Маятник веков

Несколько раз возникли целые дискуссии с наиболее экспансивными оппонентами. Один раз - по поводу того, был ли двадцатый век самым черным веком для его страны. Александр, подумав, заявил, что по сравнению с восемнадцатым, девятнадцатым - пожалуй, да. А в сравнении с тринадцатым, четырнадцатым и так далее - вплоть до семнадцатого - может быть, и нет. -Но вдумайтесь: почти сто миллионов жертв - по миллиону в год - не многовато ли? Александр парировал тем, что трудно подсчитать жертвы периода средневековья из за отсутствия статистики, но постоянные татарские набеги, многочисленные войны, голод, эпидемии, восстания, жестокие законы, да и беззакония, и смуты погубили столько жизней, что, при тогдашнем небольшом населении, процент потерь может быть вполне сравним с катаклизмами двадцатого столетия. -Нет, - возразили ему, - столь целенаправленного истребления людей никогда не было ни до, ни после Вашего столетия. Когда - то в Европе чума унесла треть ее населения, но это было действие стихийных сил - как, например, и гибель Атлантиды. Для историка все же есть разница, от чего люди гибнут: если это происходит по вине людей, да не каких - то пришлых орд, а собственных правителей или других зловредных элементов из своей же нации, то амо-ральность этого процесса вопиет к потомкам, к Небесам, к самим пружинам Мироздания! Каким бы бурным ни был ваш технический прогресс, но страшного морального регресса невозможно оправдать ничем! -С этим просто аморально спорить, - с горечью ответил Александр, - но ужасы двадцатого столетия возникли не на пустом месте, а были подготовлены двумя тремя предшествующими веками: ведь именно тогда начали рушиться основы европейского традиционного мировоззрения, державшегося на христианстве: начался этот процесс вроде бы с гуманизма, а кончился в двадцатом веке ужасом, сравнимым разве только с людоедством! А все потому, что человек, как это и раньше бывало в истории, возомнил о себе и стал пренебрегать старыми установлениями, не считаясь с их разумностью: захотелось все вдруг обновить, вопреки вековому опыту, опираясь на свой ограниченный разум - вот и сели в лужу! -В лужу крови! - крикнул кто - то. - Весь ваш двадцатый век - даже не лужа, а море этой самой крови, да и грязи! Но тут председатель спохватился и пресек дискуссию, заметив, что нельзя так разговаривать с человеком из прошлого: легко с высоты своего времени критиковать несовершенство предыдущих поколений. После этого он извинился перед Александром за бестактность некоторых своих коллег. Другой, не менее ретивый, оппонент стал упрекать двадцатой век за то, что безответственные игры с атомной энергией положили начало таким экологическим трагедиям, которые не расхлебать ни нынешней эпохе, ни последующим: -У нас есть леса, но в них нельзя войти: деревья радиоактивны! На большей части почв ничего нельзя выращивать! Наш воздух смертоносен без очистки! Наша "мертвая" вода убьет любого, кто напьется из открытых водоемов! Вы ужаснетесь, если мы покажем Вам лисицу или белку нашего столетия - так их изуродовали страшные мутации! Мы вынуждены есть только искусственную пищу, жить в искусственной среде, чтобы спастись от радиации! И опять председатель прервал эту гневную филиппику, сказав вдобавок, что двадцатый век лишь робко начал то, что впоследствии росло и ширилось, и только лишь недавно удалось переломить эту тенденцию. Александру опять были принесены извинения. Наконец, председательствующий поблагодарил его и объявил мероприятие закрытым. Из зала послышались недовольные реплики от не успевших что - то выспросить, но тот пообещал собрать все вопросы и передать "гостю". После этого они с Наташей очутились в том же помещении, где познакомились. Наташа предложила подкрепиться. Он сказал, что почему - то не чувствует голода. -Ну, это не беда, - ответила она: - не забывайте, где Вы находитесь: как говорится, "дело техники"... Сейчас я закажу трапезу на свой вкус - надеюсь, Вам понравится... И стала что -то где - то нажимать. И сразу же как будто из самой стены появились небольшие упаковки самой разной формы, от которых исходил довольно аппетитный запах. Наташа предложила брать любую из них и отправлять прямо в рот. Он взял какой - то шарик и попробовал его развернуть, но ничего не получилось. А Наташа улыбнулась и сказала, что не надо разворачивать: все это полностью съедобно. Шарик, вправду, оказался очень даже неплохим на вкус. И, вообще, вся эта пища как бы таяла во рту. Вкус ее напоминал ему какое - либо из привычных ему кушаний, но далеко не полностью. Он съел довольно много, а