Итальянская записная книжка

Лишь сантиметр или даже доля его отделяли Артура от самого себя одиноко глядящего на мир через решётку тюремной камеры.

Пересекая площадь Белорусского вокзала, он проехал в опасной близости от вышагнувшего на полосу движения рассерженного гаишника с жезлом, подумал — «ГАИ сошло бы с ума, если б узнало… А что делать? На метро и троллейбусе добираться уже не могу. Из‑за ноги. Такси — не по карману. Да и страшно отказаться от вождения, признать себя полным инвалидом. Регулировщик вылавливал из череды машин кого‑то другого, не его.

Артур въехал на Тверскую с обострившимся чувством одиночества, отверженности.

«Иисусе Христе, — прошептали его губы, — дай мне, никого не убив, вернуться целым и невредимым.»

«Запорожец» продвигался с потоком машин к повороту На Садовое кольцо. Транспорта становилось всё больше, хотя время мчащихся на работу чиновников и бизнесменов ещё не наступило. Час автофургонов, потрёпанных «жигулей» и «москвичей» ещё не сменился наглой толкотнёй «мерседесов», «вольво» и прочих иномарок. Их хозяева ещё досыпали, брились, завтракали, связывались по радиотелефону со своими телохранителями или секретаршами. Теперь это была их Москва, а не та, которую он знал и любил.

Ожидая в левом ряду за обшарпанной чёрной «волгой», когда зажжётся зелёная стрелка, и передние машины начнут сворачивать налево, вспомнил он…

…Взрыв.

Дней десять назад проснулся ночью от потрясшего квартал взрыва. Это потом выяснилось — взорвали неприметный офис в первом этаже соседнего корпуса. А тогда — темнота, неизвестность, ощущение беззащитности, как было в детстве во время бомбёжки фашистами Москвы. Тогда сирены тревоги, теперь вся округа орёт включившимися от ударной волны сигнальными системами сотен пробудившихся автомашин. Какофонией воющих, квакающих звуков пронзительно орала собственность нуворишей.

«Волга» двинулась, сворачивая налево, и Артур осторожно двинулся вслед за ней.

Теперь можно было ехать прямо, никуда не сворачивая.

Слева нежились под солнцем похорошевшие, отремонтированные здания Садового кольца, справа всё оставалось в утренней тени. Вон там, в тени таился и старый многоэтажный дом — сборище коммуналок, общих кухонь со множеством крытых клеёнками столиков, с обитыми драным дерматином входными дверями, обрамлёнными почтовыми ящиками и кнопками звонков. Теперь почти наверняка все жильцы расселены по отдельным квартиркам куда‑нибудь на окраины, дом изнутри перепланирован на апартаменты для тех же богатеев… Когда‑то полтора года подряд приходил он сюда каждую пятницу к семи часам вечера. Поднимался на шестой этаж ободранным лифтом, нажимал кнопку звонка. Иногда одновременно с ним приходили две Тани — Таня большая и Таня маленькая, Лидочка, Клара Ивановна, Феликс.

Бесшумно отворяла дверь Наталья Давыдовна, всегда прикладывала палец к губам. Нужно было быстро, не разговаривая, прошмыгнуть длинным коридором мимо сундуков и висящих на стене велосипедов в предпоследнюю комнату направо, где посреди накрытого скатертью стола горели в шандале три свечи, лежала Библия и большой медный крест. Всегда за столом уже сидела с раскрытым молитвенником старенькая Ольга Васильевна. Дверь запиралась на крючок. Наталья Давыдовна отключала телефон. Все рассаживались. И начиналось «молитвенное общение».

Даже сейчас, через столько лет, вспомнился Артуру запах горящих свечей, вкус жидкого чая, пряников — бедной трапезы, «агапы» — после молитвы. Вспомнился невысказываемый и оттого внятный страх каждого, боязнь, что однажды в дверь постучат домоуправ с милиционером. Что нагрянет КГБ.

Наталья Давыдовна давно живёт где‑то в США. Ольга Васильевна умерла от рака. Остальные потерялись из виду. Лишь вечно маленькая Танечка звонила иногда, поздравляла то с Рождеством Христовым, то с Пасхой.

Ничего не получилось из этих «малых общин», которые по образцу общин первохристианских пытался создать отец Александр.

