В долине Лотосов

– О, предки, почему у других мужья как колонны, могут поддержать даже падающее небо, а мой хуже женщины, миски не может удержать? – с тоской и гневом говорила Ху Юйинь.

– Юйинь, боюсь, что мы кое-чего не додумали! – со страхом и сомнением в глазах отвечал Ли Гуйгуй. – Ведь новые власти не любят, когда частники строят дома. После революции некоторые тоже экономили, подтягивали пояса, чтобы купить землю или пастбище, а во время земельной реформы их зачислили в помещики и кулаки…

– Так что же, по-твоему, мы должны делать? – кусала губы Ху Юйинь.

– Как можно скорее продать этот новый дом, пока рабочая группа сама не пришла к нам! Продать хоть за три, хоть за две сотни. Наверное, нам суждено прожить всю жизнь в этой развалюхе.

– Врешь, ничтожество! – с необычной яростью вскричала Ху Юйинь и ткнула мужа в лоб палочками для еды. – Помещики и кулаки брали арендную плату, эксплуатировали батраков, а ты кого эксплуатируешь? Свиней, что ли? Кого я эксплуатирую, когда людей кормлю?! «Нам суждено прожить всю жизнь в развалюхе…» И это говорит мужчина! Да я ради нового дома целыми ночами крутила эту проклятую рисорушку, все пальцы себе под котлом пообжигала, все ноги истоптала, а ты хочешь продать новый дом за бесценок! У других мужья с целым миром борются, а мой даже нового дома не может удержать…

Ли Гуйгуй потрогал лоб: на нем кровоточили ссадины от палочек. Только теперь Ху Юйинь сквозь навернувшиеся на глаза слезы заметила, что переборщила в своем гневе. Черт побери, услышала какой-то слух и сразу обезумела, человека чуть не убила! За восемь лет жизни с Ли Гуйгуем она фактически ни разу не поссорилась с ним, голоса по-настоящему не повысила. Не имея детей, она излила на него всю свою неутоленную любовь. Иногда ей даже нравилась слабость мужа: он нуждался в ее защите, в жалости. Она относилась к ему и как к мужу, и как к брату, и как к сыну, хотя некоторым это может показаться глупым. И вот сейчас она оцарапала ему лоб до крови! Ху Юйинь бросила палочки, вскочила и, обняв его голову, запричитала:

– Глупенький мой, даже не закричишь, когда тебе больно…

Ли Гуйгуй, ничуть не сердясь, ткнулся ей головой в грудь:

– А мне не так уж и больно. Юйинь, я ведь только сболтнул насчет продажи дома, а решай ты сама. Ты знаешь, я всегда тебя слушаюсь; как хочешь, так и делай. Ты для меня и дом, и семья… Когда ты со мной, я ничего не боюсь. Даже нищим готов стать, милостыню просить, правда!

Ху Юйинь еще крепче обняла мужа, словно защищая его от невидимой злой силы, и заплакала. Да, ее мир деревенской женщины был именно таков: она – это жизнь мужа, а он – это ее жизнь. Ради этого они существовали, трудились и страдали.

– Юйинь, ты не думай, что я труслив, как мышь. На самом деле я смелый. Если ты скажешь, что ради нашего нового дома я должен убить кого-нибудь, я возьму свой мясницкий нож и убью, для меня это дело привычное, силы тоже хватит… – шептал Ли Гуйгуй с закрытыми глазами, словно в бреду.

Ху Юйинь приподняла его подбородок:

– Ты с ума сошел! Да о таких вещах думать и то преступление, не то что говорить…

Она отвернулась и стала утирать слезы.

– Юйинь, я только сказал, и больше ничего! Одной тебе сказал. Я не собираюсь никого убивать…

– Но если ты продашь новый дом, ты убьешь меня! Сейчас по селу только слухи пошли, а ты уже вон как испугался… Что же будет, если действительно что-нибудь случится?

– А что с нами может случиться? Хуже смерти ничего не бывает.

Эти назойливые упоминания о смерти разозлили Ху Юйинь, она чуть не дала мужу пощечину, но тут же остановилась. Ей почудилось, будто перед ней выросла какая-то гора, которая теснит ее, давит… Всю свою твердость нужно было направить против этой горы, и Ху Юйинь решилась:

– Я сейчас же пойду к Ли Госян и спрошу ее, верны ли слухи о том, что рабочая группа хочет отобрать мой лоток и твой мясницкий нож! Ведь все работники, которых присылает начальство, разговаривают с народом – вспомни хотя бы Гу Яньшаня… Думаю, что и она согласится поговорить.