его опекунша - значительно меньше. - У вас, наверно, пища тоже в дефиците, - заметил он полувопросительно. - Да нельзя сказать, что в дефиците, как Вы его понимаете... Мы можем изготовить ее столько, сколько нужно. Но питаемся значительно рациональней, чем в Вашу эпоху. Да к тому же можем длительное время ничего не есть без всякого вреда, когда обстоятельства этого требуют... И усталость не чувствуем довольно долго, если это нужно - Вы, наверно, убедились в этом на себе: так интенсивно работали с аудиторией чуть ли не целые сутки! - А впросак я часто попадал? - спросил он с некоторым волнением. - Да нет, как раз наоборот: наши ученые мужи воочию убедились, что далекие предки были ничуть не глупей их самих! По моим наблюдениям,. Вы вполне понравились аудитории! - А лично Вам, Наташенька? - спросил он нарочито - игриво, надеясь разом сократить дистанцию между собой и более чем симпатичной ему женщиной. - Лично мне - тем более! - ответила она без всяких околичностей. - Только не говорите, что "и я Вам - тоже": я это и так прекрасно чувствую! И даже слегка опасаюсь... - Чего? - вопросил Александр. - Ну, того, что у вас называлось "влюбиться"... - А у вас это как называется? - Когда как - по обстановке, - ее голос сделался воркующим: - Вы одно поймите, Саша: мы ведь никогда не сможем быть наедине! Вот и сейчас за нами наблюдает столько глаз... да и все наши слова где - то фиксируются! Впрочем, в личной жизни ничего такого нет! - поспешила она пояснить, - но мы ведь с Вами на работе! - Ну, что ж, Наташенька, спасибо за предупреждение: я, конечно, постараюсь не влюбляться в Вас, пока это будет в моих силах... Боюсь, правда, что надолго их не хватит! - Какой Вы все же молодец! - произнесла она довольным тоном - наш мужчина так не скажет! - А как скажет ваш мужчина? - Он не скажет, он стелепатирует: Вам, может быть, довольно трудно это осознать, но мы, как правило, общаемся без слов - благо освоили технику телепатии. И говорить - то постепенно разучились... то есть говорим, конечно, но не на том уровне, как в Ваше время... И язык наш - увы - деградирует... И на литературе нашей это тоже отражается не очень благотворно: Ваша эпоха в этом плане просто эталон! Вы ведь тоже литератор - и довольно неплохой: мне нравятся многие Ваши стихи! А некоторые из них даже вошли в антологии... - Вы серьезно? - Вполне! - Можно будет взглянуть? - Книги у нас, как это ни грустно, давно вышли из употребления: их можно увидеть разве что в музеях... Но кассету я Вам принесу. А пока - отдыхайте! И, тепло улыбнувшись, она удалилась. Глава 9. Александр уснул сразу - как, наверное, и было предусмотрено программой. И опять, проснувшись, он узрел Наташу - все такую же приветливую и доброжелательную. - Почему у меня в "моем" времени не было такой Наташи? - подумал он с невольной грустью. - Погощу я здесь, успею привязаться к ней, а что потом? Вздыхать буду, наверно, всю жизнь, тосковать... И тут он убедился, что "они" действительно владеют телепатией: - Не грустите, Александр, - произнесла Наташа голосом, исполненным сочувствия, Вас ждет большое утешение, а, может быть - и счастье! И Вы вскоре убедитесь в этом: вспомните последние слова попа! Александру вспомнилось, что поп грозил его женить, и он безудержно захохотал: Ой, Наташа, уморили! Да, на какой-нибудь купчихе из Замоскворечья! - Ой, не могу! - продолжал он нервно хохотать: - что называется - дозрел! Буду с ней потягивать наливочку да пироги с грибами трескать, да "учить" ее вожжами, ну и ежегодно - по наследничку! Наташа тоже засмеялась, но смотрела виновато и участливо, а, отсмеявшись, стала говорить вполне серьезно: - Нет, женитьбы на купчихе можете не опасаться: Вы ведь не какой - нибудь купчишка: Вы же сирота, родства не помнящий, звонарь приблудный! Женят Вас на бесприданнице, но это будет такая жена - просто золото!... Встретив его иронический взгляд, она прибавила: - Все основные события Вашей жизни "там" запрограммированы, и довольно жестко: так что все будет именно так, как я Вам говорю. Поверьте: Вы будете вполне счастливы! - Оказывается, счастье у вас можно запланировать! У нас тоже ревностно пытались это делать, но - увы! И потом - я там такой же гость, как и у вас....Наверно, это будет как - то не по - джентльменски: что же произойдет, когда эксперимент закончится? - Все должно быть хорошо, - ответила Наташа, - не волнуйтесь, Александр! - Но все - таки: хотелось бы понять... - Ну, видите ли...