Играли, дрались, разбирали ворота,
Чтоб строить плоты. Жгли костры на реке.
Мой первый учитель командовал ротой
В штрафном батальоне на Курской дуге.
Он был скуп на ласку. Жил в школьной квартире.
Он верил, что нужен советской стране.
Как русский апостол, в парадном мундире
Верховный висел у него на стене.
Тянуло войною из-за горизонта,
Но люди устали от прежней войны.
Мы дети солдат, возвратившихся с фронта,
Мы поздние дети великой страны.
Идеи, иллюзии… Пьяный наместник
Нас предал. Теперь все друг другу враги.
Забыты страною победные песни.
Учитель в могиле. А мы – штрафники.
Не выветрился дым от самокрутки
На фотке, что висела на стене,
Где был заснят старлей в танкистской куртке,
Свой табачок тянувший на войне.
Дым тихо улетал в окно домишки
В краю, где он рожден был скобарем,
Откуда и ушел, почти мальчишка,
В училище за первым кубарем!
И молвил дед Иван, могутный, древний,
С лицом в морщинах, что дубовый срез:
– Степана уважала вся деревня,
Был справный малец, да попал под Брест!..
И фото переслал домой с письмишком,
Что, мол, воюет в танковых частях,
Что меж боев случилась передышка
И написать решил на радостях!
Что крепче нет брони, чем в наших танках,
Что экипаж и дружен, и умел.
Передавал привет соседской Таньке
Да младшим слушаться отца велел!
Писал, что бить фашистов не устал он,
Что отступленье временно, и будет им,
Ведь сам Главком, ведь сам товарищ Сталин
На всю страну сказал: «Мы победим!»
Что поподробнее напишет скоро…
И тут меня как пулей обожгло,
Так дед взглянул пронзительно и скорбно:
– Пятнадцать лет письмо до дома шло!
И что-то было в этом взгляде странном,
Коль разом помутнел в стаканах спирт…
Так пусть же будет пухом для Степана
Землица, под которою он спит!
Старик смахнул слезинку с подбородка,
Рукою рубанул по топчану:
– И младшенькие, два моих погодка,
Ушли в сорок четвертом на войну!
И оба сгинули в германском крае…
Да что возьмешь с хмельного дурачка?
Скотина-то непоена в сарае,
Ужо задаст мне нонече дочка…
Лей, батя, лей в граненые стаканы,
По самый край их искупав в вине,
За старшенького твоего Степана
На той Отечественной на войне!
И не возьмет нас никакая водка,
И никаких не хватит нам скорбей,
Чтоб помянуть меньших твоих погодков
И всех на той Великой – скобарей!
В войну игравшие мальчишки –
Мы просто бредили войной.
В своем брезентовом пальтишке
Я был не самый заводной.
Я заводным прослыл позднее.
Хватало – и с лихвой – в те дни
Постарше, и поозорнее,
И посмышленей ребятни.
Из крови, из огня и стали
Победный выкован венец.
Ах, как мы ждали, как мечтали,
Что вот он явится – отец!
Что он вернется в самом деле:
Погоны, ордена – герой…
В сгоревшем танке мы сидели
В заросшей яме под горой.
Мы шли в солдатские траншеи,
Шли за околицу, в луга.
Там, вытянув цыплячьи шеи,
В штыки бросались на врага.
Бросались то есть друг на друга
На героической волне.
И было туго, было туго
Не раз несдавшемуся мне.
Зато росла в груди бравада.
Ведь я в атаке до конца
Стоял за Родину как надо.
И за отца. И за отца…
Его приветил снова Кремль Московский.
За древнею стеною – пир горой.
«Про Сталина, какой он был плохой,
Прошу вас очерк напечатать броский».
«Товарищ Сталин для меня – святой!» 1 –
Хрущеву молвил маршал Рокоссовский…
И вскоре лысый лицемер кремлевский
Отправил полководца на покой…
Приспособленцы города и мира!
Какой пример красноречивый вам!
Он отлучен от славы и от пира,
Но завещал двуногим флюгерам
Не лаять на вчерашнего кумира
И не рычать на опустевший храм.