Ли Гуйгуй с уважением взглянул на жену. Каждый раз, когда что-нибудь случалось, она оказывалась самостоятельнее, ловчее и обходительнее его. В их семье муж и жена явно поменялись местами.

Причесываясь, Ху Юйинь думала, что именно сказать руководительнице группы, чтобы не вызвать неприязни к себе и не дать ей повод за что-нибудь уцепиться. Когда она уже собиралась выйти, за дверью вдруг послышался приветливый женский голос:

– Ху Юйинь! Ху Юйинь! Ты дома? Сегодня, кажется, не базарный день?

Лотос открыла дверь и обомлела: перед ней стояла улыбающаяся Ли Госян. Ну и совпадение! По сравнению с прошлым годом, когда Ли Госян была заведующей столовой, она несколько пополнела и часть морщин на ее лице разгладилась. В тридцать три года выглядит почти как девушка – знать, кадровым работникам не приходится излишне трудиться.

Увидев, что руководительница группы пришла одна и с таким приветливым лицом, Ли Гуйгуй снова чего-то испугался и поспешно поставил на стол чай, арахис и тыквенные семечки. Потом бросил взгляд на жену, смущенно улыбнулся и со словами «Желаю вам приятно посидеть!» взял мотыгу и отправился в поле.

– Твой муж всегда так уходит, словно дикарь, увидев незнакомого человека? – прихлебывая чай, иронически спросила Ли Госян.

– Да, он застенчивый… – покраснела Ху Юйинь, угощая гостью арахисом и семечками, а сама подумала: «У тебя, старой девы, и такого нет, а ты еще обзываешься!»

– Сегодня я от лица рабочей группы пришла посмотреть на ваш новый дом, а заодно и поговорить с тобой. Не волнуйся, мы люди свои, и дела у нас общие…

Ли Госян зачерпнула горсть тыквенных семечек и встала. У Ху Юйинь зашумело в голове, она побледнела. Неспроста этот приход, а скорее всего, и не к добру! Не могла же руководительница группы прийти смотреть на новый дом только из личного интереса. Но Ху Юйинь взяла себя в руки, с улыбкой вывела гостью из старого дома и повела к новому. Войдя в массивные двери, покрытые красным лаком, Ли Госян сразу почувствовала запах свежего дерева и краски. Она тщательно осмотрела прихожую, кухню, жилую комнату, курятник во дворе, свиной загон, даже уборную и все непрестанно хвалила. Потом поднялась на второй этаж, оглядела просторную спальню, в которой стояли высокая кровать, платяной шкаф, комод с пятью ящиками, столы, стулья. Все это было новое, только что покрашенное в темно-бордовый цвет и красиво выделялось на фоне свеже-побеленных стен. Спальня излучала столько счастья, что Ли Госян взирала на нее с изумлением, даже забыв о своих похвалах. Ху Юйинь внимательно следила за выражением ее лица, но не понимала, что у нее на душе. Наконец они открыли двери на балкон, постояли на нем, любуясь видом горного села. Ли Госян оперлась на перила и стояла важно, как начальник на параде. С высоты она особенно ясно видела окружающие глинобитные домишки, красивую, но покосившуюся Висячую башню, покрытую еловой корой. Среди всех этих строений новый дом Ху Юйинь выглядел как журавль среди кур, как устрашающее свидетельство пропасти между богатством и бедностью.

Вернувшись в спальню, Ли Госян уселась за стол, стоявший у окна. Его крышка была покрыта натуральным лаком и блестела точно зеркало. Ху Юйинь стояла рядом, наблюдая, как гостья достает блокнот и открывает авторучку.

– Садись! – вдруг приказала Ли Госян, словно превратившись в хозяйку. – Воспользуемся тем, что мы с тобой вдвоем, и поговорим…

Ху Юйинь взяла табуретку и села. Перед руководительницей группы с ее авторучкой и раскрытым блокнотом она невольно почувствовала себя беззащитной. К тому же Ли Госян сидела на стуле, а Ху Юйинь – на табуретке.

– Ты, наверное, слышала, что наша уездная рабочая группа прислана в село для проведения «четырех чисток», [19] – официальным тоном начала Ли Госян. – Чтобы развернуть это движение, мы изучаем политическую и экономическую обстановку в каждом дворе. Ваш двор – не первый и не последний. Говорить правду рабочей группе – это говорить правду партии. Ты меня поняла?