- Наташа несколько смутилась - по окончанию эксперимента Вы как бы умрете... - только не пугайтесь: это будет понарошку! На самом деле Ваша жизнь продолжится в двадцатом веке, даже в двадцать первом! И мы позаботимся, чтобы она была достаточно благополучной! - Но, Наташа! Жизнь и смерть - вещи слишком серьезные: в наше время лишь шпионы и преступники пользовались такими приемами! Нет, как хотите, а мне все это слабо нравится! - Ну, а как же "Живой труп" Толстого? Или же его Протасов тоже в Вашем представлении преступник? А этот... как его? - Ну, Лопухов у Чернышевского? - Но это все - таки литература! И потом, ведь Чернышевского отправили на каторгу именно за этот его роман! А Толстого в конце концов отлучили от Церкви! Да потом - все эти литературные "герои" думали, что делают благое дело, а какое "благо" принесу я той, которую прочат мне в жены? Вдовья участь на Руси была несладкой! - Ваша щепетильность делает Вам честь... Но здесь по части этики все будет безукоризненно: судьба этой женщины и ее мужа прослежена нами весьма скрупулезно! Вы просто как бы займете место того реального человека, который действительно женился на Вашей невесте, а вскорости умер. Вы же знаете - это тогда не было редкостью: при тогдашней медицине от любой простуды, от пустячной раны можно было умереть! - Ну, а самого - то человека этого куда вы денете? - А его мы отправим в Сибирь - с казаками, к которым он пристанет в своих скитаниях. Он ведь действительно бездомный сирота - не все ли ему равно, где и с кем мыкать горе? Да ему и неплохо там будет: даже проживет дольше. А вот жены, потомства у него не будет - таким образом, и аберраций не возникнет! Ну, успокоились насчет моральной стороны эксперимента? - Вы просто соблазняете меня, как тот библейский змий... Ну, а если я все - таки откажусь? Что ж, Саша, это Ваше право... Но не думаю, что Вы нас подведете: не такой Вы человек! Да и какие у Вас могут быть основания? Конечно, если эта невеста окажется Вам неприятной -тогда другое дело: в этом случае мы Вас поймем. Но это - извините - маловероятно. - А почему Вы в этом так уверены? - Ну...- Наташа покраснела и замялась - я - то Вам, похоже, нравлюсь? Александр кивнул и промычал нечто смущенное. - Ну так вот... та самая... ну, в общем, невеста... она будет очень на меня похожа, даже имя то же самое! Тут Александр погрузился в растерянное молчание, но на лице его изобразилась нескрываемая радость. А потом они оба как - то одновременно и застенчиво заулыбались. - Чудеса, - промямлил Александр, - даже не знаю, что сказать... - Я Вас понимаю: всякий бы на Вашем месте поначалу растерялся: это, может, непривычно, может даже и пикантно, но зато так интересно! Я Вам даже несколько завидую... И так буду рада за Вас, если все получится... ну, в общем, если Вы будете счастливы с... она опять смущенно замолчала. - Я скажу Вам даже больше: ведь она - это, в сущности, я... Ну, Вы, наверно, слышали о "переселении душ" - так называемом метемпсихозе... Это вовсе не фантазии: давно научно установлена реальность всего этого! Правда, это все довольно сложно: очень редко повторяется весь человек полностью: чаще всего воспроизводится или только внешний облик, или только внутреннее содержание. А здесь - идентичность почти стопроцентная! ... После этого долго молчали. Глава 10. А потом пришло время идти на инструктаж. На этот раз его привели не в зал, а в гораздо меньшее, но сравнительно просторное помещение, где находилось около десятка человек. Они заговорили с ним весьма доброжелательно, но в то же время и по - деловому. У него даже возникло ощущение, что он находится в каком - то разведцентре: почему - то им требовалось, чтобы он высмотрел, как укреплен Кремль, какие стены окружают Китай - город, Белый город, Черный город... Да вдобавок надо было сделать фотоснимки города и наиболее значительных строений. - Вы понимаете, что меня могут принять за колдуна и объявить связавшимся с Нечистой силой? Да отправить на костер? Его успокоили, что прибор будет замаскирован в ладанке, висящей у него на шее: надо будет слегка к ней притронуться, и снимок обеспечен. Еще один прибор запасной - упрячут в пряжку пояса. Он понял, что их интересует уровень тогдашней техники: приспособления для подъема тяжестей, устройство кремлевского водопровода, способы обработки металлов, изготовления сукон и выделки кож. Но ему также было рекомендовано побывать в книгохранилищах и постараться выяснить местоположение пресловутой Библиотеки Ивана Грозного и ее состав. При возможности - еще и сделать фотокопии наиболее интересных фолиантов. - Покажите, что Вы - грамотей, и Вас, скорее всего, пустят в книгохранилища! (Это последнее задание понравилось ему больше всего, и он