Три рассказа

Я ничего не ответил.

— Не заставляй ее из окна ничего бросать. Шар этот. А, Винсент? Хорошо?

Я кивнул.

— Хорошо.

Поднялся, зашел на кухню и выпил бутылку имбирного эля. Он уделал меня. Всегда уделывал. Я пошел к себе и разорвал рассказ.

Спустился и снова сел на перила, стал смотреть, как он читает. Кеннет внезапно взглянул на меня.

— Поехали к Лесситеру, мидий поедим.

— Давай. Наденешь что-нибудь или так поедешь?

На нем была лишь полосатая футболка, он тогда обгорел на солнце, как обычно обгорают все рыжеволосые.

— Нет. Мне и так неплохо, — он встал и положил книгу на кресло. — Давай просто поедем. Прямо сейчас.

Закатав рукава рубашки, я пошел за ним по лужайке, остановился на ее краю и стал смотреть, как он выезжает на моей машине из гаража. Кеннет задом отъехал к дороге и остановился. Когда я сел за руль, он перелез на пассажирское сиденье и стал опускать стекло — окно было закрыто после вчерашнего вечернего свидания с Хелен Биберс; ей не нравилось, что ветер треплет волосы. Затем Кеннет нажал кнопку на приборной панели, и брезентовый верх, не без помощи моего удара, начал откидываться и наконец сложился позади сидений.

Я поехал по Кэрак, а с Кэрак сразу свернул к Оушен. До Лесситера тут проехать километров двенадцать, по Оушен. Первые километра три мы и слова не вымолвили. Солнце было потрясающим. Мои руки теперь казались совсем бледными; стали видны пятна от ленты печатной машинки и обгрызенные ногти на пальцах; зато на рыжих волосах Кеннета оно отливало очень красиво, так что жаловаться не приходилось, все было честно. Я сказал ему:

— Загляните в бардачок, профессор. Найдете там пачку сигарет и чек на пятьдесят тысяч долларов. Решил отправить Лесситера к вам в колледж. Передайте сигарету.

Он передал сигарету и ответил:

— Винсент, женись на Хелен. Без шуток. Она с ума от ожидания сходит. Она не такая умная и все такое, но это хорошо. Тебе не придется с ней много спорить. А еще она не поймет, в чем твои издевки, а значит, не обидится. Я приглядывал за ней. Ей ввек не разобрать, о чем ты говоришь. Боже, она что надо! И послушай, ее ножки очаровательны!

— Да уж, пожалуй, профессор!

— Нет. Без шуток, Винсент. Ты должен на ней жениться. Я как-то играл с ней в шашки. Угадай, что она с дамками сделала?

— И что же?

— Выставила в последнем ряду, чтоб я не мог их срубить. Она и не думала ими ходить даже. Винсент, черт, это отличная девчонка! А помнишь, я ей клюшки подносил? Знаешь, что она делала?

— Она брала мои колышки. Никогда не ставила свои.

— Помнишь пятую лунку? Прямо перед площадкой этой лунки еще дерево стоит большое, помнишь? Она просила перекинуть мяч через него. Говорит — никогда через эту корягу не перекинет. Господи, это именно та девушка, на которой ты должен жениться, Винсент. Не упусти ее.

— Не упущу, — казалось, будто он вдвое старше меня.

— Упустишь, когда позволишь твоим рассказам прикончить тебя. Не убивайся из-за них. Ты справишься. Ты будешь великолепен.

Мы всё ехали, а я — я был счастлив.

— Винсент.

— Что?

— Когда ты увидел эту кроватку, в которую Фиби укладывают, готов был на стену залезть? Почувствовал с ней родство?

— Да, — я понимал, о чем он говорит. — Да.

— И с Холденом так?

— Конечно. Клевый парень.

— Не сдерживай себя.

— Ладно.

— Если любишь кого-то, всем об этом говори, говори, как сильно их любишь.

— Ладно.

— Быстрее, Винсент, вдави газу.

— Я выжал все, что мог, мы летим под сто двадцать.

— Молодчина!

Через пару минут мы подъехали к забегаловке Лесситера. Людей к тому времени там почти не было, а на парковке стояла всего одна машина, седан Де-Сото; выглядела она отстраненно и зло, но не угнетала, ведь настроение у нас было превосходное. Мы сели снаружи, за столик на огороженной веранде. На другом ее конце сидел лысый толстяк в желтом поло, ел устрицы. На столе у него лежала подпертая солонкой газета. Выглядел толстяк крайне одиноко и очень походил на владельца того злого и без надобности огромного седана, что стоял на парковке и жарился под солнцем.

