Рассказы

Поверь, сестренка, мне ли не ведать боли, когда не хватает слов, чтобы выразить то, что думаешь, чувствуешь и о чем хочешь сказать. Словарик выручил даже больше, чем можно было ожидать; самое главное они выяснили. Мать Ахима впервые услышала о случившейся прошлым летом аварии и о том, кто помог Ахиму, о новой встрече на пляже, о покусавших Ахима диких пчелах и о том, как Добрица лечила его мазями. Узнала мать о поездке на остров, пикнике и о данном обещании, только вот про сломанную ложку, скрепившую то обещание, она ничего толком не поняла.

В свою очередь, Добрица узнала, что Ахим от родителей съехал, он слишком ценит свою независимость и живет теперь один в высотном доме; вечернюю школу он бросил, потому что спозаранок должен приезжать на цветочный рынок, где им арендован фургончик.

Хотя словесный мостик был очень узким, однако Добрица почувствовала, что мать сильно переживает за сына. Старик давно ушел спать, а они все сидели и расспрашивали друг друга. Переночевала Добрица в бывшей комнате Ахима, на его кушетке.

Когда же назавтра, примерно в полдень, Добрица предстала перед Ахимом, ей почудилось, будто какое-то мгновение он глядел на нее, гадая, откуда ему знакомо ее лицо; во всяком случае от нее не укрылось его короткое замешательство, и то, что он не сразу признал ее, причинило ей боль; она назвала себя, он тут же рассмеялся, подхватил ее на руки и перенес через порог квартиры. Увидев, что она подняла его с постели и он, видимо, еще не пришел в себя спросонок, Добрица тотчас все ему простила. А Ахим пригласил ее осмотреть квартиру, или, как он выразился, «мои хоромы». Странное дело, такому здоровенному парню нравилась хрупкая мебель; на стенах висели только картины с натюрмортами из цветов; из высокого окна девятого этажа Добрице открылся чудесный вид на крыши Гамбурга. Встречу они отпраздновали ореховым тортом и красным вином; на ней по-прежнему было платье с алыми маками, на нем — серо-белые кроссовки и черная майка. Он снова и снова заставлял ее пересказывать дорожные приключения, и надо же — у нее получалось это даже без словарика Ей казалось, что она не вправе задавать ему вопросы, а потому не поинтересовалась ни его учебой, ни работой.

Улучив подходящий момент, Добрица выудила из своей кожаной сумочки половинку сломанной ложки и молча положила ее на стол, чтобы напомнить о том вечере на берегу, когда Ахим, вымыв в морской воде посуду, вдруг разломил алюминиевую ложку, оставил одну половинку себе, а другую подарил ей и что-то сказал при этом, чего она толком не разобрала, да ей и не нужно было разбирать, потому что безо всяких слов поняла смысл жеста, поступка, который совершается раз и навсегда. Уставившись на половинку ложки, Ахим не без усилия, но сообразил, что к чему, тут же вскочил и принялся рыться сначала в одном отделении шкафа, затем в другом, перевернул деревянную плошку со всяческими безделушками, выругался, задумался, кинулся на кухню к ящику со столовыми приборами — все тщетно, вторая половинка ложки так и не нашлась. Добрица удержала Ахима, когда он надумал сломать другую ложку. Зато она молча слушала, как он казнил себя и сокрушался, так же безмолвно восприняла его догадку, что ложка затерялась при переезде. Ею внезапно овладело неведомое дотоле ощущение — казалось, будто руки-ноги у нее отнялись и она не может шевельнуться. Ахим целовал ее, умолял простить, она ничего не чувствовала.

Чтобы показать Добрице, как он рад ее приезду, Ахим поведал ей обо всех своих планах; он рассказал, что собирается вернуться в вечернюю школу, и даже поделился тем, как представляет себе будущее, которое откроется ему после сдачи выпускных экзаменов. Вероятно, ее молчание обескураживало его, поэтому внезапно он предложил ей навестить самых близких его друзей: они купили горячего шашлыка и жареных колбасок в теплозащитной упаковке, а к ним красного вина и поехали на автобусе к Сузи и Питу, которые держали дома хомячков, карликовых кроликов и черепашек. За столом Ахим снова упросил Добрицу поведать о дорожных приключениях, она принялась рассказывать, замечая по взглядам, которыми обменивались остальные, как потешает их ее немецкий язык. Ахим при этом выказывал даже какую-то странную гордость. На кухне Сузи предложила Добрице стать подругами, обняла ее и поцеловала в щеку. Как Ахим и предсказывал, вскоре Сузи свела все разговоры к своей излюбленной теме — катастрофам, авариям, космическим пришельцам. Развеселившийся Пит, который работал художником-мультипликатором в одном рекламном агентстве, тут же иллюстрировал ее жуткие пророчества набросками на листках бумаги.

