Сперанца

— Так как, по-твоему, может, позвать доктора?

— Зачем? Из-за родов? Это же не болезнь — роды… Это ведь даже не давление.

И она ушла скорыми шажками, сокрушенно качая головой.

Что за странные мысли приходят иногда в голову мужчинам!

Глава вторая

Цван почти окончил свою работу.

Теперь он с проворством кружевницы оплетал края люльки.

Услышав скрип велосипеда на гумне, он поднял голову.

Это приехала акушерка.

Она соскочила с седла, прислонила велосипед к высокой шпалере розмарина и подошла к двери с чемоданчиком в руке.

— Где?

— Кто где?

— К кому ж я, по-вашему, приехала? Не вам же рожать?

— Роза? В долине она… Ее дома силком не удержишь. Мы-то ее не посылаем.

Акушерка уставилась на старика.

— Это еще что за история? За мной приходил сын капрала и сказал, чтобы я скорее собиралась, потому что Розе плохо.

Цван молча выслушал ее, потом легко, как кошка, вскочил на ноги.

— Минга! Эй, Минга! Скорее, Минга! Розе плохо!

Из маленькой двери под навесом высунулась Минга с перьями и пухом в волосах.

— Чего тебе?

Потом она увидела акушерку, поняла, как взволнован старик, и вышла во двор. За ее спиной поднялось целое облако пуха.

— Раз вам сказали, что Розе плохо, и велели идти сюда, значит, ее приведут домой.

Старуха быстро прошла мимо них, вошла в дом и через минуту уже кричала из спальни:

— Пойдите сюда, Тереза. Помогите мне постелить новые простыни!

Акушерка поспешно поднялась наверх, обернувшись на ходу, чтобы сказать Цвану:

— А вы тем временем разожгите огонь и вскипятите воду.

Цвана не надо было подгонять. Мигом заиграло пламя в просторном очаге, и над огнем закачался вместительный медный котел, снаружи черный, но изнутри ослепительно сверкающий.

Потом старик вышел посмотреть на дамбу, но там не видно было ни души.

— Что-то неладно, — сказал себе Цван.

Он подошел к лестнице и, запрокинув голову, крикнул:

— Минга! А если она не может вернуться сама?

— Это еще почему?

— Почему?.. Почему?.. Потому, что не все такие, как ты, чорт подери.

Выглянула акушерка.

— Вы знаете, где работает ваша сноха? Знаете? Ну, так вот. Возьмите лошадь, запрягите ее в двуколку или что там у вас есть и поезжайте ей навстречу.

И она отошла, не дожидаясь ответа.

Хорошо ей говорить! А где взять лошадь?

Управляющий частенько оставлял здесь свою. Но уж известно, как раз когда нужно, ее и нет.

Цван с досадой подумал, что, если бы он позвал доктора (а сердце ему говорило, что его надо позвать), Роза теперь была бы дома и было бы кому ей помочь. Он нагнулся и стал с таким ожесточением раздувать огонь, что зола набилась ему в ноздри и запорошила глаза. Потом он вышел.

Под навесом стояла тачка. Он схватил ее и, никому ничего не сказав, быстро пошел вдоль дамбы.

Странный выдался день. Утро было погожее, к полудню же стало пасмурно и поднялся сильный ветер, потом опять распогодилось. Но вот на севере небо совсем заволокло тучами и снова подул сильный, резкий ветер.

На дамбе — никого.

Цван с силой толкал тачку, борясь с ветром, налетавшим сбоку.

Он дошел до изгиба дамбы и за барьером тополей увидел зеленую низину, вдалеке — сарай для инструментов, служивший батракам также убежищем в случае внезапной непогоды.

Там, внизу, были люди.

Цван громко окликнул их, приложив руки ко рту рупором, но ветер унес его крик.

Он пустился бежать. Северный ветер сбивал его с ног, и на бугристой, сухой и твердой земле тачка катилась вкривь и вкось. Но Цван не убавлял шага. Он уже различал фигуры людей возле сарая. Все это были женщины; они стояли у входа и заглядывали внутрь.

Ему понадобилось добрых полчаса, чтобы добраться до хибарки.

Только когда он был от нее всего в нескольких метрах, женщины услышали его голос.

