Послание к римлянам, или жизнь Фальстафа Ильича (СИ)

Когда Мария Павловна умерла, он вдруг взял и завел себе усы.

Ах, если б она была жива и могла взглянуть на него, с усами, а еще лучше заглянуть внутрь, в его разбушевавшееся воображение! Эти, римские и со всего света, являлись и продвигались перед его внутренним взором, целиком неся и выражая свое исключительно женское, то есть первостепенное естество без примесей служебного или домашнего, то есть второстепенного, — проходило несколько секунд, они шелестели мимо, истаивая в огнях римского аэропорта. Надвигались новые. Фальстаф Ильич исчез как личность. Он перетек в желе глазного хрусталика и сам выливался оттуда вместе со зрительными волнами в заполненное ярким светом пространство, по которому шествовали их величества женщины, прилетевшие или улетавшие в разные уголки земного шара, и тонул в их праздничном нескончаемом шествии. Шествовали и мужчины. Но глаз, в котором плескался Фальстаф Ильич, действовал выборочно, выбраковывая свой пол и утопая в противоположном. Почему так вышло, что то, что принято было теперь именовать режимом, столь долго, всю жизнь скрывало от Фальстафа Ильича существование целого мира? Нет, конечно, он много читал, много слышал и много знал о мире, и о женщинах в нем, о мире женщин, но это было отвлеченное знание. Реально, конкретно его мир ограничивался службой, больше ничем. Тем более, при Марии Павловне. И тем более, после нее. И вдруг…

Он задергался, вскочил с дивана и с мысленными словами надо действовать переменил шлепанцы на ботинки, накинул стеганую куртку и выбежал из дома с энергией прыщавого юнца.

1994. Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Начало лета, но пока прохладно. По одной стороне улицы идут двое прохожих. Женщина в голубой юбке и белом пиджаке. Мужчина в плаще. Он идет за ней. Ее зовут Ариадна. Его фамилия — Занегин.

Занегин (негромко). Помогите.

Ариадна (оборачиваясь). Вы мне?…

Он молчит.

Вы что-то сказали или мне показалось?

Занегин. Я спросил, можно ли с вами познакомиться.

Ариадна. Вряд ли.

Занегин. Нельзя?

Ариадна. Вы сказали что-то другое.

Занегин. Это было очень давно.

Ариадна. Что?

Занегин. С тех пор все изменилось.

Ариадна. Подите к черту.

Занегин. Подождите. Вы не ответили на мой вопрос.

Ариадна. Я ответила.

Занегин. Не уходите.

Ариадна. Я тороплюсь. Меня ждут.

Занегин. Неправда.

Ариадна уходит.

(Кричит). Постой!

Ариадна останавливается.

Я просил о помощи. Помоги мне.

Ариадна. Я не могу.

Занегин (начинает медленно, потом все быстрее). Я заблудился. Сначала я не обратил внимания. Шел куда глаза глядят. А они глядят не только по сторонам, тебе известно. Вверх тоже. А как идти вверх, ты знаешь? Я не знал. Хотя меня всегда это интересовало. Я шагал по крышам домов. Но прежде по головам людей. Забирался все выше. Помнишь, из советской жизни: “Все выше и выше стремим мы полет наших крыл”. Оказалось, страшно. Уже потом я научился смотреть себе под ноги. Даже выбирать дорогу. Иногда. Если не врать себе, то, разумеется, я хотел выйти на главную улицу. В результате. А пока бродил слепыми, случайными переулками, и мне это даже нравилось. Одинокие мои прогулки. Они вели в неведомое. То, что каждому дураку известно, для меня было неведомо, понимаешь? Я не заметил, как очутился в тупике. А там меня уже ждали. В руках у них были плети. Они начали с несерьезных ударов, как бы в шутку, я в ответ посмеивался. Стали бить больнее. Мне стало не до смеха. Они принялись хлестать изо всех сил. По рукам. По пяткам. По спине. По животу. По лицу. Я не мог бежать. Изо всех пор у меня проступила кровь. Они толкнули меня в какую-то дыру в заборе, им кончался тупик. Я упал лицом вниз. И меня охватила тьма. Рассвет никак не наступал. Я лежал, глотая жижу, в которой лежал, обсасывая то, что попадалось в жиже, потому что меня мучили унизительные жажда и голод одновременно. Я больше не был человеком. Я был скотиной. Все ныло и саднило. Стало светать. Я встал на карачки и сначала двинулся так. Потом мне удалось подняться. Я пошел искать аптеку.

