Сперанца

Через несколько дней вечером Цван пошел на болото. Он сел в охотничью лодку и начал грести, пробираясь через камыши. Лодка плыла под зеленым сводом в таких местах, куда, казалось, не было доступа.

Он причалил в глухой заводи и уверенно пустился в путь раздвигая кусты.

Много лет он не хаживал в этих местах, но он был родом отсюда и не мог сбиться с дороги. К ночи он добрался до хибарки в зарослях камыша.

Высоко в небе стояла луна. Лаяли две собаки. Цван шел, как во сне, и ему казалось даже, что, когда он постучит в дверь, ему ответит голос его матери.

Собаки с лаем выбежали ему навстречу.

«Наши еще тут, — подумал Цван, — только Мори не привязывают собак».

Он прошел мимо псов, не обращая внимания на их рычание, и они не бросились на него, а лишь с лаем проводили до двери.

Крепко же, видно, спали хозяева!

Но Цван не успел постучать, как дверь открылась, и к нему вышел полуодетый человек с двустволкой в руках.

— Кто вы?

— Да хранит тебя бог! Ты — Мори? Я тебя не знаю, но ты Мори, и это также верно, как то, что я тоже Мори. Я — Цван, двоюродный брат Джузеппе.

В ответ послышался голос из хибарки:

— Не может быть! Цван!.. Коли так — значит, он при смерти. Если Цван вернулся домой, стало быть, собрался помирать.

На пороге показался старик, сгорбленный, с длинной бородой. Но при свете луны Цван узнал его острые и темные, живые и смеющиеся глаза — глаза Мори,

— Джузеппе!

Старик засмеялся и протянул ему руки. Он был старше Цвана, но обнял его так, что тот почувствовал: есть еще силенки.

— Как ты сюда попал? Может, заплутал на болоте?

Оба засмеялись. Это была шутка: разве кто из них мог заплутать на болоте?

Они вошли, и парень, открывший Цвану, зажег фонарь, подвешенный к балке под потолком.

Комната была маленькая, стены обшиты тесом. Посредине находился очаг с низким колпаком, на котором была развешена скудная кухонная утварь.

У стен стояли две кровати — доски, настланные на козлы, а над ними висели ружья.

Два сундука, стол, табуретки — вот и вся обстановка.

— А женщин у вас нет?

— Одни померли, другие уехали, — ответил старик, и Цван не решился спросить, кто помер и кто уехал.

— Если бы я знал, что ты вернулся, я бы раньше пришел…

— Без малого десять лет уже прошло, как я вернулся, — засмеялся старик. — Но тебя я, по правде сказать, не ждал… Что у тебя стряслось?

— Мне нужно кого-нибудь из наших… — сказал Цван, глядя на парня. Тот молчал.

Старик тоже посмотрел на него, потом кивнул на стену, где висели ружья.

— Нет! — сказал Цван. — Нет, не то…

А про себя подумал: «Да, чорт возьми, с Мори шутки плохи!»

— Если бы дело было в этом, — продолжал он, — я пока еще сам за себя постоять умею, да и сын у меня есть… Нет, никто меня не обидел. Тут дело другое. Я схлестнулся с управляющим, и мне на два дня нужен кто-нибудь из родни.

Он рассказал свою историю. Джузеппе, казалось, был разочарован.

— Что ж, пусть идет, если он не против…

Парень кивнул в знак согласия. Тут они познакомились. Это был внук Джузеппе. Сын его сына. Мать парня умерла в родах, как Роза… Отец был убит за браконьерство где-то далеко, в чужом краю.

Теперь они жили вдвоем; парень иногда батрачил, но больше браконьерствовал вместе с дедом — охотился и ловил рыбу. Никто их не трогал. Сторожам трудно было добираться сюда, да и не хотелось им связываться с Мори. Они знали, что если не уложат их с первого выстрела, то им самим не миновать заряда: Мори стреляли без промаха.

Цван начинал беспокоиться: ведь это были почти разбойники!

Он выпил вина, которое ему поднесли в жестяной кружке, и сказал, что ему надо домой. С зарей он должен быть на работе.

Парня звали Таго, ему было девятнадцать лет — и он был силен.

Этого достаточно.

Они ушли вместе. С порога Джузеппе окликнул Цвана.

— Послушай, брат. Я тебе вот что скажу. Когда ты пришел, я вспомнил историю, которую мне читали, когда я был там… Есть такие животные, как их? Слоны… Когда им приходит время умирать, они возвращаются на то место, где родились. Неплохо? Все приходят умирать на то место…

Он засмеялся и помахал им рукой.

