Приключения дрянной девчонки

Лицом Миша не вышел, зато у него было тело атлета и мускулы каменной твердости, а мне в тот вечер больше ничего и не требовалось. Он утащил меня в соседнюю комнату, и после нескольких классических объятий мы занялись любовью на узкой кровати. Меня убаюкали ритмичные движения его крепкого тела, я дождалась его тихого удовлетворенного рычания и струи семени, ударившей внутрь.

Шумная компания уже уехала, в конторе остался только охранник. Вдруг дверь нашей комнатки без стука отворилась, вошел охранник с двумя стаканами чая. Свет падал на него сзади, и в нашей темной комнате он выглядел Христом, появившимся внезапно на пороге. Меня ослепила его красота умное, значительное лицо и тело, обещавшее массу удовольствия. Господи, где были мои глаза?!

Охранник посмотрел на нас блуждающими глазами, по-ставил стаканы на тумбочку и сказал фальшиво-радостным голосом: "Я тут вам чайку принес". – "Ты хотя бы постучался", – недовольно сказал Миша, натягивая на себя одеяло. "Нам только третьего не хватало, может, приляжешь?" нервно хихикнула я. "Я только этого и хочу", – странно-тягучим голосом ответил охранник, и не успела я даже вскрикнуть, как он бросил на меня сверху свое крепко сбитое, бодрое тело. Мгновенно он расстегнул ширинку, и я почувствовала, с какой стремительностью входит в меня его плоть. Дико возбужденная, я тем не менее стала царапаться, кусаться и визжать, как ошпаренная кошка. Миша удивленно смотрел на эту сцену. "Да помоги же, черт тебя побери, выта щи его из меня", – заорала я на Мишу. Он наконец пришел в себя и стал отталкивать охранника, завязалась маленькая драка. Когда они ушли в соседнюю комнату выяснять отношения, я, вся дрожа от возбуждения и клацая зубами, стала одеваться.

Вернулся Миша. "Даша, ты с ума сошла, ночью я тебя никуда не пущу. Ну прости меня за все. Я думал, тебе нравится". Я опускаю дальнейшие пререкания, слезы, короткий сон. В семь утра я проснулась, быстро оделась, вытащила из Мишиного бумажника десять рублей на такси и бесшумно вышла из конторы.

Дело было поздней осенью, утром пошел первый мокрый, снег. Я шлепала по ледяным лужам лаковыми туфельками, мой холодный наряд – тонкая куртка и миниюбка – совсем не подходил к погоде. "Я выгляжу совсем как проститутка, после ночного гулянья, – подумала я и зарыдала от жалости к себе. – Господи, кто же меня починит, склеит разбитые куски? Кирилл, миленький, посмотри, как мне плохо без тебя, я мерзну, я плачу, я страдаю. Ну приди же ко мне, утешь меня, я совсем запуталась". Прохожие смотрели на меня с легким презрением, одна старушка перекрестилась и плюнула, бормоча какие-то угрозы. Во мне тихо нарастала злость:

"Ах ты, старая ведьма! Небось зависть тебя мучит к моей молодости. Какая же я дура! Надо было мне поваляться в этом месиве тел, в блаженной грязи, получить удовольствие, а не строить из себя скромницу. Пропадать, так с музыкой!" Передо мной был завораживающий пример саморазрушения – Катя. В течение двух лет эта причудливая девушка расточала себя без робости, без оглядки, очертя голову.

Алкоголь, наркотики, рискованные приключения, безудержный секс с партнерами, меняющимися каждый день. Наше циничное выражение тех лет: "не успев подмыться, попал в следующую постель". Но это действительно сильное ощущение: когда еще слышишь запах спермы прежнего любовника, пускать в себя нового. Катю тогда увлек образ Калигулы, человека, одержимого восторгом разрушения собственной жизни, римская история захватила ее воображение. А может быть, ее пленяла мысль заниматься абсурдным строительством: крушить какую-то часть собственного здания, а потом с увлечением восстанавливать ее.

Катюша, обаятельный демон, не чующий собственной власти. Меня всегда поражала ее странная сказочная грация гибкого животного, плавная изломанность всех движений, слоняющаяся ленивая походка. Лицо совершенно детское: ласковые карие круглые глаза, как у плюшевого медвежонка, простодушная улыбка. Верхняя часть светлокоричневого тела как у подростка: тощие грудки, похожие на собачьи сосцы, еще не сложившиеся тонкие руки и плечи. Но все это спускалось к круглому крепкому задику и стройным грешным ногам.

