Memento Mori

Сигарета в ванной комнате догорает. Часовая стрелка будильника минует цифру десять и он снова начинает звонить.

Эрл открывает один глаз, потом другой. Он видит пространство белого кафельного потолка, нарушаемое запиской, которая приклеена липкой лентой прямо над его головой. Надпись от руки достаточно большая, чтобы он мог прочитать ее с кровати.

Ты больше не можешь жить нормальной жизнью — знай это. Как ты заведешь подругу, если не можешь запомнить ее имя? Не можешь иметь детей, если только не хочешь, чтобы они росли с отцом, который не узнаёт их. Ясно как божий день, что не можешь получить работу. Не слишком-то много существует профессий, в которых ценится забывчивость. Разве что, проституция. И политика, конечно.

Нет, твоя жизнь кончена. Ты — покойник. Единственное, чего надеются добиться медики — это научить тебя быть меньшей обузой для санитаров. И они, вероятно, никогда не отпустят тебя домой, где бы он ни был. Так что вопрос не в том, «быть или не быть» — тебя и так нет. Вопрос в том, хочешь ли ты с этим что-то поделать. Значит ли что-нибудь для тебя месть.

Для большинства людей — значит. В течение недель они замышляют, строят планы, предпринимают какие-то действия, чтобы свести счеты. Однако достаточно течения времени, чтобы этот первоначальный порыв выветрился. Время берет своё, так ведь говорят? И в конце концов время убеждает большинство из нас в том, что забывчивость — это добродетель. Удобно — трусость и забывчивость с определенного расстояния выглядят одинаково. Время отнимает мужество. Если времени и страха недостаточно, чтобы вы раздумали мстить, то всегда есть власти, которые покачают головой и мягко скажут: «Мы вас понимаем, но лучше оставьте это. Будьте выше. Не опускайтесь до их уровня. К тому же, — скажут власти, — если вы решитесь на какую-нибудь глупость, мы вас запрем в маленькой комнатке».

Но ведь тебя и так уже посадили в маленькую комнатку? И ее не запирают и не караулят со всей осторожностью только потому, что ты калека. Труп. Овощ, который скорее всего забудет поесть или опорожнить кишечник, если ему не напомнить об этом. А что до течения времени, то оно над тобой больше не властно, так ведь? Всё те же десять минут снова и снова. Тогда как ты можешь простить, если не в состоянии вспомнить, что надо забыть?

Вероятно, ты и оставил бы это — раньше. Но ты не тот, какой был. Даже не половинка. Ты — обломок, десятиминутный человек.

Конечно, есть своя сила и в слабости. Слабость дает начальный толчок. Ты наверно предпочел бы сидеть в маленькой комнатке и плакать. Жить своей ограниченной коллекцией воспоминаний, заботливо полируя каждое из них. Помещенным на всю оставшуюся жизнь за стекло и приколотым к картону как экзотическое насекомое. Заспиртованным. Хотел бы ты жить за стеклом? Хотел бы, но не можешь, не правда ли? Тебе не дает последнее поступление в твою коллекцию. Последнее, что ты помнишь — его лицо. Его лицо и мольба о помощи во взляде жены, обращенном на тебя.

И, возможно, к ней, к своей маленькой коллекции, ты удалишься, когда всё кончится. Они могут запереть тебя в другой маленькой комнатке, и ты проживешь остаток жизни в своем прошлом. Но если только у тебя в руках будет клочок бумаги, который скажет — ты расплатился с ним.

Ты знаешь, что я прав, что впереди ждет много работы. Покажется невозможным, но я уверен, что если каждый из нас выполнит свою часть, то мы что-нибудь придумаем. Но у тебя мало времени — всего минут десять. Потом всё начнется сначала. Так что не теряй время, которое у тебя есть.