Ариадна. Аптека вот. Ты колешься? Или таблетки?

Занегин ногой толкает дверь аптеки.

Не ходи туда. Ты хотел со мной познакомиться. (Протягивает руку). Я Ариадна.

Занегин (протягивая свою). Я Занегин.

Ариадна. Максим, прекрати свои дурацкие штуки!… Прекрати, прекрати, прекрати меня мучить!!! Прекрати!… Ты нормален?!… Макси-и-им!!!…

Занегин (делает к ней шаг, крепко обнимает ее). Ада… Еще немного — и я бы умер без тебя.

Ариадна. Я тоже.

1984. Однокомнатная квартира, неприбранная, захламленная, с низкими потолками, на самом деле мало пригодная для жизни людей, но миллионы советских людей живут в таких квартирах. Ариадна и Занегин — по разным углам. Оба полураздеты. Оба одеваются.

Занегин. Куда ты собираешься?

Ариадна. А ты?

Занегин. Я приглашен на прием.

Ариадна. И я.

Занегин. К кому ты приглашена?

Ариадна. А ты к кому?

Занегин. К американцам.

Ариадна. И я к американцам.

Занегин. Интересно. Кто ж тебя пригласил?

Ариадна. А тебя?

Занегин. Меня посол.

Ариадна. А меня всего-навсего Грунт.

Занегин. Лезет не в свои дела.

Ариадна. Его дела — только ты. А я ничтожество. Кому я могу быть интересна…

Занегин. Успокойся. Я точно такое же ничтожество, если живу с тобой.

Ариадна. Только по временам. По настроению.

Занегин. Ты тоже по настроению.

Ариадна. Твоему. Ему не понадобилось бы приглашать меня, если бы ты позвал меня с собой.

Занегин. У меня приглашение на одного.

Ариадна. Видимо, у Грунта на двоих.

Занегин. Ты его попросила?

Ариадна. Нет. Он сам.

Занегин. Но ты знала, что я иду? Для чего этот спектакль? Почему просто не сказать, что мы идем вместе?

Ариадна. Я иду не вместе. Я иду с Грунтом.

Занегин. И как ты себе это представляешь? Ты будешь на приеме делать вид, что мы незнакомы?

Ариадна. Не знаю. Я никогда раньше не была на приемах.

Занегин. Зачем ты идешь? Следить за мной? Кто тебе предложил?

Ариадна. Грунт.

Занегин. Ты хочешь сказать, что Грунт — гэбэшник? Я так и думал.

Ариадна. Я хочу сказать, что ты полный псих. Спать с тобой невозможно. Разговаривать невозможно. Жить невозможно.

Занегин. Если невозможно, зачем живешь?

Ариадна. Я не живу.

Занегин. Зачем тогда надеваешь это платье?

Ариадна. Идти на прием.

Занегин. Сними.

Ариадна. Ты считаешь, оно мне не идет?

Занегин. Снимай.

Ариадна. Ты хочешь, чтобы я его сняла?

Занегин. Я сказал.

Ариадна. Ты, правда, хочешь? Ты хочешь, чтобы я сейчас разделась?…

Близко подходит к нему.

Занегин. Ты что?… Я сегодня ничего не пил.

Ариадна. Налить тебе? У нас где-то оставалось… О Господи, я должна его спаивать, чтобы он меня захотел!…

Занегин. Надень свою голубую юбку и белый пиджак, тебе идет.

Ариадна. Когда я улетала из Перми, и ты перекрестил меня на аэродроме, неверующий, и я такая же… во мне что-то оборвалось и заплакало. Не я заплакала, а во мне, внутри. Я прилетела. Домой не поехала, то есть домой к нам с Петей. А поехала к родителям и сразу сказала, что ухожу от Пети, что сделаю аборт, потому что не хочу петиного ребенка, а буду ждать другого человека, когда он вернется, и все мои дети будут только его, и моя судьба — его судьба. Мама открыла бар, налила стакан коньяку и выпила. А папа заорал, чтобы я немедленно отправлялась к Пете, что ему плевать на меня, моих детей и даже на Петю, но у него есть должность, работа, обязанности перед партией и государством, и он не может плюнуть в лицо петиному отцу только потому, что я съездила к своему любовнику на поселение, вынудив его, отца, дать согласие на поездку, обманув, что она благотворительная и последняя…