Мари-Клэр

Къ вечеру мнѣ показалось, что онъ идетъ мимо конюшенъ, и минуту спустя, онъ стоялъ на порогѣ бѣльевой.

Его глага скользнули по мнѣ и остановились на г-жѣ Альфонсъ; онъ держалъ голову высоко, и его ротъ немного опускался съ лѣвой стороны.

Увидя его, г-жа Альфонсъ сказала протяжнымъ голосомъ:

— A-а, Анри!

Она дала ему поцѣловать себя въ обѣ щеки и указала стулъ рядомъ съ собой. Но онъ, отодвинувъ полотно, сѣлъ на столъ.

Когда проходила Адэль, г-жа Альфонсъ сказала ей:

— Если увидите моего мужа, скажите, что здѣсь мой братъ.

Мнѣ понадобилось нѣсколько минутъ, чтобы догадаться, что это онъ старшій сынъ г-жи Дэбуа.

Какое-то незнакомое мнѣ до сихъ поръ чувство стыда заставило меня густо покраснѣть и страшно пожалѣла, что говорила ему о сестрѣ Мари-Любови.

Мнѣ показалось, что я только что бросила на вѣтеръ самую прекрасную вещь, какая у меня была, и, несмотря на всѣ усилія, я не смогла удержать двухъ слезъ, которыя повисли у меня на губахъ прежде, чѣмъ упасть на тонкое полотно, которое я подрубала.

Анри Дэлуа долго сидѣлъ на углу стола.

Ежеминутно я чувствовала его взглядъ на себѣ, и словно какая-то тяжесть мѣшала мнѣ поднять лобъ.

Два дня спустя, я снова нашла его въ кустарникѣ.

Увидя его на пнѣ, я почувствовала слабость въ ногахъ и остановилась.

Онъ немедленно всталъ, уступая мнѣ мѣсто, но я стояла и смотрѣла на него.

Та же нѣжность, что и въ первый разъ, была у него въ глазахъ и, какъ бы ожидая, что я начну разсказывать ему что-нибудь новое, онъ спросилъ:

— Вы ничего не скажете мнѣ сегодня?

Всѣ слова, приходившія мнѣ на память, казались мнѣ безполезными и я головой сдѣлала жестъ: „нѣтъ“.

Онъ снова сказалъ:

— Но, вѣдь, я былъ вашимъ другомъ въ прошлый разъ.

Это воспоминаніе усилило огорченіе, и я отвѣтила только:

— Вы — братъ г-жи Альфонсъ.

И ушла.

Я не рѣшалась больше ходить въ кустарникъ.

Онъ часто приходилъ въ Вилльвьей.

Я избѣгала смотрѣть на него, но его голосъ всегда причинялъ мнѣ глубокое безпокойство.

Послѣ отъѣзда Ивана-Рыжаго, я не знала, куда дѣться послѣ обѣдни. Каждое воскресенье проходила я мимо дома на холмѣ; иногда заглядывала въ щели ставней и, когда нечаянно стукалась о нихъ лбомъ, раздавался такой звукъ, что я со страхомъ отскакивала назадъ.

Какъ-то въ воскресенье я вдругъ замѣтила, что на двери нѣтъ замка. Я толкнула щеколду, и дверь сразу открылась съ большимъ шумомъ.

Я не ожидала, что она откроется такъ быстро, и стояла, раздумывая, закрыть ли ее или войти… Когда шумъ прекратился и солнце ворвалось, отбросивъ большой свѣтлый четырехугольникъ, я рѣшилась тоже войти, не закрывая за собой двери.

Въ очагѣ не было ни крючка для котла, ни высокихъ тагановъ, и въ залѣ остались только толстые паи, которые служили дѣтямъ Ивана-Рыжаго вмѣсто стульевъ. Кора съ нихъ слѣзла, верхъ былъ отполированъ и блестѣлъ, какъ навощенный, отъ долгаго сидѣнья Вторая комната была совершенно пуста; она не была выстлана плитами и на глиняномъ полу остались углубленія отъ ножекъ кроватей.

У двери во дворъ тоже не было замка, и я тотчасъ же очутилась въ саду.

На грядкахъ виднѣлись еще зимніе овощи, и фруктовыя деревья были въ полномъ цвѣту.

Почти всѣ деревья были очень старыя; нѣкоторыя сгорбились, и вѣтви ихъ поникли, какъ будто даже цвѣты были для нихъ слишкомъ большой тяжестью.

Въ нижней части сада холмъ слабымъ уклономъ сливался съ обширной равниной, гдѣ паслись стада, и на горизонтѣ рядъ тополей вытягивался стѣной, какъ бы преграждая доступъ небу.

Я мало-по-малу узнавала каждое мѣстечко. Вотъ рѣченка у подножія холма. Я не вижу воды, но ивы выстроились такъ, какъ будто даютъ ей дорогу.

Она исчезаетъ за постройками Вилльвьея, крыши котораго сливаются съ каштанами, и вдругъ снова появляется съ другой стороны. Мѣстами она сверкаетъ среди стройныхъ тополей; потомъ пропадаетъ въ огромномъ чернѣющемъ ельникѣ, гдѣ прячется Потерянный Бродъ: тамъ идетъ дорога, по которой я съ г-жей Альфонсъ хожу къ ея матери… Ея братъ, должно быть, шелъ по этой же дорогѣ въ тотъ день, когда онъ вдругъ выросъ предо мной въ кустарникѣ.

