В поисках настоящего

Ни следов, ни людей я не нашел…

Я стоял прямо перед поездом – одиннадцать вагонов растянулись передо мной цепочкой. Железные колеса наполовину утопали в снегу и обледенели, даже рельсов не видно. Открытая дверь звала меня сорваться с места, чтобы в сумасшедшем рвении кинуться к теплу уютного и родного купе. Сквозь тамбур виднелось осеннее небо.

Кто же мне помог? Кто лучом фонаря проложил дорогу к затерянному в снегах поезду? Ответ был очевиден – это я сам светил из тамбура, когда удивленно осматривал замерзший лес.

Что же, это и есть моя смерть, в которой не только миры разных людей наслаиваются друг на друга, но и события идут не прямо, а зигзагами и переплетениями?

Но как бы то ни было, эти загадки я оставлю на потом. А сейчас я пришел… я добрался – уставший, промерзший до костей, но знающий свою главную цель и дорогу, ведущую к ней к ней.

Взгляд уперся в пустую белую табличку, прикрепленную посреди вагона. Подойдя ближе, отломал кусок замерзшей грязи, и недолго думая написал пунктом назначения всего одно слово – «Город».

Откуда я это взял? Я не знаю… Просто смотря на белую пустоту мне показалось, что должно быть именно так. Чтобы выяснить КТО Я и ОТКУДА, вспомнить свое прошлое, я должен найти пункт отправления .Как сказал старик, я единовластный творец своего мира, а это значит лишь одно – следующая остановка ГОРОД.

Глава II. Время вспять

Алáн проснулся от дикой, нестерпимой головной боли. Еще балансируя на грани сна и реальности в кромешной темноте, он почувствовал громкие, ритмичные пульсации волнами расползающиеся по поверхности сознания.

Открыв глаза, и тем самым окончательно развеяв сонные грезы он понял, что это звук секундной стрелки чеканящий каждый шаг, громко отзывается в висках.

– Опять… – простонал он.

Хотя сильные головные боли являлись неотъемлемой частью жизни Алана, все равно он не мог смириться с выпавшим на его долю бременем. Как бы не пыталась успокоить его мать постоянно повторяя, что подобное бывает у многих подростков, что его мучения имеют временный характер, он все же считал жизнь несправедливой, роняя в ее адрес проклятья.

– Что я такого сделал?! – часто спрашивал он неизвестно кого, когда в очередной раз огромный мир сосредотачивался в пульсациях вен на висках и затылке… В моменты, когда боль достигала наивысшей точки и хотелось реветь, заползая от боли на стену (а случалось подобное не меньше раза в неделю), Алан просто ненавидел себя и свое предательское тело.

«Ах, если бы сорвать с себя голову, и аккуратно положить ее на стул, чтобы проветрилась, придя за ней лишь, когда по улыбке и ясному взгляду станет понятно, что боль отступила и вернется не раньше вторника!» – мечтал мальчишка.

Но, не смотря на сопротивление души и тела, хочешь – не хочешь, приходилось отрывать чугунную башку от подушки и идти собираться в школу. Мать давно не реагировала на его жалобы, отнекиваясь от них таблеткой аспирина: «Если бы ты не ходил на уроки каждый раз, как уверяешь меня в своей головной боли , то учителя даже не знали как ты выглядишь».

И в этот раз Алан ничего нового от нее не услышал.

Несмотря на вчерашнее голодание, он не смог заставить себя хоть что-нибудь съесть, чем дополнительно взбесил мать. Но по-другому Алан просто не мог – тошнота была сильнее страха обидеть мать: «В общем-то, все как всегда, – размышлял он, наскоро напяливая на себя теплую куртку, – боль управляет жизнью ».

Он спешил выйти на улицу зная, что ледяной ветер хоть на немного заставит недуг отступить.

Весь мир словно скрывала толстая пелена – знакомая дорога, дома́ и серое небо ощущались как-то сами по себе. Больше всего это состояние походило на настройку телевизора – когда наклоняешь антенну в разные стороны, пытаясь поймать волну, на экране сквозь бело-серую мишуру проглядываются чьи-то лица, а сквозь шум – невнятные голоса. Точно так сейчас Алан воспринимал мир.

