил с каменным полем раз и навсегда.

— А вы пишете, так ведь? — сказал крупный мужчина в шортах. — Пишущие люди очень интересны, я всегда был в этом уверен. Ходят слухи, что уважаемый писатель работает сейчас над биографией одной знаменитости и что книга вот-вот выйдет в свет. Это соответствует действительности?

— Кто вам это сказал? — вскинулся Юнас, похолодев.

— Никто, никто, это было написано в «Ловиса-бладет». В разделе местных новостей.

— Это наверняка. Экка, кому ж еще… хотя почему, любой другой в редакции мог бы… но зачем? Пытаются меня поймать, черти…

— Разрешите представиться —Блюмквист, — сказал крупный мужчина. — Стиг Блюмквист, или просто Стиккан. Как я уже сказал, я живу напротив. Мы будем рады видеть вас у себя any time [3].

— Спасибо, — ответил Юнас. — Большое спасибо.

У него поползли по спине мурашки от страха перед предстоящим телефонным разговором, надо звонить немедленно и поговорить с Эккой, сказать ему, что, мол, договор договором и так далее и тому подобное… тщательно продумать каждое слово, каждую интонацию… А если Экки не окажется в редакции, я буду продолжать звонить и перед этим каждый раз повторять про себя — четко, спокойно, безапелляционно — то, что должен сказать. Почему они не открывают, они обязаны открыть, владение телефоном налагает большую ответственность, мало ли кому понадобится позвонить по неотложному делу, минута может быть решающей, на несколько минут задержишься, и будет слишком поздно… Юнас зашел за бензоколонку и начал репетировать разговор с Эккой. Он говорил тихо, но четко, повернувшись лицом к ближайшей яблоне.

— Тебе нужен бензин? — спросил маленький рыжий мальчик, подходя с другой стороны лужайки. — Никого нет, тебе придется подождать. Они еще не открыли. — Мальчик подошел поближе и сказал: — Ты учишь?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду — ты учишь наизусть?

— Скажи пожалуйста, какие ты, оказывается, слова знаешь, — сказал Юнас. — И скажи, пожалуйста, не мог бы ты отсюда убраться?

На пригорке уже толпился народ, деревенские и дачники, они стояли на солнцепеке и беседовали, потихоньку продвигаясь к крыльцу, и, когда пришла продавщица и открыла лавку, все вошли внутрь, продолжая разговаривать, старики нашли себе стулья, день начался, привычно и надежно, и Юнас кинулся прямиком к телефону, набрал номер. Ответили сразу, Экка был на месте, слава богу, Экка всегда на месте, и Юнас сказал: