Страна грез (ЛП)

Книга была прекрасна. На первых страницах было написано, что такое сны, каково их значение, и почему мы должны запомнить их.

Да, это определенно Кэсс. Она придавала большое значение символам и знакам весь прошлый год. Сестра часто говорила, что мы никогда не знаем, что мир пытается сказать нам, поэтому нужно быть внимательным каждую секунду.

Когда я перевернула страницу, мой взгляд упал на посвящение, написанное полным завитушек почерком Кэсс. Моё имя - большими буквами, послание – маленькими.

«Кейтлин», гласило оно, «увидимся здесь».

Глава 1

Когда мне было четыре, а Кэсс шесть, мы играли в парке, и она ударила меня пластмассовым совочком по лицу. Мы играли в песочнице, на дворе стояла зима: на фотографиях мы в одинаковых пальто и варежках. Маме нравилось одевать нас, как близнецов – во всё одинаковое, раз уж наша разница в возрасте – всего два года. Мы и правда были похожи друг на друга: круглые лица, темные глаза, каштановые волосы… Но всё же мы не были похожи во всём.

История началась с того, что у Кэсс был совочек, а я захотела его забрать. Мама наблюдала за нами, сидя на скамейке с Боу, в руках которой была камера. Дело было в Коммонс Парке – небольшом зелёном участке в окрестностях Лейквью. Кроме песочниц, там были качели (Знаете, такие круглые штуковины, на которых нужно посильнее отталкиваться? Вроде как, ручная карусель) и травяное поле для игры в бейсбол. В детстве мы с Кэсс проводили там много времени, но случай с совочком был, пожалуй, единственным запомнившимся.

Не то чтобы мы очень хорошо запомнили всё произошедшее. Мы просто слышали эту историю много раз, так что было легко взять какие-то детали и вложить их в наши собственные скудные воспоминания, приукрасить их тут и там, таким образом восполнив пробелы.

Говорят, что я потянулась за совочком, а Кэсс не захотела расставаться с ним, и я попыталась вырвать его, схватив сестру за волосы. Развернулась борьба, сперва бывшая безобидной, пока Кэсс каким-то образом не задела мой висок жестким пластиковым краем игрушки, и у меня не пошла кровь.

Этот момент был увековечен на снимках Боу. На одной фотографии мы с Кэсс играем, счастливые, а на следующей - уже сражаемся за совочек( я визжу, мой рот вытянулся в идеальную «О», Кэсс же выглядит упрямо и решительно, настоящий боец), и, наконец, снимок: её вытянутая рука, совочек у моего лба, слева – пятно (этим пятном была мама, вскочившая на ноги и бегущая к песочнице, чтобы разнять нас).

Судя по всему, было много крови. Мама, крича, бежала по извилистым дорожкам Лейквью, неся меня на руках, затем отвезла меня в больницу, где мне наложили пять крошечных швов. Кэсс осталась с Боу и Стюартом, ела мороженое и смотрела телевизор, пока мы не вернулись домой.

Совочек был уничтожен. Мама, нервничая, не позволяла нам выходить из дома или играть с чем-то, что не было сделано из плюша (или набито ватой), в течение шести месяцев. А у меня остался шрам над глазом. Впрочем, он был совсем небольшим, так что никто не мог заметить его, кроме меня. И Кэсс.

Мы росли вместе, и иногда я ловила ее на том, что она, внимательно вглядываясь в мое лицо, находила глазами шрам, затем протягивала руку и проводила по нему пальцем. Она всегда говорила, что, глядя на него, ужасно себя чувствует, хотя мы обе знали, что это была не её вина. Эта история стала одной из тех вещей, что объединяли нас, как, например, лица, жесты и инициалы.

Когда родилась Кэсс, мама не знала, как назвать её. Маму мучили сильные приступы тошноты, и Боу, недавно поселившаяся по соседству, в течение первых четырех месяцев или около того, провела рядом с ней много времени, заваривая травяной чай или растирая ей ноги, чтобы она хотя бы иногда откладывала в сторону солёный крекер. Боу и была той, кто предложил имя Кассандра.

