Стакан молока, пожалуйста

Другой гость еле держался на ногах. Людвикас приказал Ольге спуститься с койки. Воздух в каюте был такой спертый, что его можно было резать ножом. Решив, что Ольга слишком медлит, Людвикас схватил ее за ногу и потянул вниз. Гость был раздражен и начал ругаться по–английски. Он считал, что здесь слишком много людей, и хотел увести Ольгу в свою каюту. От яркого света лицо Людвикаса было похоже на зеленую капусту. Неожиданно он стал вежливым и любезным, как в тот раз, когда показывал Дорте рекламные фотографии Швеции. На пальцах он пытался объяснить гостю, сколько тот должен доплатить, чтобы Людвикас с Макаром ушли из каюты. Тот отрицательно помотал головой, на что Людвикас только пожал плечами и хотел открыть дверь. Гость рассердился. Дорте не видела его лица, но поняла это по тому, как он закачался. В конце концов они сторговались. Гость достал пачку бумажек. Людвикас пересчитал их, сунул в карман и вышел.

Maкaр сел на единственный стул и уставился в пространство. Но когда второй гость, который расположился с Ольгой, заорал на него по–английски, Макар мигом выскользнул за дверь. Верхний свет погасили, но дверь в душ осталась открытой. Падающий оттуда неровный свет скользил по полу, вторя движениям парома. Море было неспокойным. Дорте крепко закрыла глаза и уткнула нос в воротник джемпера. Важно держать себя в руках. Не думать. Всему когда–нибудь приходит конец. Злу тоже.

Гость, которому досталась Марина, освободился первым. Чтобы избавиться от него, она помогла ему выбраться из койки и проводила до двери. Второй, с Ольгой, разошелся так, что койка под ним ходила ходуном. Его грубое пыхтение сменялось сипом, перемежавшимся коротким свистом. Дорте вспомнила звуки кузнечных мехов, которые слышала еще в Белоруссии. Кузнец подковывал лошадей. Мехи были кожаные и страшно сипели, тогда как скрежет железа, приводящего их в движение, был похож на урчание собаки. На кузнеца и на лошадь с печальными глазами сыпался дождь искр.

Ольга не издавала ни звука. Дорте захотелось помолиться Пресвятой Богородице. Но Богородицу нельзя звать в такую каюту. Полоска света, падающая из хлопающей двери, то расширялась, то, уступив, снова сужалась. Дорте обхватила себя руками и думала только о том, что не она лежит там, в койке. Чем человеку страшнее, тем труднее ему думать о ком–нибудь, кроме себя.

Когда гость закончил свое дело, он спрыгнул босиком на пол и зажег свет над койкой, чтобы найти свои брюки. Почесал мошонку. Вытер руку о простыню. Обнаружив под столом Дорте, он наклонился и уставился на нее. Его осоловевшие глаза были налиты кровью. Большой рот приоткрылся, и показались зубы, похожие на осколки разбитой тарелки. Решив, что она уже умерла, он выпрямился и, бормоча что–то себе под нос, дошел до двери. Очевидно, он чертыхался по–шведски.

— Может, нам просто сбежать отсюда? — спросила Дорте, выбираясь из–под стола, чтобы распрямить спину.

— Отсюда? — буркнула Марина. — И далеко ли мы убежим без паспортов, без денег и без билетов?

— Попросим кого–нибудь нам помочь…

— И, как думаешь, что случится потом?

— Не знаю…

— Людвикас и Макар сочинят какую–нибудь историю и вернут нас обратно. А потом забьют до смерти!

Колени Дорте стукнули друг о друга. Кончики пальцев покалывало, все болело. Челюсти с трудом процеживали сквозь себя воздух и в то же время не давали черепу распасться на части. Вот когда она мечтала о Вериных приступах гнева! Счастлив тот, кто умеет драться! Бить изо всей силы! В кровь! Всегда быть победителем. Вера была сильна, как Хозяин Собаки, который бил собаку до тех пор, пока та не начинала вилять хвостом и ползать у его ног.

У Дорте мелькнула мысль, что есть люди, к созданию которых Бог не имел никакого отношения.

Мать в черной вязаной кофте поджала губы и строго на нее посмотрела.

— Все люди равны перед Богом. Все мы творения Божии.

— Не все, мама!

— Все, каждый человек!

Что мать, собственно, знала о людях?