обещал постараться.) В заключение его снабдили небольшим приборчиком, упрятанным в нательный крест, который должен был создавать вокруг него защитное поле на случай чьей - нибудь агрессии. Защита включалась по мысленному приказанию: нападающий должен был или споткнуться, или почувствовать робость и страх, или же испытать кратковременный паралич. Он спросил, можно ли пользоваться этим прибором в "своем" времени. - Почему бы и нет? - последовал ответ: - Вы ведь не займетесь рэкетом, не станете грабить сберкассы? Он шутливо ответил, что, если так просят - ну что ж, так и быть! Много интересного узнал он и о своем новом приятеле - Евгении Кирилловиче: - Мы сначала хотели "стереть" из его памяти Ваши рассказы, а Вас попросить не откровенничать в дальнейшем с кем бы то ни было. Но, "прощупав" его, убедились, что такой человек может быть нам полезен. Передайте ему, чтобы он хранил все это в тайне, и тогда можете быть с ним откровенным. Но ни энцефалограмм, ни прочих наблюдений он делать не должен: это может внести сумятицу в вашу науку. Потом Александр стал выспрашивать о непонятных ему обстоятельствах: например, почему его появления в прошлом "привязаны" к полнолунию. Ему сказали, что теперь будет все наоборот: он будет почти месяц "там" и только в полнолуния станет посещать "свое" и "их" время. С Луной это связано потому, что на ней, на Луне, расположены установки, без которых нельзя осуществлять манипуляции, необходимые для проведения эксперимента. Попутно он узнал, что даже в древности Луна была носительницей различных установок, чувствительно влиявших на земные процессы Только их хозяевами являлись другие цивилизации. - Инопланетяне? - полюбопытствовал Александр. - Если хотите - да. - А есть у вас с ними контакты? - Да, разумеется. Но в основном - не "личные": по "системе космической связи". - А "широкая общественность" имеет информацию об этом? - Да, имеет, но в разумных пределах. - А чем обусловлена засекреченность? - Тем же, чем и всегда - в том числе и у вас: излишняя осведомленность может повредить стабильности и нравам. Это теперь общепризнано и, как правило, не вызывает недовольства. Потом Александр спросил, кто же будет его заменять, когда он будет отсутствовать в своем двадцатом веке - в том числе и на работе? Ему сказали, что как раз и собирались приступить к этой части инструктажа. Далее ему поведали, что Евгений Кириллович в ближайшее время выхлопочет ему инвалидность, так что работать ему вообще не придется. Но материально он не пострадает: ему будут регулярно присылать достаточные суммы. - Как шпиону, - усмехнулся Александр. Его, видимо, поняли слишком буквально, и довольно долго объясняли, что от всех этих затей никто не пострадает, что игра ведется честная: любой такой эксперимент всегда предварительно анализируется в плане этики их "компетентными органами". Предусматривается также вполне надежная страховка на случаи каких либо непредвиденных ситуаций. Если же он все - таки испытывает какое - то недоверие, то пусть сообразит: любой, даже незначительный вред, внесенный в прошлое, обязательно обернется катастрофой в будущем: так что они прямо заинтересованы в обратном. Далее его предупредили, что для родных и знакомых его исчезновения будут объясняться длительными командировками: такая уж будет у него "новая" работа: он как бы перейдет в секретную организацию - "ведь секретность у вас в моде"... На его недоумение - а кто же был звонарем у попа, когда он пребывал "у себя дома", последовало крайне любопытное объяснение: попа - то ведь, как такового, давно нет! Ведь он, как и все его окружение, фактически давно не существует: как только Вы исчезли из этой эпохи, и сама она как бы исчезла: а когда Вы снова появились в ней - и все они опять возникли, да при этом в памяти у них "всплыл" нужный нам материал! Тут Александр похолодел: "ведь я для них тоже вроде как не существую... то есть сейчас, в данный момент, вроде бы и существую, но стоит отправиться в двадцатый или в семнадцатый век - и"... Ему не понадобилось высказывать все это: телепатия у них была на высоте! Ему долго и даже сочувственно объясняли, что "для себя"-то он существует всегда и во всей непреложной реальности, а "они" для него действительно фантомы, так - как их для него еще нет! К тому же в "Книге жизни", как это у вас называется, любой индивид остается навечно: в этом смысле и царица Нефертити - непреложная реальность! ( Потому то и возможны путешествия во времени!) Да и Вы живете не в последний раз: Вам предстоит жить и в наше время! И, живя в нашу эпоху, Вы будете знать о своих прежних