Время от времени Добрица тайком подавала Ахиму знаки, что пора уходить, но тот делал вид, будто ничего не замечает, словно боялся остаться с нею наедине, поэтому все сидел и сидел, предлагал выпить еще по рюмочке и еще. Когда наконец они все же отправились домой, то по дороге Ахим затащил ее в кинотеатр с непрерывным показом; они посмотрели «Земляничную поляну» Бергмана; в темноте Ахим прислонился к Добрице, взял ее за руку — и тут она почувствовала незнакомую легкую боль, которая потом возвращалась каждый раз, стоило ему к ней прикоснуться.

Ах, сестренка, даже теперь, когда ты вспоминаешь об этом, то все равно не можешь объяснить, что же с тобой тогда произошло.

Дома Ахим начал строить планы на ближайшие дни и сам упивался ими; ему хотелось показать Добрице гамбургский порт, зоопарк и Старую землю; он пригласил ее поездить с ним в автофургоне, пока он будет развозить цветы, пообещал устроить совместное путешествие на пароходике до Гельголанда. Он фантазировал, предлагал, принимал решения, но ни разу не поинтересовался, надолго ли она приехала, а Добрица сидела молча и только смотрела на него. Она давно заметила, что Ахима что-то мучает и говорит он без умолку именно потому, что не может разобраться в самом себе; мы-то считали Добрицу наивной, простоватой, а она сразу сообразила, почему он вдруг снова, да еще суетливо и как-то зло, принялся искать свою половинку сломанной ложки. К тому времени выпил он уже изрядно, его шатало. Он раздраженно ворчал себе под нос и вообще разговаривал скорее с самим собой, она с трудом разбирала лишь отдельные слова. Смешно, твердил Ахим, придавать такое значение какой-то ложке, однако злился он только на себя, а потому выпил еще рюмку-другую вина, так что когда они в конце концов стали укладываться спать, пришлось помочь ему раздеться.

И пусть домашние узнают, что Добрица до самого рассвета не сомкнула глаз, а затем потихоньку встала. Она быстренько собрала вещи, умылась, выложила на стол свою половинку сломанной ложки и ушла, не поев, не оставив ни единой строчки. Прочь, скорее подальше от этого высотного дома — вот и все, чего ей сейчас хотелось, потому она даже не взглянула на маршрут автобуса, просто взяла билет до Главного вокзала и то ли не поняла, то ли не обратила внимания на шофера, когда тот попытался объяснить ей, где надо сделать пересадку. Она лишь чувствовала, что разочарование опустошило ее и лишило воли. Добрица безучастно сидела в автобусе, который ехал и ехал мимо каких-то казарм, палисадников; когда же незадолго до конечной остановки в автобус вошел контролер, проверил билет и потребовал доплаты, то Добрица даже не сунулась за словариком, чтобы попробовать оправдаться. У контролера, видно, был уже опыт общения с иностранцами, поэтому на доплате он настоял, зато штраф взял не целиком, а только половину — углядел, должно быть, что в нагрудном кошельке у Добрицы лежала одна-единственная двадцатимарочная бумажка.

Выпив у какого-то киоска бутылочку сока и съев бутерброд с сыром, Добрица отправилась к Главному вокзалу, она шла вдоль нескончаемых фабричных стен, одолевала необозримо-однообразные жилые массивы, боролась с растерянностью, ибо, к ее недоумению, большинство прохожих, которых она расспрашивала, не знали, как дойти до Главного вокзала. Часа два плутала она по улицам со своим плетеным сундучком, пока не наткнулась на белую табличку с указателем, эти-то таблички и повели ее в нужном направлении.