Я откинулся на стуле, пытаясь взглядом разыскать Лесситера в кишащем мухами проходе к бару, и тут толстяк заговорил:

— Эй, рыжий, где такую шевелюру взял?

Кеннет повернулся к нему и ответил:

— Мне ее толкнул один парень с дороги.

Мужик был сражен чуть не наповал. Он был лысым, как коленка.

— Парень с дороги толкнул, да? Думаешь, мне он поможет?

— А то. Но ему надо бы дать синюю карточку. Прошлогоднюю. За этот год он не берет.

Тут мужика прям затрясло, настолько его уел ответ Кеннета.

— Карточку синюю ему дать, да? — переспросил он.

— Ага, прошлогоднюю, — ответил Кеннет.

Толстяк с дрожью в руках вернулся к газете; а после все поглядывал на нас так, будто хочет подсесть.

Я было собрался встать, но тут Лесситер вышел из-за стойки бара и заприметил меня. В знак приветствия поднял брови и решил подойти. Опасный тип. Видал я, как он поздней ночью разбивает о прилавок пивную бутылку, сжимает за горлышко то, что от нее осталось, и выходит на темную улицу, на морской воздух, искать человека, которого лишь заподозрил в том, что тот снимает причудливые радиаторные крышки с машин на его парковке. Пройдя с половину коридора, он решил негодя спросить:

— С тобой тот рыжий умник, брат твой?

Он не мог увидеть Кеннета до тех пор, пока не зашел на веранду. Я кивнул.

— Вот те раз! Как ты, парень? Что-то не видел я тебя этим летом, — сказал Лесситер.

— Я был тут на прошлой неделе. Как вы, мистер Лесситер? Поколотили кого-нибудь на днях? — ответил Кеннет.

Он гоготнул с приоткрытым ртом.

— Так что тебе, парень? Мидии? Побольше масла?

Дождавшись кивка, он, можно было подумать, собрался на кухню, но тут спросил:

— А где твой братец? Ну тот, на голову больной?

— Холден, — уточнил я. — Он в летнем лагере. Учится быть самостоятельным.

— Во как? — спросил Лесситер с интересом.

— Он не больной, — обратился Кеннет к Лесситеру.

— Не больной? Это он-то?

Кеннет встал. Лицо его так покраснело, что чуть с волосами не слилось.

— Уматываем отсюда, — сказал он мне. — Давай.

— Ой, парень, погоди, — поспешил Лесситер. — Слушай, я пошутил ведь. Он не больной. Я сказать хотел не это. Он шкодливый просто. Ну не глупи. Я не говорил, что он болен. Не глупи. Я вкуснейших мидий принесу.

Сжав кулаки, Кеннет смотрел на меня, но я не подал ему знака, подумал, пусть сам все решит. Он присел.

— Ведите себя как подобает в вашем возрасте, — сказал он Лесситеру. — Да что с вами? Не обзывайтесь.

— Не груби рыжему, Лесситер, — послышалось от толстяка. Лесситер даже смотреть на него не стал, он сам решал, с кем быть грубым.

— Я принесу вкуснейших мидий, парень, — сказал он Кеннету.

— Конечно, мистер Лесситер.

Лесситер чуть с ног не свалился, споткнувшись на единственной ступеньке, ведущей к коридору.

Когда мы уходили, я принялся нахваливать Лесситеру мидии, но он, казалось, сомневался в моей искренности до тех пор, пока Кеннет не похлопал его по плечу.

Мы сели в машину, Кеннет открыл боковой бардачок и свободно откинулся, положив в него одну ногу. Я проехал километров восемь до Ричмэн Пойнта, потому что чувствовал — мы оба туда хотим.

Добравшись, я поставил машину на привычное место, и мы пошли, перешагивая с камня на камень, к тому, что Холден называл, по одному ему известным причинам, Камнем-Умником. Этот камень был плоской громадиной, а от него до океана тут — пробежка и прыжок. Кеннет шел впереди… раскинув руки, держал равновесие, словно канатоходец. У меня ноги подлиннее, поэтому я мог перешагивать спокойно, даже рук из карманов не вынимая. К тому же, я был постарше.

Мы оба сели на Камень-Умник. Океан был спокоен и его цвет приятен, но что-то мне в нем не нравилось. Как только я это понял, солнце зашло за тучи. Кеннет мне что-то сказал.