Южное шоссе

Однажды, по горло сытый бездействием, инженер решил воспользоваться остановкой, особо долгой и нудной, и обойти ряды машин слева; оставив позади себя "дофин", он увидал "DKW", еще один "2РН", "фиат-600", задержался возле "десото", чтобы поговорить с взволнованным и растерянным туристом из Вашингтона, который почти не понимал по-французски, но к восьми часам должен был непременно попасть на Плас Опера - you understand, my wife will be awfully anxious, damn it [2], - разговор шел понемногу обо всем, и тут из "DKW" выбрался человек, торговый агент с виду, и заявил, что час назад ему рассказали, будто посреди шоссе вдребезги разбился "пиперкэб", несколько убитых. Американец оставил без внимания историю с "пиперкэбом", инженер тоже, - услыхав хор гудков, он кинулся к своему "четыреста четвертому", на бегу успев сообщить новости пассажирам "таунуса" и супругам из "двести третьего".

Подробности он приберег для девушки из "дофина" и излагал их, пока машины ползли свои несколько метров (теперь "дофин" немного отстал от "четыреста четвертого", чуть позже порядок поменялся, но в целом все двенадцать рядов двигались единым блоком, словно невидимый регулировщик, спрятанный где-то под полотном дороги, выпускал одновременно все машины, и никто не мог вырваться вперед). "Пиперкэб", мадемуазель, это небольшой прогулочный самолет. А-а! Пришло же в голову шлепнуться посреди шоссе в воскресный день. Если бы хоть не так парило в этих проклятых машинах, если бы вон те деревья справа оказались наконец позади, если бы последняя цифра на счетчике километров совпала бы наконец с черной стрелочкой, а не висела целую вечность на собственном хвосте.

И вот как-то (начинало смеркаться, уходящие к горизонту автомобильные крыши подернулись лиловой дымкой) большая белая бабочка присела на ветровое стекло "дофина", и девушка с инженером залюбовались ее крылышками, мимолетным и совершенным мгновением покоя; с какой-то особой тоской они глядели ей вслед, когда она, перелетев "таунус" и фиолетовый стариковский "ситроен", направилась к "фиату-600", уже неразличимому вдали, вернулась к "симке", где рука неудачливого охотника попыталась было схватить ее, затем легко перепорхнула "ариан", принадлежащий крестьянской чете, которая, кажется, ужинала, и исчезла из поля зрения где-то справа от "четыреста четвертого". С наступлением сумерек колонна в первый раз продвинулась на значительное расстояние - почти сорок метров; когда инженер рассеянно взглянул на счетчик километров, шестерка исчезла и показался кончик цифры "семь". Все включили приемники, а обитатели "симки" пустили радио на полную мощность и, подпевая мелодии твиста, тряслись и дергались так, что содрогалась вся машина; монахини перебирали четки, мальчик из "таунуса" уснул, прижавшись лицом к стеклу и не выпуская из рук игрушечного автомобиля. Вновь появились незнакомцы (стояла уже глухая ночь) и принесли новые слухи, столь же противоречивые, как первые, уже забытые. Речь шла теперь не о "пиперкэбе", а о планере, который пилотировала дочь генерала. Подтверждался слух о том, что грузовик-фургон "рено" налетел на "остин", однако это случилось не в Жювизи, а у въезда в Париж; один из пришедших рассказал владельцам "двести третьего", что дорожное покрытие возле Иньи повреждено и что пять автомашин перевернулись, врезавшись передними колесами в трещину. Вести о происшествии дошли и до инженера - тот пожал плечами и воздержался от комментариев. Попозже, перебирая в памяти минуты ранних сумерек, когда стало легче дышать, он вспомнил, как почему-то вдруг высунул руку из машины, постучал по обшивке "дофина" и разбудил девушку, которая уснула, уронив голову на руль и не заботясь о том, что надо двигаться дальше.

Вероятно, наступила уже полночь, когда одна из монахинь робко предложила инженеру бутерброд с ветчиной, полагая, что инженер голоден. Он принял его из вежливости (на самом деле его мутило) и попросил разрешения поделиться с девушкой из "дофина", которая взяла бутерброд и съела его с аппетитом, закусив долькой шоколада, предложенной ей соседом слева, владельцем "DKW". Многие выбирались на воздух из своих прокаленных машин, вновь на многие часы застрявших на месте; люди стали ощущать жажду, так как все запасы лимонада, кока-колы и вина у них кончились. Первой попросила пить девочка из "двести третьего", и солдат с инженером и отцом девочки, покинув автомобили, направились на поиски воды.

Впереди "симки", обитателям которой радио, очевидно, вполне заменяло пищу, инженер обнаружил "болье" и в нем женщину зрелых лет с тревожным взглядом. Нет, воды у нее нет, но она может дать для девочки конфет. Супруги из "ситроена" посовещались немного, и затем старушка извлекла из сумки банку фруктового сока. Инженер поблагодарил и справился, не голодны ли они и не может ли он быть им полезен; старик отрицательно покачал головой, но его жена, видимо, готова была принять помощь. Спустя некоторое время девушка из "дофина" вместе с инженером обследовала ряды машин, стоящих по левую руку, не слишком удаляясь от своих; они добыли немного печенья и отнесли его старушке в "ситроен", едва успев вернуться на свои места под ливнем автомобильных гудков.

