В долине Лотосов

По этому поводу все село долго пребывало в беспокойстве, а поскольку на пятнадцатом году революции на базаре трудно было найти гадателя, то решили спросить вредителя Цинь Шутяня, знающего почти все и про землю, и про небо. Но пройдоха Цинь, видно, захотел показать свою прогрессивность, сознательность и завел высокие разговоры о том, что насчет предзнаменований могут рассуждать только люди, не читающие книг, не знающие биологии и генетики. Они сваливают в одну кучу всякие приметы, сведения о стихийных бедствиях и свойствах разных растений и строят на этом мистические теории. В конце концов он даже процитировал слова какого-то крупного революционера о том, что в полуграмотной стране нельзя построить коммунизм, – в общем, устроил настоящее политзанятие, чтобы подчеркнуть свое культурное превосходство, поднять свой престиж и принизить сознательность масс, членов народной коммуны.

Но перемены в мире природы нередко все-таки совпадают со сдвигами в жизни общества. В конце февраля в Лотосы прибыла рабочая группа укома по воспитанию членов коммуны. Руководителем группы оказалась бывшая заведующая столовой. На сей раз она вела себя очень тихо и долгое время почти не обнаруживала себя, поселившись в доме Ван Цюшэ и набираясь опыта у героя земельной реформы, а ныне «современного бедняка». Сельчане всегда относились к таким комиссиям с большим почтением, но в политике разбирались довольно туго. Спокойная, как в мертвой заводи, жизнь, устоявшиеся обычаи и отношения действовали на них отупляюще, точно испытанный наркотик. Даже люди типа Гу Яньшаня или Ли Маньгэна, повидавшие мир, считали, что жизнь идет неуклонно и неторопливо, как скрипучая телега с волом. Вторичное появление Ли Госян они восприняли, конечно, с неудовольствием, но без особого беспокойства. Она здесь гостья, а они хозяева: даже святой, спустившийся с неба, спрашивает дорогу у старожилов, а она не бог весть какая святая, не сумеет навязать им свои порядки. К тому же в этот момент и Гу Яньшань, и Ли Маньгэн были слишком заняты: первый – раздачей семян поливного риса, а второй – организацией весенней пахоты.

Да и для остальных сельчан появление рабочей группы не сразу стало главной новостью, их внимание было сосредоточено на другом: лоточница Ху Юйинь и ее муж строят новый дом. Супруги долго советовались с соседями о плане дома, закупали материал, приглашали мастеров и так хлопотали всю зиму и весну, что даже исхудали. Впрочем, посетители лотка считали, что похудевшая сестрица Лотос выглядит еще красивее, чем прежде. Постоялый двор, доставшийся ей в наследство, был очень стар; она собиралась снести его, но лишь после постройки нового. А новый дом строился рядом, на месте развалюхи, купленной у Ван Цюшэ. Говорили, что Ван уже раскаивался в том, что продал ее за двести юаней, считал, что продешевил, что Ху Юйинь с мужем надули его по крайней мере в полтора раза. Правда, он уже два с половиной года бесплатно питался у ее лотка, но ведь за сто юаней можно было купить тысячу мисок рисового отвара с соевым сыром. Целую тысячу! Даже если бы Ван Цюшэ обладал желудком коровы или лошади, он и то не сумел бы съесть так много. Отсюда видно, что эти торговцы ловят рыбу на длинную леску, считают не на простых счетах, а на железных! Теперь раскаивайся, не раскаивайся, а чужой дом на твоей землице уже построен: весь из зеленого кирпича под зеленой черепицей, стены внутри чисто выбелены. Особенно хорош фасад, выходящий на главную улицу, – совсем как у иностранного дома. На втором этаже два больших окна, а между ними длинный балкон, украшенный резными цветами. Под балконом – крыльцо с каменными ступенями и массивная дверь, покрытая красным лаком. В дверь врезан медный замок европейского типа – словом, дом как бы объединяет в себе достоинства местной и заморской, китайской и западной архитектур.

