Хроники последнего лета (СИ)

— Выясняем. На девяносто процентов — художество Рудакова.

— Рудаков? Этот… — тут Виктор Сергеевич, не удержавшись, добавил, против своих правил, сочное непечатное выражение, — он еще и статейки пишет?

— Да. Похожее уже проходило, естественно с другим содержанием. Ребята работают, точное авторство установим за пару часов.

— Много читают?

— Вовсю. Самая цитируемая публикация.

Виктор Сергеевич наклонился вперед и забарабанил пальцами по столу, как всегда делал в минуты сильного душевного волнения. Взгляд его сразу же стал жестко-колючим.

— Разберитесь с этим. И поскорее.

Аркадий Львович аккуратно сложил бумаги в папку.

— Разрешите идти?

— Минуту.

Виктор Сергеевич вызвал по селектору референта.

— Слушаю, — немедленно отозвался в динамике подчеркнуто-официальный голос.

— Личные вызовы были?

— Так точно. Восемь звонков от Риммы Владимировны и два от Анны Михайловны.

Началось! Сегодня вечером предстоят минимум два неприятных разговора. Можно, конечно, сказаться занятым и остаться на работе или отправиться в служебную резиденцию, тем более, что график, действительно, весьма насыщенный, но Виктор Сергеевич, как человек сильный и волевой, считал унизительным скрываться. Ситуация складывалась досадная, несправедливая и потому вдвойне обидная. Этот самый Рудаков уже выпустил несколько ехидных заметок, но все же не переходил грани, отделяющей жесткую критику от личного оскорбления.

Виктор Сергеевич отключил селектор и решительно заявил Колушевскому:

— Разберитесь.

Аркадий Львович, внимательно наблюдавший за начальником, кивнул и ответил очень серьезно:

— Будьте покойны, непременно разберемся.

Посыпавшиеся со всех сторон неприятности и ужасное самочувствие наложили отпечаток на весь день. Временами боль вступала в затылок с такой силой, что перед глазами колыхалась желтая пелена, а желудок скручивали сухие спазмы, оставляя во рту отвратительный кислый привкус. Сопровождавший Виктора Сергеевича пресс-секретарь администрации сразу заметил сумрачно-подавленное состояние руководителя и даже рискнул предложить пересмотреть рабочий график. Загорский ответил резким отказом, о чем вскоре пожалел.

На показательном круглом столе с молодыми активистами он чуть ли не первый раз в жизни запутался в словах и не смог правильно произнести название известной молодежной организации. После такого конфуза Виктор Сергеевич резко прервал выступление и дальше мрачно слушал бодрые речи будущих политиков. Мероприятие закончилось, и он, не прощаясь, вышел из зала, охрана ловко отсекла желающих пообщаться энтузиастов, а опытный пресс-секретарь побежал к телевизионщикам давать указания по облагораживанию эфирной картинки.

Утопая в мягких подушках заднего сиденья бронированного лимузина, Загорский размышлял, не позвонить ли ему прямо сейчас Римме и Анечке и не объясниться ли так, на расстоянии. Рассудив, однако, что женская натура все равно потребует излияния эмоций при личной встрече, окончательно решил перенести разговоры на вечер.

Как ни странно, такая отсрочка не только не успокоила, а скорее добавила смятения в мысли. На обеде с китайскими нефтяниками Виктор Сергеевич отрешенно ковырял вилкой утиную грудку под клюквенным соусом, автоматически кивая излияниям товарищей из Поднебесной, пребывающим в эйфории от подписанных контрактов и вдохновленных комплиментом от принимающей стороны — стопочкой драгоценной женьшеневой настойки.

Сам Виктор Сергеевич, прохладно относившийся к алкоголю, ограничился грейпфрутовым соком с минералкой. Он поднимал бокал, механически улыбался и не обращал внимания на громкий смех китайцев, распробовавших женьшеневку. Как оказалось впоследствии, начальник протокольного отдела, увидев, что шеф не выказывает особого желания общаться с гостями, приказал выставить на стол все наличные запасы волшебного дальневосточного напитка. Он же произнес два первых обязательных тоста — «за партию» и «за руководство», после чего китайская делегация перешла к неорганизованным возлияниям.