Артур въехал на эстакаду над Самотекой. Фосфоресцирующая вспышка вновь ослепила его. Он притормозил. Отнял левую руку от руля, на миг прикрыл глаза ладонью. Она была мокрая от пота.

Водитель с подбритыми азербайджанскими усиками проехал мимо на «тойоте», злобно погрозил кулаком.

…Артур покатил дальше, постепенно перестраиваясь от осевой ближе к правой стороне Садового кольца. Там уже смутно виднелось красное здание станции метро «Лермонтовская».

Ехать здесь, вдоль тротуаров, было ещё опасней, чем в скоростных рядах, где он явно мешал всем. Неуклюжие троллейбусы и автобусы, грузовики с прицепами, выскакивающие на проезжую часть ловцы таксомоторов — он вынужден был проявлять цирковую ловкость, чтоб никого не убить, ни во что не врезаться. А ведь ещё предстоял неминуемый путь назад, когда транспорта будет неизмеримо больше.

«Ничего! Осталось проехать только два или три светофора, — подбодрил он себя. — Если б не отдавать эти триста долларов, мог бы вообще не ехать. Всё равно никакого толка. Безнадёга.»

Приглядываясь до рези в глазах к эволюциям движущегося впереди трейлера, гружённого обвитыми цепью брёвнами, Артур проехал один светофор и, подъезжая ко второму, вдруг обратил внимание на то, что машин вокруг него нет, а трейлер, прибавив скорость, ушёл далеко вперёд.

Артур понял, что не успел, проехал на красный свет, и затормозил. Уже на переходе.

Людей, ринувшихся пересекать Садовое кольцо, было немного, четыре или пять человек. Каждый из них с неприязнью огибал замерший «запорожец». А толстая тётка в белом картузе, тащившая детскую коляску, доверху загруженную упаковками стирального порошка, не преминула грохнуть свободной рукой по капоту, прокричать — «Сволочь, куда выпер?!»

Артур дождался пока слева и справа помчатся машины, двинулся тоже. Через минуту свернул к самому тротуару и наконец остановился близ полураскрытых чугунных ворот в том месте, где останавливался весь этот месяц каждое утро.

Он сидел, уронив голову в скрещённые на руле руки. Слышал — шумит, рокочет слева Садовое кольцо. Словно механическое море с приливами и отливами. Суета цветовых бликов в глазах унималась.

Было всего без пяти семь.

Лишь тридцать минут заняла эта поездка, и теперь целых два часа до девяти — предстояло, как и в прошлые дни, ждать. Сужающиеся возможности жизни подвели его к единственно верной тактике: выезжать рано. Путь хотя бы в одну сторону становился менее рискованным. А то, что обратно, в самые часы пик, ему до сих пор удавалось живым и невредимым возвращаться — казалось мистикой, чудом Божьим. Каждый раз, вернувшись домой, он валился на тахту, лежал плашмя, не в силах ни скинуть обувь, ни подойти к зеркалу, чтоб разглядеть очередные синяки от уколов под нижними веками.

«Господи, пожалей меня, грешного, сохрани и помилуй!» воззвал в своём сердце Артур.

…У машины невесту откуда возникли белобородый старик в синем халате и тюбетейке и босоногий мальчик, лет семи. На шее у мальчика висела картонка, где крупными буквами было написано:

Артур залез в карман, вынул имеющиеся у него деньги, протянул старику.

Тот взял, поклонился с достоинством.

— Где жили в Таджикистане? — спросил Артур.

— Шаартуэ.

Они уходили. Он смотрел, пока видел, как старик и мальчик обречённо бредут по мостовой вдоль края тротуара…

Много раз бывал Артур в этом самом Шаартузе. Направляясь вместе со Стахом в заповедник «Тигровая балка», по пути всегда останавливались выпить зелёного чая под сенью тенистого навеса чайханы у арыка. Кажется, видел там именно этого старика.

Стах давно не отзывался ни на телефонные звонки, ни на письма. Что сталось с ним, с его женой Альбиной, с сыном Игорем?

Что сталось с рыжим гидробиологом Хамидом, исследователем Нурекского водохранилища, красивого, как залив Японского моря? Вот уже столько лет не даёт о себе знать весёлый добряк Хасан — водитель «газика» из Владикавказа. Давным–давно нет вестей от Зурико из Тбилиси. От Вано из абхазской деревни Бабушера. От Паруйра из Степанакерта. От Аи и её матери из Ашхабада.