Цван и Таго молча тронулись в путь. Старик гордился, что легок на ногу, но далеко ему было до Таго, да и болото паренек знал не хуже, чем он. Даже лучше…

Скоро Цван сдался и пошел за ним, предоставив ему выбирать дорогу*

Глава одиннадцатая

Когда они подходили к дому, Минга уже хлопотала вокруг скотины — сама задавала ей корм.

Увидев их, она не сразу пришла в себя от удивления, недоумевая, кто такой Таго и кем он им доводится? Цван попытался ей это объяснить, но оказалось, что и он ничего не понял: Таго был сын сына Джузеппе, но этот сын Джузеппе родился не здесь, и о его существовании они никогда не подозревали.

Парень говорил мало, но не казался смущенным. Минга на скорую руку собрала завтрак, и он поел с аппетитом, но от вина отказался. Это была новость, несколько подорвавшая высокое представление Цвана о своем роде.

Тем временем встала Сперанца. Она уже научилась сама одеваться и теперь молча спускалась по лестнице, босиком, но с башмаками в руках.

Она остановилась возле стола и, широко раскрыв свои большие голубые глаза, вопросительно уставилась на Таго.

— Вот, это твой родич! Он тоже Мори… Я за ним сходил сегодня ночью… — объяснил ей дед.

Девочка, все так же не сводя глаз с гостя, подошла поближе. Таго улыбнулся и погладил ее по голове.

Когда мужчины встали из-за стола, она пошла за ними. Цван стал рассказывать Таго, что нужно делать, и знакомил его с животными, давая подробное объяснение характеру каждого из них.

— Поосторожнее с Красным — того и гляди лягнет… Да и со Стеллой — бодается…

Сперанца молча стояла позади.

Но вдруг за спиной мужчин, взявшихся за вилы, чтобы ворошить сено, раздался ее голос:

— Теперь я никуда не поеду… Я останусь здесь с Таго, вот.

Цван обернулся, бросил вилы и, сдвинув шапку на затылок, присел на корточки перед девочкой.

— Скажи по правде: он тебе нравится, а? Раненько начинаешь… Но выбрала ты неплохо! Нет лучше, как взять в мужья Мори… Спроси у бабушки!

Минга, стоявшая неподалеку, сокрушенно вздыхала:

— Будет тебе! Нашел о чем толковать с шестилетней девочкой. Да, вы, Мори, хороши… чтобы мучить жен!

— Но ты слышала? Она говорит, что не хочет уезжать, потому что увидела Таго…

— Да. Теперь мне не будет скучно. Вы с бабушкой старые и не ходите со мной в долину. И на ослике меня не возите. А с ним будет совсем по-другому… — объяснила Сперанца.

В результате этой исповеди Таго был освобожден ото всех дел, чтобы он мог побыть с девочкой. Это был ее последний день в долине, и старики хотели, чтобы она повеселилась.

Взяв с собой осла, они пошли вдоль дамбы. Таго ничего не говорил. Он что-то насвистывал и смотрел прямо перед собой. Сперанца держала его за руку и снизу вверх поглядывала на своего старшего троюродного брата.

В тени тополя Таго остановился, сел и, вытащив из кармана тростниковую дудочку, начал наигрывать на ней какую-то песню. Сперанца слушала с восхищением, забыв обо всем на свете. И Таго ее понял: он подарил ей дудочку. Себе он сделает другую.

— До чего ж я рада! — сказала под конец девочка. — Рада, что повидала тебя. Если бы ты не пришел, я бы сама когда-нибудь к тебе прибежала.

— Сама? А кто бы тебе показал дорогу?

— Дорогу бы я нашла. Я умею ходить по болоту, и потом дедушка все время про вас говорит, и я тоже немножко знаю, где вы живете. И потом, ты не знаешь одну вещь… Если я тебе расскажу, ты никому не скажешь?

— Нет, честное слово…

— Вот. Дедушка говорит, что я не могу заблудиться на болоте потому, что меня зовут Сперанца. Ты про это не знаешь, но так звали одну собаку. Черную такую, дьявольскую собаку… Она знала все болото, и никто ее не мог поймать… Потом она пропала, и никто ее больше не видал. Дедушка говорит, что она провалилась сквозь землю; это было ночью, когда сверкали молнии. Кого так зовут, тому хорошо в долине. Если я заблужусь, та черная собака, которую звали Сперанца, опять выберется на землю и прибежит, чтобы вывести меня на дорогу, потому что меня звать Сперанца.