Она спала до трех часов дня, потом находилась в долгой прострации и оживала только к ночи: выходила на улицу, ловила такси и неслась навстречу неизвестности, напивалась до невменяемого состояния (могла выпить в одиночку бутылку коньяка), тайно писала чудные стихи или читала, лежа в ванне, философов ночи напролет.

Какой-то период Катя увлекалась Тантрой. Если я не ошибаюсь, суть этого учения в том, что за короткий срок необходимо осуществить все сумасшедшие желания с максимальной силой с тем, чтобы избавиться от них. Ее чувственная ненасытность распространялась не только на мужчин, но и на женщин. Это она научила меня любить собственное тело и влюбляться в женскую красоту. Но нечто похожее на секс было у нас всего один раз. Однажды мы вдвоем напились шампанского в номере гостиницы, я болтала по телефону, а Катя начала медленно и нежно ласкать меня.

Она работала надо мной с таким утонченнейшим пониманием, на которое не способен ни один мужчина. Я старалась продлить телефонный разговор, громко смеялась, разговаривала о пустяках, потому что знала – как только положу трубку, все это закончится. Ведь если мы станем любовницами, наши чудесные дружеские отношения прекратятся.

Катя обычно была молчалива и не верила в силу слов. Она быстро захлопывалась от любой неосторожной фразы. Но за ее молчанием таился неведомый сад, сокровища женственности. Вино развязывало ей язык, и в ней, такой тихой, вдруг разгорался дьявольский огонь. В глазах плясали чертики, вся она играла и искрилась, как шампанское, и становилась хороша до щемоты в сердце.

Катя пожирала саму себя, но была так обаятельна в своем стремлении к гибели, что я надолго попала под ее влияние. Трудно найти такую лужу, в которой бы она не выкупалась. Грязь неотразимо притягивала ее, она шла к тому, что ее больше всего отвращало, к мужчинам, которых она презирала, и к отношениям, над которыми смеялась. В Библии написано, что есть время для каждой цели под небесами: время родиться и время умереть, время убивать и время исцелять, время плакать и время смеяться, время скорбеть и время танцевать, время молчать и время говорить, время любить и время ненавидеть… Я бы продолжила эту библейскую фразу: время купаться в дерьме и время парить в небесах. Дерьмо обладает просто волшебным влиянием на юные души. Подходить с меркой морали к этому периоду просто смешно.

Мы превратились в очаровательных позолоченных гадюк и беспощадно жалили доверчивых мужчин, для любви места в сердце не находилось. Катя как-то рассказала мне прелестную эскимосскую сказку о сути женщины. Преподношу ее вам.

Однажды ворон катался с ледяной горки. Его увидел волк и попросил дать ему разок прокатиться. "У тебя ведь нет крыльев. Ты упадешь в реку и утонешь", – отвечал ворон. Но -волк не послушал ворона, скатился по горке, упал в реку и стал тонуть. Ворон невозмутимо наблюдал за его гибелью. "Что ж ты смотришь! Помоги мне!" – закричал волк. "А что ты мне за это дашь?" – спросил ворон. "Я дам тебе в жены мою сестру", – предложил несчастный волк. "Ладно", – согласился ворон и вытащил волка из реки. Волк решил отомстить ворону, пошел в лес, собрал птичьего помета и слепил из него женщину. Потом он привел женщину к ворону, как свою сестру, и тот на радостях закатил свадебный пир. Ночью ворон лег спать с молодой женой, стал обнимать и целовать ее. От его тепла женщина растаяла, и ворон оказался в куче дерьма. Вот что такое женщина с точки зрения эскимосов.

Раскаяния Катя не ведала, она очень легкомысленно относилась к смерти и загробной жизни. Для нее смерть была совершенно естественным процессом, не заслуживающим внимания. Это объяснялось тем, что в детстве ее отец, хирург, брал ее с собой на работу в больницу, потому что девочку не с кем было оставить дома. Там он ее оставлял на попечение старушек, работающих в морге. Так что ребенок быстро привык резвиться среди трупов. Более того, смышленая детка приводила в морг своих друзей, где они играли в "мертвяков" – кто-нибудь ложился на носилки и притворялся трупом, остальные весело перетаскивали его с места на место.