Свернув за угол дома, прямо перед собой в двухстах метрах он увидел школу, от чего головная боль возобновилась с прежней силой.

Первым уроком шел русский язык. Алан поднялся на второй этаж и нашел нужный кабинет. Деревянная табличка на белой с голубоватым отливом двери гласила, что здесь покоится «Каб. 11. Русский язык и литература». Почти все одноклассники в сборе, но учительница еще не пришла.

Алан, было выдохнул с облегчением, но лишь переступил порог класса, как за его спиной заголосил звонок-предатель, а уже вслед за ним…

– Скажи матери, чтобы купила тебе будильник! – раздался неприятно насмешливый голос.

Он обернулся. Сквозь толстое стекло очков недовольно, с укором, смотрела учительница.

– Зачем? – совсем растерялся мальчик.

– Во-первых, здравствуйте!

– Здравствуйте, – послушно повторил Алан.

– А во-вторых… – продолжила она, отстранив застывшего мальчика в сторону, и направившись к своему столу. – Ты так и будешь у дверей стоять?! А во-вторых, часы тебе нужны чтобы вовремя на уроки приходить. У тебя ведь нет часов, да?!

– Есть, – снимая куртку под пристальным взглядом одноклассников, прошептал он, стараясь не тревожить собственным голосом чуть задремавшую боль.

– Видимо не помогают! – пошутил кто-то из учеников. – Пусть наручные подарят! Хотя и это вряд ли спасет.

По классу разошелся гвалт смешков, хотя сам Алан не понимал, что такого забавного было сказано.

Он прошел к месту за партой, и неспешно стал выкладывать из рюкзака всю необходимую для урока канцелярию. Мальчик, конечно, понимал, что его медлительность могла вызвать новую волну учительского сарказма, но по-другому сейчас все равно не получится.

Когда он, наконец, уселся, Алина (соседка по парте и по совместительству единственный друг Алана) прошептала:

– Не расстраивайся. Ты ж русицу знаешь, – старалась она его успокоить.

И действительно, Алина была права – он знал учительницу русского языка достаточно, чтобы не переживать из-за ее вечных подколок. Как учитель Нателла Умарбековна была не плохой – с бо́льшего понятно объясняла материал, домой много не задавала, и самое главное требовала знаний своего предмета только от тех, кто этого действительно хотел. Но, как и у каждого человека, у нее присутствовали свои минусы, в простонародье зовущиеся «припиздями». Их у Нателлы было целых две штуки.

Первое – она терпеть не могла, когда на уроки приходили одновременно вместе с ней, нещадно закидывая нарушивших это правило учеников огромным количеством злобных шуток на протяжении всего урока, а то и двух. Все это давно знали и старались приходить пораньше, или же опаздывать, если угроза столкнуться с подходящей к кабинету учительницей была непомерно высока.

Второй минус – она жутко бесилась, если кто-нибудь из учеников во время ее урока занимался посторонними делами. Если кому-нибудь из детей не нужен был русский язык, то она вообще могла его не трогать, и даже двоечникам натянуть один балл. Правда при одном условии – чтобы «неуча» вообще не было ни видно, ни слышно: спи, думай, смотри в потолок, но только не давай о себе знать и не занимайся посторонними вещами…

Все вроде бы ничего, только вот почему-то именно эти два условия Алану ну никак не получалось соблюдать – каким-то мистическим образом, он постоянно сталкивался с учительницей то в коридоре, то уже у самого порога кабинета. Вдобавок просто сидеть, умирая от скуки (сам предмет был далек от круга его интересов), он не мог – рука сама начинала выводить разные образы и узоры на полях тетради и черновиков. Желание рисовать рвалось наружу, оборачиваясь изрисованными листами каждый раз, лишь стоило сознанию немного потерять бдительность.

Алина дотронулась до его руки, быстрым движением подвинув к мальчику записку:

«Ты сегодня куда после школы?»

«Домой» – быстро написал он, обратно вернув кусочек бумажки.

«Давай сегодня ко мне? Мать обещала пироги сделать»

«Не могу. С матерью поссорился, да и голова раскалывается»