жизнях - в том числе и о нынешней! Более того: в семнадцатом веке Вы как бы повторяете свою прежнюю жизнь! Александр был буквально сражен всем услышанным. - Да, пожалуй, хватит информации на этот раз! - подумал он с волнением. И тут же с ним стали прощаться, а Наташа взяла его под руку и повела... Но через несколько шагов он вдруг застыл на месте. Наташа удивленно посмотрела на него. - Слушайте, Наташа... если я все правильно понял... можно нескромный вопрос? Та нерешительно кивнула. - Кто будет моей женой, когда я буду жить в этом времени? - Ну, что ж: раз уж Вы сами об этом спрашиваете - значит, догадались, - сказала она, довольно мило покраснев. - Да, Саша, Вы весьма сообразительны... Надеюсь, Вы не против? - спросила она несколько кокетливо. - Но Вам придется подождать: сперва дожить до старости в нынешней жизни, а потом прожить еще не одну, а уже потом... - Но мы, надеюсь, будем счастливы? - В общем, да, вполне... Примерно так, как были счастливы тогда, в семнадцатом! Так что, как тогда говорили, "любовь да совет"! И пусть Вас не смущает, что я тогдашняя - то есть она - почти ребенок: тогда так было принято! Впрочем, что я Вам - историку - объясняю! Так что - до встречи в семнадцатом веке! Она засмеялась, потом почему - то вздохнула, и, быстро поцеловав его в щеку, решительно взяла за руку и в следующую минуту ввела в то самое, уже очень знакомое, помещение. Он был так тронут вспышкой ее нежности, что даже растерялся. И только когда понял, что она сейчас уйдет, спросил: - Наташенька, может быть, это странно звучит, но нельзя ли мне встретиться с самим собой - раз уж мое нынешнее воплощение живет и здравствует, да еще и является самым близким для Вас человеком? - Может быть, и можно, только не на этот раз: ведь Вам уже пора покинуть этот век! "Рога трубят" - счастливого пути! - А не обижусь я теперешний, если поцелую тебя...- он замялся - будучи древним "Гомо Советикусом"? - Ну кто ж ревнует к самому себе? Но не забудьте: мы под наблюдением! Тут ее милая щечка очутилась в сантиметре от его искривленных волнением губ, и в следующий момент они нежно приникли к ней. Но долгого лобзания не получилось: через несколько мгновений его милую как ветром сдуло. Ему показалось, что у него потемнело в глазах от волнения, но это, видно, просто начал меркнуть свет. Он понял, что началось перемещение во времени: исчезло ощущение веса, тело стало будто таять, растворяться, а на душу навалился непроглядный мрак. Но не было ни страха, ни каких-то неприятных ощущений. Сколько это длилось, он сказать не мог. Потом как - то сразу понял, что находится уже в своем двадцатом веке, на своем продавленном диване. Да к тому же резко зазвонил будильник. По привычке он вскочил и начал собираться на работу. Часть вторая. Глава 1. Ему целый день не работалось, да и сотрудники поглядывали на него как - то странно... Поглядев на себя в зеркало, он сразу догадался о причине: удивленно растерянная физиономия; бегающий взгляд; небрит, нечесан, да и одет весьма неряшливо... - И отвечаю, видно, невпопад, - подумал он, - но, наверно, так и надо: все должны решить, что у меня "крыша поехала", и... Он не ошибся: вскорости ему сказали, что он должен съездить в одно учреждение привезти какие - то бумаги... и машина уже ждет! Он сразу догадался, что это за машина, но вида не подал. В сопровождении двух дюжих молодцов он сел в машину, и она тут же тронулась. В молчании доехали до "учреждения", о назначении которого нетрудно было догадаться. Там ему задали несколько формальных вопросов и предложили побыть у них две - три недели, чтобы "отдохнуть... успокоиться... подлечить нервы..." и тому подобное. - А если я не соглашусь? - спросил он "для порядка". -Если Вы разумный человек, то наверняка согласитесь. Ну, а если нет - мы силой никого не держим. Но учтите: в этом случае Вы вскорости наверняка попадете в учреждение другого типа, где царят тюремные порядки и с больными мало церемонятся. -Я хочу сначала поговорить со своим участковым врачом - хотя бы по телефону! Он сообщил фамилию врача и номер поликлиники, и через несколько минут уже разговаривал с Евгением Кирилловичем. Сказав, где находится, он дал ему понять, что должен срочно поговорить с ним с глазу на глаз. Тот обещал приехать сразу же после приема, и, действительно, вскоре они уже беседовали наедине. Александр рассказал вкратце о новых своих приключениях и попросил помочь: избавить, если можно, от "психушки" и устроить инвалидность. Отсюда я Вас, разумеется, вызволю: поручусь за Вас, скажу, что нецелесообразно... А вот "группу" Вам устроить... Ради