В сущности, мы хорошие

— Не это ли гостеприимство берлинцев в свое время так ценили нацисты и коммунисты, — сказал он, потом глубоко вздохнул, раздул ноздри и вдруг заорал истошным, срывающимся голосом: — Нет Великой Германии, нет диктатуре!

— Ага, — сказала я, — и это вы говорите мне как учитель, вы ведь учитель, не так ли? У Гитлера в Берлине никогда не было большинства голосов, это вам должно быть прекрасно известно. А коммунистам, чтобы добиться перевеса, пришлось населить город саксами. И демонстрации в Лейпциге никогда не стали бы тем, чем они стали, если б только берлинцы не приняли в них активного участия.

Последнюю фразу я, правда, сказала без особой уверенности, но вполне вероятно, что так оно и было.

— А если хотите завести разговор о Пруссии и Старом Фрице, — продолжала я, — подумайте сначала, что наш Фридрих (так и сказала: «наш Фридрих») был близким другом Вольтера, завез в страну картофель и предоставил защиту евреям.

На этом месте моей пламенной речи поезд подъехал к станции «Берлин — Ваннзее». Попутчик мой, явно охладевший к беседе, с любопытством поглядывал в окно. Пора было переходить к финалу.

— Так вот, к чему я все это говорю, — сказала я, — в сущности, мы хорошие. Нас не надо бояться. А если вам кто-нибудь нагрубит, например водитель грузовика, у которого вы окажетесь на пути, или продавщица, решившая, будто вы слишком долго соображаете, что вам взять, попробуйте не обижаться и не поднимать из-за этого шум, а просто спокойно спросите: «Чего вы ругаетесь?»

— Вот еще, — фыркнул он.

— А вы попробуйте. И тогда, возможно, услышите в ответ: «Э-э-э, друг, знал бы ты сколько раз такое случается за день. Нет, ты посмотри, только посмотри, опять заглохла, будь она неладна, а ты говоришь, и так по сто раз на дню. Я ведь, считай, почти двадцать годков как за рулем, был у меня, знаешь, такой случай…» И тут он расскажет вам этот случай, а под конец еще добавит: «Вот так, а ты говоришь. Ну, бывай, старик, и помни, что я сказал». С продавщицей, скорее всего, будет то же самое. Так вам откроется не одна история жизни. Ведь за недовольством чаще всего стоит обычное желание поделиться, поверьте мне, я это знаю. Хотя можете, конечно, продолжать вести себя в том же духе, и тогда, скорее всего, найдете в этих людях подтверждение всем своим предрассудкам; «самореализовавшаяся идея» — вот что это будет такое. Но, в сущности, мы хорошие, это правда. Правда, хотя, не исключено, что нарветесь и на такого, кто в точности соответствует вашему представлению о берлинцах, с которыми, как вам известно, хоть спрашивай, хоть не спрашивай, каши не сваришь. Но тогда, значит, это уже не берлинец, а бранденбуржец. Нас с ними, к сожалению, частенько путают. А бранденбуржцы, те и правда такие, как вы говорите.

— Да что вы, — отозвался мой попутчик, и в интонации его послышались ехидные нотки. Мы как раз проезжали площадь Савиньи, впереди маячило ожидаемое с минуты на минуту прибытие на вокзал «Банхоф Цоо».

— Меня встретит сын, — сообщил мне попутчик и, схватив пальто и чемодан, бросился к выходу. Уже в дверях раскланялся, поблагодарив за весьма поучительную и занятную беседу. «Ну и фрукт», — улыбнулась про себя я и в свою очередь пожелала ему наиприятнейшего времяпрепровождения в Берлине.

— Не стесняйтесь переходить улицу на красный свет, — крикнула я ему вслед, но он, скорее всего, меня уже не слышал.