Сегодня никого не видно на тропинкѣ. Все нѣжнозеленаго цвѣта, и сколько я ни всматривалась въ шапки деревьевъ, бѣлая блуза не показывалась…

Я искала также кустарника, но онъ прятался за крышами фермы.

Анри Дэбуа приходилъ туда много разъ со времени Пасхи. Я не сумѣла бы сказать, почему я знаю объ этомъ; но я не могла удержаться, чтобы не пройти мимо кустарника…

Вчера Анри Дэбуа вошелъ въ бѣльевую, когда я была одна; онъ сдѣлалъ жестъ, какъ будто хотѣлъ со мной заговорить…

Мои глаза приковались къ нему, какъ въ первый разъ, и онъ ушелъ, не сказавъ ни слова.

И теперь, когда я находилась въ этомъ незагороженномъ саду окруженномъ цвѣтущимъ дрокомъ, мнѣ захотѣлось остаться въ немъ навсегда.

Около меня большая яблоня склонялась, купая концы своихъ вѣтвей въ ручьѣ.

Въ дуплѣ билъ ключъ и вода, переливаясь, сбѣгала ручейками по грядкамъ.

Этотъ цвѣтущій садъ съ прозрачной водой казался мнѣ красивѣйшимъ садомъ на землѣ, и когда я поворачивала голову къ большому открытому на солнце дому, я ждала, что сказочныя существа появятся оттуда.

Этотъ низкій, сѣрый домъ казался полнымъ тайны: какой-то прерывистый шорохъ доносился оттуда по временамъ, и разъ мнѣ даже послышался шумъ шаговъ, такой же, какой я раньше слышала, когда Анри Дэбуа входилъ на ферму.

Я стала прислушиваться, словно надѣясь увидѣть его. Но шумъ шаговъ не возобновился, и только отъ дрока и деревьевъ неслись таинственные звуки.

Я вообразила себя молодымъ деревцемъ, которое по капризу вѣтра качается, изъ стороны въ сторону. Свѣжее дыханіе, шевелившее вѣтки дрока, скользило по моей головѣ и спутывало волосы; и, какъ яблоня, я наклонялась и погружала свои пальцы въ свѣтлую воду ручья.

Вдругъ какой-то новый шумъ донесся до меня, я обернулась и не удивилась, увидя Анри Дэлуа въ дверяхъ.

Онъ стоялъ съ непокрытой головой и опущенными руками…

Онъ сдѣлалъ два шага по саду, и его взоръ устремился вдаль на равнину…

Онъ долго стоялъ неподвижно, затѣмъ повернулся ко мнѣ.

Только два дерева раздѣляли насъ; онъ сдѣлалъ еще шагъ, взялъ рукой молоденькое деревцо, которое стояло предъ нимъ, и цвѣтущія вѣтви букетомъ распростерлись надъ его головой!.. Было такъ свѣтло, что, казалось, кора деревьевъ блестѣла и каждый цвѣтокъ сiялъ; въ глазахъ Анри Дэлуа была такая глубокая нѣжность, что я безъ стыда подошла къ нему.

Онъ не шевельнулся, но когда я остановилась предъ нимъ, онъ сталъ бѣлѣе блузы и губы его затряслись.

Онъ взялъ мои руки, приложилъ ихъ къ своимъ вискамъ и очень тихо сказалъ:

— Я, какъ скупой, который снова нашелъ свое сокровище.

Въ эту минуту зазвонилъ колоколъ въ Св. Горѣ. Звуки рѣзво бѣжали на холмъ, останавливались надъ нами и терялись въ высотѣ.

Время шло, и день склонялся къ вечеру, стада понемногу исчезли съ равнины; бѣлый паръ поднялся отъ рѣки; солнце спряталось за стѣной тополей, и цвѣты дрока стали темнѣть.

Анри Дэлуа вывелъ меня на дорогу; онъ шелъ предо мной по узкой тропинкѣ и когда, не дойдя до конца новой аллеи, онъ повернулъ обратно, я почувствовала, что люблю его больше сестры Мари-Любови.

Домъ на холмѣ сталъ и нашимъ домомъ…

Каждое воскресенье я находила тамъ Анри Дэлуа и, какъ во время Ивана-Рыжаго, я приносила просфору, которую мы, смѣясь, дѣлили.

Мы бѣгали кругомъ по саду, мочили башмаки въ ручьѣ; словно мы были опьянены свободой.

Анри Дэлуа говорилъ:

— Въ воскресенье мнѣ тоже 17 лѣтъ!

Иногда мы долго гуляли въ лѣсу вокругъ холма.

Анри Дэлуа не уставалъ слушать разсказы о моемъ дѣтствѣ, о сестрѣ Мари-Любови… Мы говорили также объ Евгеніи, котораго онъ зналъ. Онъ говорилъ, что онъ изъ тѣхъ людей, которыхъ пріятно имѣть друзьями.

Я разсказала также ему, какой плохой пастушкой была я, и хотя думала, что онъ станетъ смѣяться надо мной, всетаки не умолчала объ эпизодѣ съ распухшимъ бараномъ. Онъ не смѣялся, а только провелъ пальцемъ по моему лбу и сказалъ: