Записки сумасшедшей журналистки

– А ты думаешь: "А надо ли мне это?"

– Не совсем так, но накопилась усталость. Хватает сил лишь на короткое озарение. Просто понимаешь, что ты приручаешь женщину, а следовательно, несешь за нее ответственность.

– Но ты же приручаешь ненадолго.

– Это я понимаю, что ненадолго, она же этого не знает.

– А ты предупреждай.

– Предупреждать – значит убить чувство в самом начале. Нельзя разрушать иллюзию.

Ты сильно переживал из-за маленького роста в детстве?

– Конечно. Мальчишкой я проигрывал в уме эротические спектакли, но все это только в голове – так легко скатиться на онанизм. Мама всегда говорила: "За нашим Мариком девочки в очередь выстраиваются". А папа ей отвечал: "То-то я иду, смотрю – очередь. Спрашиваю: "За чем стоите?" – "За Мариком", – говорят". В еврейских семьях считают, что у них – все самое красивое и лучшее. Кстати, у меня никогда не было любовницы-еврейки.

– Это тоже комплекс?

– Нет, они мне просто не нравились. Они быстро толстеют и становятся сварливыми.

– Зато вкусно готовят.

– Я не приучен к домашней пище. В 15 лет я удрал из дома в город Николаев строить суда.

– Так почему тебя раздражали еврейки?

– Понимаешь, у нас была чисто еврейская семья. Когда я первый раз женился и привез жену-мордовку в Одессу, нас так сухо приняли, что мы развернулись и уехали. Родители постоянно искали мне невесту-еврейку. Так было принято. Как Жванецкий говорил: "Вот девочка, она тебе подойдет. Только тебе надо туда подойти". Меня знакомили с типичными домашними квочками. Родители нашептывали:

"У этой девушки такой папа и такая дача!" Я соглашался, что папа и дача У нее, действительно, ужасно красивые, но Ведь с ней еще и спать надо. В еврейских семьях Не существовало момента ухаживания, родители просто знакомили своих детей с целью их супружества. Меня это раздражало. Видимо, у меня что-то заложено в организме, что на женщин-" куриц я не включаюсь.

– А на что ты включаешься?

– На многое. Но точно могу сказать, чего я не люблю. Мне не нравятся большие женщины. Не хочу бегать по кровати и кричать, что это все мое. Один мой знакомый женился третий раз на трехметровой. Так вот на свадьбе, когда крича ли "горько", он подпрыгивал. А потом невеста в шутку держала его на руках, чтобы он смог поцеловать ее. А я хочу чувствовать себя с женщиной мужчиной, а не лилипутом. Хочу танцевать с ней и прижиматься не к ее пупку, а к ее глазам. Моя физиология так устроена, что я не возбуждаюсь ни от насилия, ни когда я вижу, что меня не хотят. Я слишком хорошо к себе отношусь, чтобы включаться, когда меня не желают.

– Ты два года жил с проституткой. Скажи женщины этой профессии в самом деле стол! изощренны в сексе, как про них говорят?

– Нет, они даже более сдержанны, чем обычные женщины. А вот непрофессионалки бывают такие отчаянные в постели, без границ! Но моя возлюбленная родилась свободной. Мы и разошлись с ней потому, что я посягал на ее свободу.

– Так это она тебя бросила?

– Да. Не то чтобы я намеревался на ней жениться, но я просто хотел приходить домой каждый вечер и видеть женщину, которая меня ждет. А она не собиралась связывать себя какими-то обязательствами. Один мой друг как-то сказал про проституток: "Женщина, у которой была подобная профессия, непременно к ней вернется. Потому что в этой профессии есть свобода выбора". Это верно, тогда ведь еще не было сутенерства.

– А где ты с ней познакомился?

– Это смешная история. Я купил фильм "Интердевочка", поехал с ним в

Новосибирск. И вот иду я с друзьями на премьеру и вижу: стоит девушка и плачет. Я говорю: "Не плачьте, пойдемте с нами на "Интердевочку". А она отвечает: "Так я и плачу по этому поводу".

– Ты ревнив?

– Нет, я чужд примитивной ревности. Если ты любишь женщину, а ей было хорошо с другим мужчиной, значит, нужно порадоваться за нее. Это трудно в юности, когда ты еще не состоялся и физическая измена язвит твое самолюбие. А в зрелом возрасте мужчина, добившийся успеха на всех фронтах, великодушно прощает женщине сексуальную свободу. Меня не волнует, с кем спит моя женщина, – она здесь, рядом, этим все сказано.

– Женщине тебя легко спровоцировать?

– Легко, я не боюсь последствий. Только мне нужно убедиться в том, что это надо тому, кто провоцирует, что это не просто игра.

– А часто женщины раскручивают тебя на Деньги?

~ Постоянно, но я стараюсь об этом не думать.

– Что такое грамотная раскрутка?

– Это когда ее не замечаешь.

– ¦ Все хотят с тебя что-то поиметь. Это утомляет?

– Это еще вопрос, кто кого имеет, – я их или они меня.

– Что для тебя предел откровенности?

– Ты в своих книжках пишешь про вялый пенис и про то, как он становится твердым, но ял никогда не буду рассказывать тебе про свой пенис. Ты хочешь, чтобы я излагал тебе Камасутру? Изволь, но я буду называть только номера поз. Есть такой анекдот про сумасшедших, которые рассказывали друг другу анекдоты, называя их цифрами – 21, 54, 91 и т. д. И когда один назвал номер 45, его избили. Почему? За то, что! рассказал неприличный анекдот. Так и я. Возьму Камасутру, открою ее и буду откровенничать: "Вот с этой женщиной у меня была поза № 17". Пусть читатели догадываются, что за поза.

– Но ведь обо всем можно рассказывать мягко и красиво.

– Во-первых, если мягко, это уже не красиво. Во-вторых, для этого надо быть Бодлером или Франсуа Вийоном.

Есть такой писатель Савелла. Он приехал в Россию в начале перестройки. Я решил издать четыре его книги, но прочитал только три. До последней под названием

"Мужские разговоры в русской бане" я добрался уже после того, как заключил контракт на издание. Она сплошь состояла из фраз типа: "Тугая струя спермы ударила ей в рот". Для меня пошлость – это порнография. Есть такой набор шаблонных фраз о сексе. В Москве в 50-е годы за каждую страницу эротического романа мы платили рубль, чтобы прочесть ее. Взять на сутки эротический журнал стоило три рубля. Стряпал все эти рассказики некий автор под псевдонимом Николай Николаевич. Для меня они были эталоном пошлости. Так вот, книга писателя Савеллы была выдержана в этом духе. Я отказался ее печатать, автор подал на меня в суд. Когда на суде я увидел, что судья – 70-летняя женщина, я уверился, что мое дело в шляпе. Я решил давить на мораль и заявил вот что: "Давайте я прочту фрагмент из этой книжки, и если вы скажете, что я был не прав, тогда считайте, что суд я проиграл". И я с блеском прочитал отрывок о тугой струе спермы. Суд я проиграл. А судья-старушка потом сказала моему адвокату: "И чего он так возмущается? По-моему, хорошая книга".

– А где бы ты провел границу между эротикой и порнографией?

– Классная эротика – это когда воображение человека благодаря увиденному или прочитанному дорисовывает порнографическую картинку.

– Почему у тебя такой странный, скрипучий голос?

– Однажды на дне рождения у друга выпил чистого спирта. Я не знал, что это спирт, думал, просто водка. Надо было быстро глотать, а я чуть задержал и начисто сжег все связки.

– За что ты попал в детскую колонию?

– За поножовщину. Я сначала был тихим Мальчиком, в школе меня постоянно били за то, Что я еврей. А в пятом классе к нам пришел еврей-второгодник Ройтенбург, здоровый такой. мне сказал: "Тебе нечего бояться". Поднакачал меня, и мы как пошли всех крушить вплоть До Детской колонии! Тогда в каждом районе Одессы была своя банда. Я жил на Слободке – наша банда называлась слободской. Каждый вечер мы ходили в лунопарк, там прохаживались девочки. Из-за девчонок и сцепились две банды – слободская и молдаванская. Вынули ножи, тут нас и повязали.

– А ты носил с собой ножик?

– Еще бы.

– За что тебя посадили?

– Как в те времена можно было жить, не нарушая законов? Я работал в Росконцерте.

Чтобы решить какие-то вопросы, всем надо было дарить букеты и конфеты. Это требовало денгг,расходы надо было как-то оформлять, и я выписывал липовые накладные на погрузочно-разгрузочные работы.