- В греческой мифологии она была предсказательницей, - сообщила Боу матери, которая склонялась скорее к таким именам, как Алиса или Мария. - Конечно, она закончила не слишком хорошо, но кто вообще заканчивал хорошо в мифах? Кроме того, чего еще можно желать для дочери, если не возможности увидеть свою судьбу?

К тому моменту, когда на свет появилась я, мама и Боу стали лучшими подругами. Настоящее имя Боу было Кэтрин, но она терпеть его не могла, так что меня назвали Кэйтлин, выбрав ирландский вариант. Имя Кэсс всегда казалось мне крече, но быть названой в честь Боу было чем-то особенным, так что я никогда не жаловалась. Имя было единственным, в чем я завидовала Кэсс. Не смотря на всю нашу похожесть, имя было тем, что мы не разделяли.

Моя сестра не была предсказательницей, во всяком случае, в восемнадцать лет. Она два года подряд была президентом класса, звездой женской футбольной команды (чемпион штата в младших и выпускном классах), и Королевой Школьного Бала. Каждый четверг она добровольно нарезала овощи для супа в приюте для бездомных, два раза прыгала с парашютом и была знаменитостью в нашей школе, благодаря тому, что стала инициатором забастовки учеников из-за увольнения популярного учителя английского языка (его уволили за введение в школьную программу "сомнительного материала" в виде «Возлюбленной» Тони Моррисона). Кэсс попала даже в выпуск местных новостей, четко и сердито выступая перед репортером. Её глаза гневно сверкали, за её спиной маячила половина школы, стараясь попасть в кадр. Мой отец сидел в кресле и усмехался, глядя на эту сцену.

На моей памяти Кэсс лишь дважды была в депрессии. Первый раз - после футбольного чемпионата штата на втором курсе, когда она пропустила гол, который мог бы стать победным. Тогда сестра заперлась в комнате на целый день. Она никогда не заговаривала об этом снова, сосредоточившись на следующем сезоне, во время которого она полностью оправилась от промаха и забила два единственных гола за весь Чемпионат.

Второй раз произошел в конце её последнего года старшей школы, когда её первый парень, Джейсон Паркер, бросил ее ради возможности «встречаться с другими людьми» и «наслаждаться свободой». Это было последнее лето перед колледжем, Кэсс тогда рыдала целую неделю, сидя в халате на кровати и отказываясь куда-либо идти. Она отстранилась от всех, стала проводить много времени с Боу – они пили чай, обсуждали дзен-буддизм и читали сонники. Тогда Кэсс и начала обращать внимание на мелочи, словно разыскивая послание мира для себя.

Она поступила в три из четырех университетов, в которые подала заявления, и в итоге выбрала Йельский университет. Мои родители были в восторге, устроили вечеринку по этому поводу. Мы аплодировали и радостно кричали, когда она наклонилась, чтобы разрезать большой торт с надписью «БЕРЕГИСЬ, ЙЕЛЬ: КЭСС ИДЁТ!», который моя мама специально заказала в кондитерской.

Но на самом деле Кэсс была сама не своя. Она улыбалась, принимала одобрительные похлопывания по плечам, закатывала глаза по поводу гордости и взволнованности родителей, но мне казалось, что она просто плыла по течению. Я подумала тогда, что, возможно, она ждала знака, пыталась найти что-то, чего не могла увидеть с нами или даже в Йельском университете.

Она была в таком ступоре до самого конца учебы в школе. В середине июня она отправилась со своей подругой Минди к её родителям, живущим на побережье, нашла там работу – выдавала шезлонги в аренду отдыхающим. А через три дня она встретила Адама. Он, в компании нескольких друзей из шоу, приехал на побережье на каникулы и однажды арендовал шезлонг. Адам тогда провел на пляже весь день, а вечером пригласил её на свидание.

Когда на следующее утро сестра позвонила, её голос и смех были такими счастливыми, что я могла с уверенность сказать: наша Кэсс вернулась. Но, как вскоре выяснилось, ненадолго.

Вряд ли кто-то из нас осознавал, как сильно мы нуждаемся в Кэсс, пока она не исчезла. Теперь все, что у нас осталось – её комната, истории о ней и тишина, поселившаяся в доме, пока мы пытались хоть как-то заполнить образовавшуюся с её уходом пустоту.