На всей главной улице Лотосов этот дом мог сравниться только с лавкой местных промыслов, промтоварным магазином и общественной столовой и резко отличался от соседних домов – старых и дряхлых. Это была четвертая по качеству постройка села, а принадлежала она частным лицам! Крестьяне подолгу рассматривали ее, еще не вполне законченную, оценивали, вздыхали. Среди них несколько раз оказывалась и руководительница рабочей группы Ли Госян, которая старательно записывала в блокнот «отклики снизу»:

– Деньги зарабатывать – все равно что иголкой землю ковырять. Не думал, что на рисовом отваре и соевом сыре можно такой дом отгрохать!

– Да он богаче, чем лучшие магазины до революции!

– Конь без ворованной травы не жиреет, а человек без тайных денег не богатеет… На этот дом не меньше двух, а то и трех тысяч ушло.

– Помнишь, как Ли Гуйгуя брали в семью Ху примаком? А теперь оказывается, что ему крупно повезло, непонятно только, за какие заслуги…

– Да, Ху Юйинь – лучшая баба на селе! Не шумела, не кричала, денежки в сберкассу не носила, а видно, где-нибудь в стене между кирпичами прятала…

Когда новый дом закончили, старый еще не снесли, а лотосовое дерево на берегу реки вдруг расцвело весной, Ху Юйинь решила отметить все это угощением для мастеров и самых видных односельчан. Первым делом она отправилась за советом к своему названому брату и секретарю партбюро Ли Маньгэну. Тот ничего не ответил, но и не возражал. Ху Юйинь восприняла это как «молчаливое согласие», принятое в высших сферах, и начала приглашать одного за другим: Гу Яньшаня, налогового инспектора, председателя сельпо, бухгалтера кредитного товарищества, директоров магазинов и самых близких соседей. Почти все согласились, хотя некоторые и отказались под разными предлогами. Затем Ху Юйинь специально пригласила свою бывшую обидчицу Ли Госян и обоих членов ее рабочей группы, но та лишь чинно поблагодарила и сказала, что сейчас, когда обследование еще не развернуто, участие в торжестве было бы нарушением дисциплины рабочих групп. Позднее она обязательно придет посмотреть на новый дом и потолковать… На этот раз Ли Госян вела себя иначе, чем прежде, да и говорила совсем другим тоном – Ху Юйинь была даже растрогана ее приветливостью.

Первого марта едва рассвело, как у нового дома раздались взрывы хлопушек. Некоторые хлопушки взрывались по пятьсот, а то и по тысяче раз и разбудили все село. По обе стороны распахнутых дверей, покрытых красным лаком, висели парные вертикальные изречения, написанные золотыми иероглифами на алой бумаге:

А над дверью красовалась горизонтальная надпись: «Спокойная жизнь и радостный труд». Нет необходимости пояснять, что все эти надписи были сделаны Цинь Шутянем.

Целое утро к дому стекались родственники, друзья, соседи, лоточники, которые приносили свои поздравления, подарки, хлопушки, тут же пускавшиеся в дело. Каменные ступени крыльца были усеяны обрывками разноцветной бумаги от этих хлопушек – как будто цветами, разбросанными небесной феей; пахло порохом, вином и мясом. К полудню все гости собрались, уселись за десять с лишним столов, поставленных и в новом, и в старом доме. На самых почетных местах сидели Гу Яньшань, Ли Маньгэн, налоговый инспектор и другие видные люди села.

Ху Юйинь с раскрасневшимся и в то же время усталым лицом шепнула Ли Мань-гэну:

– Я ведь совсем не пью, да и Гуйгуй не большой мастер по этой части, а ты можешь хоть целое море выпить. Помоги мне, угощай почтенного Гу и остальных! Для меня это очень важное событие в жизни…

– Не волнуйся, будь спокойна, сегодня этот «солдат с севера» упьется у меня как следует! – ответил Ли Маньгэн.

– Помешанный Цинь тоже очень помогал мне, так что ты и его не забудь…

– Не беспокойся, не забуду.

– И еще: после новоселья мы с мужем хотим взять на воспитание ребеночка. Как ты думаешь, объединенная бригада поддержит нас в этом?

– Конечно! Да у тебя, я вижу, сегодня радостей хоть отбавляй. Ладно, хватит разговаривать, гости заждались!