Если не считать этих ничтожных отлучек, заняться было нечем, и часы в конце концов стали наслаиваться одни на другие, слившись в памяти в единое целое; в какой-то момент инженер решил вычеркнуть день из своей записной книжки и сдержал смешок, но в дальнейшем, когда оказалось, что монахини и пассажиры "таунуса" и девушка из "дофина" не сходятся в подсчетах, он понял, что следовало бы соблюдать точность. Передачи местного радио прекратились, и лишь коротковолновый приемник у пассажира "DKW" упорно передавал биржевые новости. К трем часам утра между людьми возникло молчаливое согласие отдохнуть, и до самого рассвета колонна не сдвинулась с места. Молодые люди из "симки" вытащили надувные матрасы и улеглись возле машины; инженер опустил спинки передних сидений "четыреста четвертого" и хотел уступить ложе монахиням - те отказались; прежде чем прилечь, инженер подумал о девушке из "дофина", неподвижно сидевшей за рулем, и как бы между прочим предложил ей до рассвета обменяться машинами; она отказалась, объяснив ему, что может спокойно спать в любых условиях. Какое-то время он слышал плач ребенка в "таунусе", уложенного на заднем сиденье, где было, должно быть, слишком жарко. Монахини еще творили молитву, когда инженер растянулся наконец на сиденьях и уснул, но сон его был слишком настороженным и чутким, и он вскоре пробудился в поту и тревоге, в первый момент не поняв, где он находится; вскочив, инженер стал прислушиваться к неясному шороху снаружи, увидел скольжение теней между автомобилями и неясный силуэт, удалявшийся к обочине шоссе. Он понял причину этих передвижений и немного погодя сам потихоньку вышел из машины и крадучись стал пробираться к обочине, чтобы облегчиться; по краям не было ни изгородей, ни деревьев - лишь черное пространство, без звезд, словно некая абстрактная стена, отгораживающая белую ленту шоссе с застывшей рекой автомобилей. Он чуть не налетел на крестьянина из "ариана", тот пробормотал что-то невразумительное; к запаху бензина, который висел над нагретым шоссе, присоединился теперь острый и кислый запах, выдававший присутствие человека, и инженер поспешил вернуться к своему автомобилю. Девушка из "дофина" спала, облокотившись на руль, прядь волос свешивалась ей на глаза; прежде чем зайти к себе в машину, инженер некоторое время с интересом изучал во тьме ее профиль, угадывал очертания ее губ, пропускавших во сне легкий свист. С другой стороны на девушку смотрел владелец "DKW" и молча курил.

Утром продвинулись вперед - ненамного, но все же это дало надежду, что после полудня путь в Париж будет открыт. В девять явился откуда-то человек с добрыми вестями: трещины заделали и нормальное движение скоро восстановится. Ребята из "симки" включили радио, один из них влез на крышу автомобиля и стал орать и петь. Инженер отметил про себя, что новости столь же сомнительны, сколько и вчерашние, и что тот, кто их принес, воспользовался всеобщим оживлением и радостью, чтобы выпросить апельсин у четы из "ариана". Попозже какой-то человек хотел проделать тот же номер, но уже не нашлось желающих что-либо ему дать. Жара усиливалась, и люди предпочитали не выходить из машин в ожидании момента, когда добрые вести подтвердятся на деле. В полдень девочка из "двести третьего" вновь захныкала, девушка из "дофина" пошла поиграть с ней и подружилась с ее родителями. Владельцам "двести третьего" не повезло: справа от них стояла "каравелла", молчаливый владелец которой был чужд всему, что происходило вокруг, а от соседа слева - водителя "флориды" - им пришлось терпеть нескончаемый поток гневных речей, ибо затор воспринимался им исключительно как выпад против него лично. Когда девочка снова стала жаловаться на жажду, инженеру пришло на ум переговорить с крестьянами из "ариана" - он был уверен, что у тех были кое-какие припасы. К его удивлению, супруги приняли его очень любезно, им понятно, что в таком положении необходимо помогать друг другу, и они думают, что, если бы кто-нибудь взялся командовать группой (жена рукой обрисовала в воздухе круг, включающий около дюжины окружавших ее машин), они бы не испытывали затруднений до самого Парижа. Инженеру в голову не могло прийти предлагать себя в начальники, и он предпочел позвать мужчин из "таунуса" и посовещаться с ними и с владельцами "ариана". Вскоре они по очереди переговорили со всеми членами группы. Молодой солдат из "фольксвагена" согласился сразу, а супруги из "двести третьего" предложили небольшой запас провизии, который у них оставался (девушка из "дофина" отдала стакан гранадина с водой девочке, та резвилась и смеялась). Один из пассажиров "таунуса" пошел узнать мнение молодых людей из "симки" и получил шутливое согласие; бледный водитель "каравеллы" пожал плечами и заявил, что ему безразлично, пусть поступают, как сочтут нужным. Старики из "ситроена" и дама из "болье" заметно обрадовались, словно почувствовали себя под надежной защитой.