Заячий подарок или Ночь перед рождеством

Дверь долго сопротивлялась, но куда там против Лениной настойчивости. Не устояла, скрипнула промерзшим деревом раз, другой и сдалась – открылась, впуская клубы морозного тумана. Быстро захлопнув дверь (своего холода хватает), Леня вышел на крыльцо. Сразу перехватило дыхание от жгучего воздуха. Морозный туман такой плотный, что и – соседний барак смутно проглядывается. Постоял совсем недолго, понимая, что в таком тумане ничего не увидит, а мороз сквозь ватник, тонкие штаны, как острыми иголками впивается в тело. Лучше уж у печки подождать.

Что-то ударило его по шапке, скатилось на плечо и упало на крылечко. Леня даже испугаться не успел. Воробей! Воробышек замерз. Да и как ему не замерзнуть? Леня, проверяя силу мороза, плюнул с крыльца, а об снег уже льдинкой стукнуло. Быстро схватил воробья в замерзшие руки, сунул его за пазуху, бросился, как мог быстрее, в такой обувке – домой. Дверь не открывалась: ручка высоко, рост маленький, силенок маловато. Сколько Леня ни бился, дверь не поддавалась.

Чувствуя на груди холодный комочек, сам окоченев, решил позвать на помощь бабку Михеиху, хотя знал, бабка обязательно наябедничает маме. Михеиха старая, а сразу дверь открыла, шлепнув Леню по испытанному месту:

– Откуда такие неслухи берутся? Шляется по морозу. Вот я маме расскажу!

В комнате Леня задумался. Печка манила к себе своими теплыми боками, но он твердо помнил – нельзя замерзшего сразу к печке. Быстро разделся, накидал все, что можно, на кровать, сам залез под эту кучу, вытащил из-за пазухи воробышка и начал его отогревать своим дыханием. Тот лежал в ладонях как мертвый. Долго находился Леня под одеялом, сам отогрелся и делал попытки оживить птицу. Уже Тома из школы вернулась. Пока она грелась у печки, Леня рассказал ей про попавшего в беду воробья. Вместе стали оживлять, держа его в ладошках.

Вот у него дернулась пленка на глазу – раз, другой. Вроде зашевелился, Пытается приподняться, но не может. Наверное, сильно ударился о крыльцо. Тома предложила дать ему воды, а Леня попросил у нее еще хлебца для воробышка. Сестра и так делилась с ним пайкой, отдавал ему самое вкусное – корочку, приговаривая при этом: «Тебе, Леня, расти надо, ешь больше – ты мужчина».

Пока сестра растапливала печь, Леня делал попытки напоить и накормить птичку. Когда печь разогрелась, Тома нашла коробочку и предложила «сделать больницу», пока он выздоровеет.

Поздним вечером с лесобиржи вернулась мама, как всегда, усталая, но с хлебом. Быстро сварила суп, вместе поели жидкую похлебку. Мама, обеспокоенная долгим отсутствием отца, иногда приговаривала: «Хоть бы на стаю не попали». Леня, набравшись духу, пока бабка Михеиха не рассказала, признался, что выходил на улицу, хотел встретить отца, принес замерзшего воробья, но он не совсем замерз, уже ожил. Когда падал, сильно ударился. Мы с Томой сделали ему больницу. Мама за своими мыслями махнула рукой:

– Пусть живет, пока холода стоят. Не объест.

Долго она сидела, задумавшись, у печки, потом встала, достала кулечек и отдала ребятам со словами: «Хоть праздник будет завтра, полакомьтесь сейчас. Живем и не знаем, что с нами через час будет».

Быстро развернув кулечек, Леня увидел там леденцы – штук десять. Сразу положили в рот по конфетке, остальные поделили. Вкусные, а главное – выгодные конфеты. Долго можно держать их во рту, наслаждаясь сладостью. Радостные ребята предложили и маме по конфетке. Она посмотрела на их счастливые лица и неожиданно горько заплакала:

– Наступает праздник, а мне не на что побаловать чем-то вкусным… Накормить вас завтра не знаю чем.

Тома, а за ней Леня, кинулись успокаивать мать, клянясь ей, что есть они совсем не хотят и долго могут терпеть, хоть всю зиму, как медведи.

Отплакавшись, она долго рассказывала прижавшимся к ней детям, как на ее далекой родине праздновали: катаясь на тройках с колокольчиками, пели песни, играли в снежки. Все ходили нарядные, веселые. Было это почти двадцать лет назад. Она тогда была на семь лет старше Томы. Мама, рассказывая ребятам про зимние праздники, чтобы не расстраивать их, умалчивала, что они ели в те дни. И Тома, и Леня понимали ее маленькую хитрость, сами не задавали таких вопросов.

Так прошел для Лени этот морозный день, полный волнений и тревог. Еще раз проверив воробышка, за которого уже нечего было волноваться, мама разрешила его держать. Забравшись под одеяло, он заснул.

Очнулся от чьего-то прикосновения, открыл сонные глаза. Оказывается, вернулся отец. Уже отошедший от мороза, с заговорщицкой улыбкой протягивает сверточек. Сердце радостно екнуло:

– От зайца?

– Да, сынок! Это тебе зайцы гостинец к празднику прислали и поклон передали.

– А Томе?

– И Томе передали. Она сейчас спит, утром отдам.

– А Саше?

– И Сашу зайцы не забыли. Дядя Андрей, наверное, уже пришел домой и передал ему.

Развернув сверток, Леня увидел заячий хлебушек. Заячий хлеб самый вкусный. Вкуснее белого, что ему в больнице давали. Здесь же лежат две морковки, шанежка и кедровая шишка. Все окаменело от мороза. Ладно. До утра обождет. Сон клонит Ленину голову к подушке: «Утром поделю, – рассуждает он. – Бабушку, когда придет, угощу, позову Кольку и Муртаза. Всем хватит».

– Пап! У нас воробышек живет, мы с Томой лечим его. А с Сашей договорились достать кочерыжку и отнести зайчикам в лес.

Сон окончательно сморил Лене глаза. Он прижал заячьи гостинцы к себе и, счастливый, уснул.

Была ночь на Рождество 1949 года.