этого обычно здесь приходится покантоваться хоть бы с месяц... Ну, да ладно: я похлопочу - и, авось, обойдется "без жертв"! После этого он долго разговаривал с кем - то из "заведения" и, кажется, договорился: Александру объявили, что передают его на попечение для всех для них авторитетного Евгения Кирилловича, но чтобы он его не подводил: во всем его слушал и выполнял все его назначения - он, мол, теперь за Вас в ответе! Александр, разумеется, дал все необходимые заверения, и они вдвоем поехали к нему домой. А дома устроили дружеское чаепитие, во время которого основательно поговорили обо всем происходящем, причем собеседник не скрывал восторга, даже зависти перед его приключениями. Уходя, он оставил ему какие - то таблетки и попросил пока не выходить из дому: будет, мол, ежедневно его навещать и приносить все необходимое, ну, и больничный, разумеется, оформит. - Отдыхайте... набирайтесь сил... осмысливайте происшедшее с Вами... ни о чем не беспокойтесь.. завтра обязательно зайду! И, тепло попрощавшись, ушел. - Стало быть, у меня новый статус: я "псих"! - подумал Александр, но не испытал от этой мысли особого огорчения. - Может быть., я даже нормальней всех прочих: сама - то страна наша нынче не что иное, как огромный сумасшедший дом! Да и в прошлом - то шизятины было не меньше... Когда ж страна "сошла с ума"? В семнадцатом году? А, может, еще раньше? Но как бы там ни было, а факт, что у нескольких поколений мозги были "сдвинуты набекрень" свирепыми идиотизмами, происходящими вокруг! Неудивительно, что при таких условиях многих здравомыслящих считали или "психами", или врагами - чьими - то агентами! Да они, в конце концов, и становились полусумасшедшими, а то и вовсе сумасшедшими из за постоянной травли! И для меня, наверно, это даром не прошло: было бы даже странно, если бы идиотизмы этой жизни не искалечили и моей психики! Впрочем, ни в прошлом, ни в будущем меня вроде бы никто за ненормального не принимает... Ну, а что до современников... Так ведь они любому диссиденту клеили этот ярлык начни я совсем недавно высказывать те свои взгляды, которые нынче у всех на устах - где бы я очутился? К счастью, мне, как и многим другим, не хватало гражданского мужества... Теперь - то его у всех стало в избытке: пинать мертвое чудовище охотников хватает! Где они все были раньше? И ведь мало кто понимает, что теперь неудобно истошно костить этот прежний режим: лежачего не бьют! Лучше бы побольше думали, что делать дальше - то есть каждому на своем месте - чтобы страна окончательно не погибла! Но думать об этом у нас не привыкли: все почему то стараются думать за тех, кто у руля, или же о том, как ухватить лишний кусок! Звереют люди на глазах, перестают походить на людей, а нет людей - нет и державы: из монстра с крошечной головкой превращается в совсем уж безголовое чудовище! - Эх, "Гомо Советикус", "Гомо Советикус"! Суждено ли тебе когда-нибудь стать просто человеком? Как это у Киплинга? Он там, помнится, обращается к сыну, призывая того соблюдать основные нравственные заповеди, а в заключение провозглашает, что тогда: "Земля твое, мой мальчик, доcтоянье, И более того - ты Человек!" Вот тебе идеолог колониализма, расового превосходства! Может быть, в действительности существуют лишь две "расы": настоящих людей и двуногих зверей? И не по форме черепов и цвету глаз они различаются, а по наличию или отсутствию Совести? А у нас ведь само это слово давно не в ходу! А вот те народы, для которых это слово не совсем пустой звук, в глубине души, наверно, и считают нас неполноценной расой - недочеловеками какими - то! И, хоть вроде мы теперь как будто спохватились: и про Бога вспомнили - в церкви начали ходить да свечки ставить, да бубнить молитвы, а ведь "Бога в сердце" все же не имеем: клянчим у Всевышнего кусок побольше, щи погуще, лошадиного здоровья, да посмертного блаженства! Этого и первобытные дикари вымаливали у своих идолов! А многие ли просят Бога сделать их добрее, просветить их души светом Истины? Один из сотни? Или, может быть, из тысячи? Потому у нас, наверно, все и идет прахом: не помощник нам Бог в нашей грязной возне! От всех этих мыслей Александру стало неуютно и тоскливо: - ведь жили же люди иначе в .