Посередине каюты возник отец, он смотрел на Дорте.

— Ад вовсе недалеко, он у нас на земле, — сказал отец. Правый ус у него был закручен сильнее, чем левый.

— Прекрати! — грустно сказала мать, слегка покачиваясь в полоске света.

— А ты погляди вокруг себя! — Отец повел рукой. Мать растеклась, как вода из треснувшего кувшина. Тогда Дорте почувствовала на себе руки отца. Он поднял ее с пола и закутал в плед. Теперь он унесет ее в безопасное место. Потом попросит кого–нибудь спасти Ольгу и Марину. Не важно, что он их не знает. А зимой он соберет всех у печки в библиотеке, даже тех, кто не читает книг.

11

Первое, что Дорте увидела в Швеции, были подъемные краны, похожие на скелеты пеликанов, металлические контейнеры, автокары и бесконечную череду автомобилей. Казалось, что они все дерутся друг с другом за то, чтобы проехать первыми.

Людвикас не смог завести машину, и какой–то человек, который встречал их с закрытым грузовиком, вытащил ее на берег на буксире. Людвикас говорил по–английски, вставляя в свою речь литовские ругательства. Встречающий знал кого–то на ближайшей бензозаправке, кто мог бы починить машину, и поэтому отбуксировал их туда. Там Людвикас поговорил с другим шведом, отдал ему ключи от машины, а они перебрались в грузовик. Людвикас, весь в поту, сел впереди рядом с шофером. Остальные ехали в кузове, держась за ящики и чемоданы. Лицо у Макара было кислое. Дорте посчастливилось, и она сидела далеко от него. Рядом с Макаром сидела Ольга. Она даже опиралась на него на поворотах, чтобы не упасть.

Дорте вцепилась в решетку, отделяющую ее от кабинки водителя. Она смотрела в окошко кабины, хотя это было все равно что смотреть в окно тюрьмы.

Удержать взгляд на чем–нибудь она не могла. Грузовик пролетал мимо. Несколько раз они останавливались на красный свет. Дома были чистенькие. Ни разбитых окон, ни обвалившихся балконов. Трудно было поверить, что эти дома простояли уже много лет. На мгновение мелькнули вода и деревья. Дорте потянулась, чтобы лучше видеть. Осторожно подвинулась на ящике, чтобы заскорузлая прокладка не слишком натирала промежность. Если сидеть легко, как перышко, можно обо всем забыть. Неужели ей придется самой ходить по этому городу и искать работу? Чем больше она об этом думала, тем проще все ей представлялось.

Проехав некоторое время по узким улицам со старыми зданиями, они остановились в районе новостроек с высокими домами. Людвикас открыл заднюю дверь, чтобы выпустить их из кузова, несколько юнцов уставились на них. Они смеялись и обменивались взглядами. Уходя, несколько раз оглянулись.

— Почему они смеялись? — спросила Марина.

— Потому что людей в таких машинах не возят, — раздраженно ответил Людвикас. Макар за что–то ругал водителя. Людвикас велел ему заткнуться — не стоит привлекать к себе внимание. Макар замолчал, но с таким видом, будто он вот–вот выхватит свою биту. Когда он отошел за грузовик, Ольга прошептала:

— У него больше нет ни таблеток, ни ампул, чтобы сделать укол.

Дорте подтащила к себе свой чемодан и настороженно ждала, пока мужчины говорили о чем–то по–английски. Наконец они договорились, и Людвикас получил ключи. Какая–то молодая пара остановилась у стены дома, они весело прижались друг к другу и громко болтали. Язык был странный. Резкий и в то же время нежный. Он не походил ни на английский, ни на русский, ни на литовский. Дорте сразу поняла, что они оба рады встрече друг с другом. На девушке были джинсы и облегающий джемпер, который кончался выше пупка. Она прижалась голым животом к своему приятелю и откинула назад голову, совсем как Вера. Длинные волосы взлетели в воздух и в конце концов обвились вокруг головы. Парень обнял девушку и зарылся лицом в ее волосы. Так они и стояли, покачиваясь и прижимаясь друг к другу.

Потом появилась молодая мать с ребенком в прогулочной коляске. Она наклонилась и, улыбаясь, что–то дала ребенку. Он поднял ручки, показывая куда–то вдаль. Проходя мимо Дорте, мать смотрела только вперед. Макар нетерпеливо замахал руками, чтобы они шли в дом.