ЭРЛ ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА и вглядывается в темноту. Звонит будильник. Он показывает 3.20, а лунный свет, струящийся в окно означает, что приближается утро. Эрл на ощупь находит лампу, при этом чуть не опрокидывает ее. Ослепительный свет заливает помещение, окрашивая в желтый цвет металл мебели, стены, покрывало на кровати. Откинувшись на спину, он смотрит вверх на желтое кафельное однообразие, которое нарушает записка, написанная от руки и приклеенная над ним липкой лентой к потолку. Он читает ее два или три раза, потом осматривается вокруг себя.

Помещение почти пустое. В медицинском или, может быть, благотворительном учреждении. Стол у окна. На столе пусто, если не считать звонящего будильника. Вероятно тут Эрл обнаруживает, что он лежит в постели полностью одетым. Даже обувь на нем.

Он поднимается с кровати и подходит к столу. Ничто в комнате не наводит на мысль, что здесь кто-то живет или жил, за исключением кусков липкой ленты, в беспорядке приклеенных к стене тут и там. Ни фотографий, ни книг — ничего. В окно видна полная луна, освещающая заботливо подстриженный газон. Эрл хлопает по кнопке будильника и с удивлением замечает два ключа, приклеенных лентой к тыльной стороне его ладони. Не переставая теребить ленту, он просматривает пустые ящики стола. В левом кармане куртки он находит несколько скрученных в трубочку стодолларовых банкнот и запечатанное в конверт письмо. Он осматривает комнату и ванную. Ничего, кроме обрывков ленты и окурков.

Эрл возвращается к кровати, с отсутствующим видом трогая бугорок шрама на шее. Он ложится и смотрит вверх, на потолок и приклеенную к нему записку. Записка гласит: НЕМЕДЛЕННО УХОДИ ОТСЮДА. ЭТИ ЛЮДИ ХОТЯТ ТЕБЯ УБИТЬ.

Эрл закрывает глаза.

Помнишь, в начальной школе тебя учили составлять списки своих дел? В то время ежедневником тебе служила тыльная сторона ладошки. А если намеченное смывал душ, ну что ж — тогда оно не осуществлялось. Нет руководства, — говорили учителя, — нет дисциплины. И они старались выработать у тебя привычку всё это где-нибудь записывать.

Конечно, твои учителя лопнули бы со смеху, доведись им увидеть тебя теперь. Потому что теперь ты являешь собой образцовый продукт их уроков на тему «Как организовать свое время». Потому что не можешь даже малую нужду справить, не сверившись с одним из своих списков. Они были правы. Список — единственный способ выйти из этой беды.

Вот правда: человек, даже нормальный, никогда не представляет собой личность с одним-единственным набором черт характера. Не так всё просто. Мы все зависим от милости нашей лимбической системы, облаков электричества, блуждающих в мозгу. Каждый человек разделен на двадцатичетырехчасовые отрывки, а внутри них — еще на другие. Ежедневная пантомима: один человек уступает контроль другому, а в глубине сцены толпятся поденщики, шумно требующие своей очереди выйти на передний план. День за днем, неделя за неделей. Разгневанный человек передает эстафету сердитому, тот в свою очередь — сексуально озабоченному, потом — самоуглубленному человеку, интересному собеседнику. Каждый человек — не что иное как сборище идиотов, группа скованных общей цепью каторжников.

Это — трагедия нашей жизни. Потому что каждый день каждый человек на несколько минут становится гением. Называй, как хочешь: моменты просветления, прозрения — когда тучи рассеиваются, планеты выстраиваются в четкую линию, и всё становится очевидным. Надо было бросить курить, или: вот как можно было быстро сколотить миллион, или: вот он — ключ к вечному счастью. Такова неприглядная правда. На несколько мгновений тайны мироздания открываются и жизнь представляется не более, чем дешевым трюком фокусника-любителя. Но затем гений, ученый-мыслитель вынужден передать бразды правления следующему парню в очереди, которому, скорее всего, нужны лишь картофельные чипсы. Прозрение, великолепие и спасение доверяются недоумку, любителю наслаждений или больному нарколепсией. [3]

Конечно, единственный выход из этой неразберихи — обеспечить себе контроль над теми идиотами, в которых ты превращаешься. Взять своих скованных каторжников и вести их, держа за руку. Лучше всего делать это с помощью списка.