другие эпохи! Трудно жили, скудно и небезопасно, но все-таки чище, что ли... Нравы были проще, но и здоровее; люди были грубее, но сердечнее: какой - нибудь боярин мог огреть простолюдина плеткой, даже вовсе зашибить в сердцах, но понимал, что это - грех: и каялся, и помогал покалеченному - добровольно, а не по принуждению! Да и рубился на войне с врагом на совесть... Купцы, хоть к обманывали покупателей, но не скупились на богоугодные дела - не то что нынешние наши торгаши... Ремесленники дорожили честью мастера и стыдились халтурить. Крестьянин любил землю, на которой жил, пахал и сеял, и старался не портить ее, да и царь государь чувствовал себя ответственным пред Богом за всех своих поданных и старался способствовать их благоденствию. Ну, а взять хотя бы "моего" попа: не шибко грамотен и развит, а мораль на высоте: он сердцем чувствует, где благо, а где зло, и учит прихожан добру. И тут он вспомнил где - то слышанный рассказ, как какой - то миссионер стал допытываться не то у бушмена, не то у готтентота: что в его представлении благо и зло?, "Зло, - отвечал этот дикарь, - это когда зулусы угоняют, у меня коров". - Ну, а что такое благо? И дикарь, удивленно взглянув на "бестолкового" собеседника, объявил: - "конечно же, это когда я угоняю коров у зулусов!" В этом смысле мы стоим гораздо ближе к готтентотам и бушменам, чем русские люди семнадцатого века! - невесело подумал Александр. Ну, а эти далекие наши потомки? Трудно, конечно, судить о морали, об этике этих людей, но таких Наташ я почему то в наше время не встречал. При мысли о Наташе в сердце защемило: "хороша Маша, да не наша"... Впрочем, если правда то, о чем она со мной пооткровенничала... Хотя она и намекала на нечто пикантное: будто бы меня хотят женить почти что на ребенке... Ему вспомнилось из Пушкина: "Мой Ваня моложе был меня, мой свет, А было мне тринадцать лет..." - Нет, это будет как - то дико: что я буду делать с этакой "супругой"? В куклы с ней играть? А, впрочем, поглядим: не захочу - так не заставят же насильно! Глава 2 . Евгений Кириллович не подвел: пестовал его почти как нянька, а буквально через три недели они уже отправились на ВТЭК. Причем врач так хорошо проинструктировал "больного", что все сошло удивительно гладко: он ушел оттуда инвалидом второй группы. Как - то грустно, правда, было и неловко, но зато переполняло чувство избавления от постылого, унизительного хомута: ведь это же - свобода, это независимость, это возможность делать то, что хочешь, а не то что тебе велят какие - то там недоумки, считающие тебя ничтожеством лишь потому, что злобная ирония судьбы их над тобой поставила! Однако он знал, что скучать без работы ему не придется: на днях предстояло отправиться в прошлое. И уже не "туристом", как раньше, а с довольно серьезным заданием. Он оповестил немногочисленных родных и еще более немногочисленных знакомых, что сменил работу, и при этом дал понять, что она связана с секретностью и долгими командировками. А, впрочем, никого это особенно не взволновало, так как и родные, и знакомые им мало интересовались: ну, есть такой чудак - поговорить о ним иногда бывает интересно, но особой пользы от него ждать не приходится: малозначительный и странный человек - не при деньгах и не при должности, без связей, ничего достать не может, никакое дельце провернуть - тем более, ну и Бог с ним: пусть прозябает помаленьку! То ли дело - Евгений Кириллович: такой приятель стоил всех остальных вместе взятых! Александр только теперь, пожалуй, осознал, как он был безысходно одинок до встречи с этим человеком и какое это счастье, когда кто - то тебя понимает. Он чувствовал, что интересен этому врачу не только профессионально, но и чисто по-человечески. Это трогало до слез и наполняло сердце благодарностью к единственному другу. Они вроде никогда не выпивали вместе, даже почему - то до сих пор не перешли на "Ты", но это ничего не значило: ведь каждый ощущал, что их соединяет нечто сильное и теплое. Евгений Кириллович выразил пожелание присутствовать при трансформации во времени: - позвольте находиться рядом с Вами в течение ночи! Александр охотно согласился. В ночь на полнолуние Александр улегся около полуночи в постель, а Евгений Кириллович пристроился рядом на стуле. Они довольно оживленно беседовали о том о сем, волнуясь в глубине души и ожидая "чуда"... Но, однако, вскоре оба начали позевывать, и через некоторое время уже крепко спали. А когда за окном стало светлеть, в комнате находился уже только Евгений Кириллович. Глава 3. Странное ощущение вызывало прикосновение к древним пергаментным свиткам. И не таким уж грамотеем оказался на поверку Александр: по - гречески совсем не знал, ну, а латынь - так, с горем пополам... Даже древнерусский понимал не очень хорошо... Но, правда, русских текстов было не так много: в основном по гречески, а то и по - арабски, даже по - еврейски... Но читка текстов не была его задачей: надо было лишь определить названия и