Как я съел собаку

Просто ты еще не знаешь, что учительница тебя ненавидит. Нет, не потому, что ты такой или сякой. А просто она тебя сильно не любит. Ты еще не догадываешься, что тебя могут не любить, ну потому, что ты еще….

Ооох…

А мы ехали, ехали.… Мимо Байкала. Мимо Байкала ехали долго, потом еще ехали… Город Улан-Удэ…

Вот интересно, какой-нибудь москвич говорит какому-нибудь иностранцу Даа… Байкал — это наша гордость, это озеро самое большое, глубокое, там столько-то процентов всей пресной воды мира, там омуль…!

Какой Байкал Да до него дальше, чем до Африки…. Намного дальше…. А школьники в Хабаровске пишут сочинение в девятом классе Петербург Достоевского. Какой Петербург О чем вы Семь часов разницы между этими городами, и березы…, много…, много…, много берез.

Кстати, если много раз произнести слово много (много, много, много…) — то оно распадется на звуки и потеряет смысл…, и так любое слово. Особенно имена быстро распадаются…. Но это так…

Мы спрашивали морячков о том, как служить, ну, в смысле.… Ну, как бы… страшно или нет, сильно ли.… Ну, понятно.… Но спрашивали как бы без особого интереса, как бы так.… А те говорили Неее, щас служить нормально — пионерский лагерь, вообще нормально, пальцем никто не…, не ссыте. Вот мы служили — это да.… Тогда было, да… Серега, скажи, щас-то — пионерский лагерь. Неее — нормально… Только, главное, на Русский остров не попасть, а так — нормально…

Я как-то сразу запомнил и заволновался Так, главное — не попасть на Русский остров, потому что туда не стоит попадать, а если туда не попадешь, — все будет нормально. Но почему-то в то, что все будет нормально, не очень верилось…

Мы приехали во Владивосток рано утром, было еще совсем темно, и в воздухе висел туман…, даже не туман, а как бы маленький дождик, но такой мелкий и который не падает, а буквально висит в воздухе. Он был удивительно освещен прожекто-рами вокзала и порта, которые во Владивостоке рядом, и страшно холодным. Но мне так и не пришлось увидеть Владивосток днем, уже через три часа меня везли на катере на Русский остров.

Пауза.

Катер шел тихо, в смысле не шумел, и все сидели молча, все молчали, и даже те, кто сопровождал нас, — тоже молчали. Так — шш-шш-шш — шелестела вода. Никто не вертел головами, не смотрел по сторонам, все как бы замерли…. Страшнооо.

А морячки, которые нас везли, были забавные, мне они казались тогда такими…. А потом они слились с сотнями таких же точно, в смысле так же точно одетых…. Но те мне запомнились… такие забавные. (В этом месте лучше показать картинки или фотографии моряков или изобразить, какими они бывают и что они делают.)

Представьте себе — вы проснулись однажды утром, а вы — гусар. То есть на-стоящий гусар. У вас такая специальная шапка — кивер, с такой длинной штукой. У вас такой ментик, с безумным количеством пуговиц и шнурочков, штаны, сапоги, шпоры…, вот здесь — сабля, и конь. Такое большое животное — конь.

И при этом вы все уже знаете как ездить на коне, как рубить саблей, как все устроено, к какому полку вы приписаны, какое у вас звание, и, что еще страшнее, — вы помните былые бои и дерзкие вылазки…. Но при этом вы очень удивлены всему этому. Так как только что проснулись, а тут такие дела….

И вот так, все три года, я почти каждое утро думал, и чем дольше служил, тем сильнее думал Я матрос! Настоящий! Такой как в кино, и даже еще более настоящий. Просто, матрос на корабле, вот такой…

Этого не может быть! Это невозможно!

Даа.. а….

А на Русском острове было…сильно. Там было… сильно.

Я не могу смотреть, как ведут в школу 1 сентября первоклассников. Это про-сто ужасное зрелище. Чаще всего бывает… разная погода. Дождь или солнце — это неважно. Нарядная мама ведет чистенького, в новом костюмчике, еще не школьника, еще… маленького такого мальчика. Тот не вихляется, он несет букет срезанных ба-бушкой на даче цветов, которая еще вчера плакала, дескать, вот как время бежит, вот наш, ну, я не знаю, Сашенька уже и в школу…. А он идет с этими цветами, глаза без выражения, и чего-то там себе соображает. Вот приводят его к школе, там много людей, первый звонок. И там его оставляют…. Учительница первая моя…. Алевтина Петровна или Зинаида Николаевна…. А потом мальчик приходит из школы… такой странный….