По окончании обеда Виктор Сергеевич отменил несколько малозначительных аудиенций и рассчитывал некоторое время побыть в одиночестве. Но к несчастью, тут же по спецсвязи позвонил министр обороны и начал нудно рассказывать план совместной с ФСБ операции по ликвидации чьей-то базы в горах Таджикистана. Мало того, что министр сильно шепелявил, он еще крайне плохо умел выражать собственные мысли, поэтому разобраться в сути его вопроса было решительно невозможно. Обычно Загорский молниеносно вникал в проблему, но в нынешнем состоянии никак не мог уловить смысл. Наконец, Виктор Сергеевич понял, что военные с фээсбэшниками собираются кого-то бомбить и спрашивают его мнения. Он раздраженно сказал, чтобы разбомбили все к чертовой матери и повесил трубку.

Но самым досадным оказалось то, что не получалось полностью сосредоточиться на переговорах с сенатором Макдауэллом. Интересный, между прочим, субъект этот сенатор. Серьезный человек, очень серьезный. Представляет таких людей… даже не людей, а деньги, на которые можно купить весь этот мир, и еще останется. Неофициальный визит готовился очень давно и сопровождался многочисленными согласованиями, взаимными требованиями и уступками. По большому счету финальная договоренность означала бы создание нового альянса, способного открыть невиданные прежде горизонты, но…

Макдауэлл походил на добродушного фермера со среднего Запада, из тех, кто всегда предпочтет поджаренный на собственном дворе стейк с кровью и порцию бурбона разогретым в микроволновке замороженным полуфабрикатам под стерилизованное пиво и диетическую колу. Желтый замшевый пиджак, тоненький шнурок на серебряной застежке вместо галстука и даже перстень с черепом никак не позволяли разглядеть в этом человеке одного из самых влиятельных политиков в мире.

Вначале Виктор Сергеевич довольно удачно поддерживал беседу, сумев даже точно и к месту процитировать Скотта Фиджеральда, но стоило перейти к вопросам практического характера, то сразу же потерял всяческий интерес к разговору. Это особенно стало заметно, когда энергичные и улыбчивые гарвардские консультанты посыпали цифрами и цитатами из готовящегося текста договора. Виктор Сергеевич с отсутствующим видом кивал, будто бы соглашаясь с каждым их словом.

Видя разобранное состояние шефа, на помощь ринулись советники — Карл Иммануилович Гофман и Иван Степанович Добрый-Пролёткин.

Карл Иммануилович более всего походил на типичного немца, точнее на образ немца, с Петровских времен укоренившийся в сознании русского человека. Высокий, худой, с гладко выбритым вытянутым лицом и уложенными на пробор волосами, одетый в наглухо застегнутый костюм-тройку, он отличался исключительной педантичностью, столь свойственной немецкому роду. Господин Гофман имел превосходную дикцию и всегда старательно выговаривал слова, что создавало впечатление легкого иностранного акцента. Впечатление, надо сказать, обманчивое: согласно анкетным данным, Карл Иммануилович не владел иностранными языками, за исключением нескольких общеупотребительных фраз. А поскольку анкету многократно и очень внимательно проверяло ведомство компетентное и уважаемое, то сомневаться в этом не было никаких оснований.

Иван Степанович представлял ярчайший контраст своему долговязому коллеге. Маленький, упитанный, румяный, с русыми волосами, стриженными под горшок, он признавал только светлый льняной костюм с обязательной косовороткой. Поговаривали, что несколько лет назад многоуважаемый советник носил также скрипучие хромовые сапоги, и потребовалось личное вмешательство президента, чтобы заставить его переобуться в ботинки. Но и здесь возобладала русофильская натура господина Доброго-Пролёткина: изготовленные на заказ туфли из крокодиловой кожи имели тиснение в виде узора с петушками.

Стоит задаться вопросом, каким образом эти яркие и незаурядные личности вообще попали на работу в администрацию президента. Увы, есть вопросы, ответы на которые простым смертным знать не суждено. Или, по крайней мере, не положено.