— Вот, прости господи! — крикнул он, обливаясь потом. — Битый час ору. Могли бы прийти к нам домой и сказать. Мы от акушерки узнали…

— А где ж она сама, акушерка-то? Вот уже два часа, как мы ее ждем. За ней первой было послано. Потом, когда мы поняли, что Розе с места не сойти, мы еще за Берто и за доктором послали. Но пока никого не видать. А Розе плохо. Только что тут объездчик проехал на велосипеде, так мы и ему наказали, чтоб съездил за доктором… Но он не больно-то всполошился. «Беспокоиться, говорит, нечего: Мори — они что лягушки, у них все на болоте рождаются». Но Розе и вправду худо…

Порывистый ветер завывал все сильнее. Всякий раз, как налетал новый шквал, тополя пригибались к земле, как мальчишки, когда хотят увернуться от подзатыльника. Дощатый сарай скрипел.

Цван растерялся.

Берто, его сын, был далеко — он работал на тракторе, — и на старика, как на единственного мужчину в доме, падала вся ответственность.

— Я Розу здесь не оставлю… Тем более, раз ей плохо… Да еще в такую погоду…

— Как же вы ее теперь повезете? У нее то и дело схватки. Вся напружилась, одеревенела, глаза закатила и продохнуть не может. И потом, на чем вы ее повезете? На тачке, без матраца, без одеяла?

Цван был смущен. Об этом он не подумал.

Старая женщина обернулась к нему и сухо сказала:

— Пока доктор не посмотрит, нельзя ее трогать.

— А если он не приедет? Почему вы не позвали старого доктора? Он бы сразу приехал. Он бы нас в беде не оставил. Но, главное, почему вы нам не сказали? Сейчас Роза была бы уже в постели…

— Все одно, тут она и была бы, а не в постели. А что не сказали, так уж известно: от Минги в таком деле помощи не жди…

Но до старого доктора уже дошел слух о женщине, у которой начались схватки на краю болота, и ему сказали, что новый врач в отъезде… И вот он приехал вместо него.

— Он самый! — крикнула девушка с глазами ящерицы.

Цван обернулся. У него отлегло от сердца.

К дамбе подъезжала двуколка его старого друга. Цвану хотелось побежать ему навстречу и молить его, чтобы он спас Розу, но ноги вдруг словно свинцом налились и приросли к земле.

Глава третья

Голос врача, погонявшего лошадь, слышался теперь совсем близко.

— Сюда! Вот так… Тпру-у!

Лошадь остановилась, и рука доктора легла на плечо Цвана.

— Если бы у Мори женщины перестали рожать в долине, люди подумали бы что у них приблудные дети… — Он коротко рассмеялся и быстрыми шагами направился прямо в сарай.

— Дайте пройти!

Оттуда он сразу закричал:

— Отойдите от входа, ничего не видно!

Но, видимо, тут же передумал, потому что прибавил:

— Что вы там делаете? Не можете, что ли, помочь?

Немного погодя Цван увидел, как из сарая выбежала девушка за сумкой врача, оставшейся на двуколке.

Он смутно слышал доносившиеся из сарая слова: схватки… инъекции… кровопускание… Слышал, как доктор ругался и требовал, чтобы зажгли фонарь.

Фонарь не горел, потому что одно стекло у него было разбито и ветер, врываясь сквозь неплотно пригнанные доски сарая, задувал огонь.

Свет непрестанно вспыхивал и гас. Быстро темнело, и в сгущавшихся сумерках вспышки казались сигналами бедствия.

Потом Цван увидел, как подъехала акушерка и молодой доктор.

Похоже было, что дело серьезное и что Роза с ним не справляется.

Сколько времени он так ждал?

Никогда еще, сколько Цван себя помнил, ему не было так плохо. Пот струился у него по спине, и от порывов холодного ветра старик вздрагивал, будто ему за шиворот лили ледяную воду.

Услышав крик новорожденного, Цван разжал кулаки и перевел дыхание. Он хотел встать, но для этого ему пришлось обеими руками опереться о землю.

— Мальчик или девочка?

Очевидно, он только мысленно крикнул это, потому что сам не услышал своего вопроса.

Снова раздался крик ребенка, на этот раз более пронзительный и требовательный.

«Хорошие легкие, — подумал старик и про себя улыбнулся. — Вот это голосок! Бабкина кровь!»