Родители спрашивают Ну как

А чего как (Это не мальчик говорит, это — я говорю.) Чего как Да точно так же! В точности. Вы же там сами были. Вы же…. Так что не надо…. Знаете же….

А классе в седьмом-восьмом у вас появлялся, как из другого мира, учитель истории, такой свободный, такой другой…. С ним можно было как-то неожиданно по-говорить, или, когда он был тобой недоволен, было обидно, с ним можно было…. То есть ты стоишь в туалете, писаешь, и он вдруг зашел и тоже пописал. И это как-то не укладывается в голове…. Ну, в общем, хороший человек! Но потом его как-то не принимал коллектив, а он был бесконфликтный, его съедали, или какие-то странные слухи…, или он женился как-то неудачно…. В общем, он исчезал, как какие-то непонятные возможные возможности, а вместо него приходила…. Понятно.

А на Русском острове было сильно….

Нас там встретили офицеры и прочие другие люди. Офицеры считали себя аристократами и поэтому не матерились…. Никогда! Они просто так говорили

— Здравствуйте, мля, товарищи матросы, мля! Я знаю, мля, что вам, мля, сейчас, мля, тяжело и трудно, мля! Это потому, мля, что вы, мля, думаете о доме, мля. (Они не матерились, просто губы сами прошевеливали нужные уточнения.) Так вот! Вы думаете, что дома у мамки было вам лучше. Так вот — вы ошибаетесь, мля. Теперь и надолго, мля, кроме нас, мля, у вас, мля, никого, мля, роднее, мля, нет, мля. А чтобы не думать о доме, мля, нужно иметь три простых мужских желания! Это — пить, есть и спать! Поэтому мы будем давать вам мало есть, пить и спать. Мля.

Они исполнили это в точности! И действительно, стало как-то легче, но потом, потом.

Они говорили, в смысле офицеры

— Китайский снаряд летит сюда тридцать секунд — вы должны успеть защитить Родину. (Очень громко.)

Мы были не против. Мы вообще не были … против. Нам нужно было одеться очень быстро, чтобы защитить Родину, — мы одевались. Только никто не боялся китайского снаряда, все страхи были рядом…, тут.

Я отлично могу понять офицеров. Они каждое утро выходили и видели нас, стоящих в строю. И было видно, что они хотели бы видеть нечто другое, а тут мы, в смысле конкретные такие, а еще узбеки, таджики, киргизы, ну, в общем, мы. Они, офицеры, когда поступали в училища, наверное, думали командир на мостике — и та-кой гул, флаг и гюйс поднять — и все так торжественно, и флаги, и чайки, и эге-гей ээ… э! А тут мы, вот такие…. И с этим ничего не поделаешь.

И мне становилось стыдно за то, что я вот такой, а не другой, и понимал, что виноват, причем во всем….

Там, на Русском острове (во, название), все было — ритуал. Все было проду-мано, и во всем была видна традиция. Издавна. Всегда! Но самым грандиозным действом был — перессык!

Для участия в этом ритуале нужно было, ну… мм-м… попасть на Русский остров…. Попасть.

В общем, в шесть ноль-ноль включался гимн по радио, громко, это значило — пора вставать. Мы вставали — очень быстро, одевали — очень быстро — ботинки, трусы на нас уже были, и очень быстро мы бежали на улицу, где улицы никакой не было, а был туман, который я уже описывал. Мы бежали поротно, а все шумело и орало Быстрее, мля, вы че..е..е. А! Вы ма….а…. И…. Бегом…, еще бегомее, падлы, мля а…а…а. А мы бежали, бежали. Все такие коротко, клочковато постриженные, с чер-ными шеями, разноцветные, в мятых, длинных синих трусах. Бежали к морю.

Там, на берегу, был невысокий обрывчик — метра четыре-пять высотой. Он нависал над морем почти по прямой. И там могло встать одновременно человек триста. А вдалеке, в темноте, — было темно, шесть утра все-таки, — был виден город Владивосток, которой я так ни разу днем и не увидел. Он светился вдалеке. Огоньки, огоньки…. И я думал, мне бы там домик, как у кума Тыквы, крохотный, и чтобы никогда вот этого всего — и я бы ничего в жизни не захотел бы там.