сделать нечто вроде каталога. Для этого его и нанял дьяк, ведавший кремлевскими архивами, библиотеками и прочими "крысиными угодьями", как часто выражались в этом веке. Когда его заставили, для испытания, прочесть вслух кусок какого - то греческого манускрипта, он похолодел: ведь не сумею, опозорюсь! Да еще плетей, наверно, всыплют "за нахальство"! Привел его к этому дьяку тот самый "кум попа": он был не последним человеком в каком-то приказе. Но деваться было некуда, и Александр почти что наугад, сбиваясь, заикаясь, стал произносить фразы на незнакомом ему языке, цепляясь за знакомые и полузнакомые буквы, которые находил в тексте. Лучше бы был математиком или физиком, - подумал он с досадой, - у них эти буквы в ходу! Но дьяк слушал вполне благосклонно, а потом попросил перевести. Александр, сам удивляясь своему нахальству, произнес первую пришедшую ему в голову тираду, и экзаменатор одобрительно кивнул. - Ну, что ж: годится - ты и вправду грамотей! Иди трудись да поусердней! А лениться будешь - так плетей отведаешь! А за прилежание у нас жалуют: и харчами, и суконцем, и вином заморским, и медком расейским, и деньгой серебряной. Слушая все это, Александр сперва не мог поверить: да всерьез ли это - не дадут ли оплеуху, не огреют ли кнутом? Но вскоре понял, что сошел за грамотея потому, что - все эти дьяки, подъячие и прочие приказные не шибко грамотны, и он, сам того не желая, провел их всех за нос! Тут дьяк махнул - рукой: - иди, мол, с Богом! - и Александр, отвесив поясной поклон, уже попятился к двери, но вдруг спросил: - дозволь узнать, благодетель милостивый: те книги греческой земли, что мне переписывать надлежит, не привезены ли при великом государе Иоанне Третьем греческой царевною - его супругою?. Дьяк уставился на него с явным удивлением и нескрываемым неудовольствием: - тебе - то что до этого, холопское отродье? Ты откедова про то прослышал? Не твое собачье дело - кто чего привез к нам на Москву! Ступай, пока спина не вздулась от плетей , да впредь гляди: поменьше вопрошай, собачий сын, больших людей - целее будешь! Александр торопливо кивнул и, проговорив виновато: - прости, благодетель, спасибо за науку... не вели казнить... торопливо вышел. Кум попа, выйдя с ним вместе, стал ему выговаривать: - экой несуразной! Кто ты против этого дьяка, чтобы он разговоры с тобой разговаривал!? Да и не знает он, наверно, про те книги, - добавил он, усмехнувшись. - А вот. я тебя сведу с одним монахом - ученейший муж! Вот его и спроси! И, действительно, вскорости свел... Монаха почему - то звали отец Авель, Сразу было видно, что он праведен, умен и проницателен. С Александром разговаривал охотно, но поглядывал на него с некоторым удивлением и любопытством. Его взгляд, казалось, говорил: - не прост ты, братец, ох - не прост! Большая в тебе тайна, человече! Но с бестактными вопросами не лез - все больше вопрошал о том, что собеседник думает о Боге, да о смысле жизни, мироздании и о судьбах Мира... Александр сперва старался скрыть, что много знает, но не удавалось, а потом и не хотелось: больно уж располагал к себе такой прекрасный собеседник - истинный интеллигент своей эпохи! О библиотеке Софьи Палеолог отец Авель знал, похваливал ее: - из-рядный кладезь мудрости, сам черпаю частенько из него - но оскудел, премного оскудел! И мыши да крысы погрызли, и огнь пожрал, и растащили многое... Да и свалено все буреломом, в одной куче с другими писаньями, не всегда и многомудрыми... А ты - то, Александр, откуда черпал всякую премудрость? - вопросил он несколько лукаво, но по - доброму. - Ведь много, много нахватал - я в этом понимаю толк... Уж не у иноземцев ли каких? - Да, это правда: ездил - плавал я с купцами, был в ганзейских городах, с немцами учеными хлеб - соль водил: самого Нострадамуса знал... При этом имени отец Авель укоризненно покачал головой: - краем уха слыхал про того чернокнижника.- Ну, и чего он наплел - то тебе?. - Наплел немало: все сказал, что будет аж до самого двухтысячного года от Рождества Христова. -Ну! И ты ему поверил? - Как сказать... А вдруг он и вправду провидец? - Что ж, может, и вправду... Только вот откуда этот дар - не от лукавого ли? Ведь Господу неугодно, чтобы человеки знали, что их ждет во мгле времен! Ведомо только, что когда - то будет конец света, а в последние времена придет Антихрист и затеется Армагеддон... - Не сказывал ли он, скоро ли? - быстро спросил собеседник - смущенно, почти воровато. - Нет, отче, этого не сказывал, но вроде говорил, что лет этак через триста страшные дела начнутся на Руси: царей не станет, Церковь Правосла