Срочка

И азера сейчас стояли и наслаждались моим нешуточным испугом. Я тянул время, а моих товарищей всё не было и не было. Насладившись первым испугом, эти ублюдки решили ещё больше меня испугать. Толстый азер размахнулся и сильным ударом выбил у меня из рук банку со сгущёнкой, а другой ударом ноги распылил кулёк с пряниками по полосе препятствий. Толстяк схватил пальцами меня за щёку и стал больно тянуть её, злобно шипя в лицо: — Ти миня ударил тогда… мине билё очень больно и я чичас буду тоже бить тибя долго и больно…

Кто то пнул под жопу, а потом они выстроившись в круг стали толкать меня друг на друга. Я мотался от одного к другому, ощущая как сила ударов постепенно увеличивалась, но били пока по корпусу, так — забавляясь. Дикий, торжествующий хохот, азартные, гортанные крики, удары ссыпающие со всех сторон и мысль: — Только бы не упасть…, только бы удержаться на ногах…, а то тогда запинают ногами…

Вдруг удары прекратились и, отлетев к деревянной стене макета здания, я смог перевести дух. Азера вновь обступили полукругом, готовясь к следующему этапу издевательств.

Хорошо говорящий азер, хищно оскалился: — Ты, салага, ещё не обоссался? Ничего сейчас обоссышься… Где часы? Давай их сюда….

— Слушай…, слушай… не бей меня, я часы комбату отдал…

— А сучонок, ну тогда мы сейчас пи…..сить тебя будем…

Я похолодел от охватившего меня ужаса. Пока я особо не сопротивлялся, лишь закрывался от ударов руками, то теперь решил драться насмерть за свою честь.

— Парни не надо, — я скинул маску испуга с лица, поднял кулаки на уровень груди и ощетинился, — парни не делайте этого… я вас потом убивать по одиночке буду…

Толстый азер осклабился в плотоядной улыбке: — Ээээ, дарагой, Нада Фэде…, нада Фэде…, нада…, Иды сюда, — и потянулся руками ко мне.

Я сжался и отбил его руки, вызвав смех со стороны противника. Они пока смеялись, а я отбил ещё пару рук. Азера озлились, закричали и одновременно кинулись на меня, схватив за руки. Но я боролся, так как в последний момент увидел, как из — за угла столовой вывалила толпа товарищей и ринулась в нашу сторону. Азера, возбуждённые предстоящим поганым действием, даже не обратили внимание, что ситуация изменилась.

….Их били долго и остервенело, завалили в грязь и там пинали ногами и мне пришлось приложить достаточное усилие, чтобы оттолкнуть товарищей от этих уродов.

— Парни стой…. Стой, я говорю…, — наконец — то оттащив последнего от лежащих в грязи азербайджанцев, я присел около хорошо говорящего.

— Значит, хотел меня отпи….сить?

Азер поднял окровавленное лицо и с непримиримой ненавистью посмотрел на меня.

— Так, понятно… значит ты ничего не понял. — Я замолчал, слыша как надо мной тяжело дышали товарищи, — ты же меня хотел обесчестить, сучара. Понимаешь? Так…, походя… Сука ты после этого.

Я внезапно озлобился: Дело надо доводить до конца — на половине пути останавливаться нельзя.

Поднялся с корточек, размахнулся и, совершенно не жалея, со всей силой дал азербайджанцу по яйцам. Тот утробно охнул и быстро — быстро засучил ногами, после чего ухватился руками за промежность и свернулся в форму эмбриона.

А я нагнулся к толстому азеру, который шустро стал отодвигаться от меня и испуганно залепетал: — Не нада… не нада…, — и тихо заплакал.

— Испугался…, а ведь ты меня не пожалел, когда я просил, — размахнулся и тоже без всякого сожаления и жалости врезал врагу в челюсть — только брызги и сопли в разные стороны полетели и тут же стал об его форму брезгливо вытирать окровавленный кулак. — Ладно, бить по яйцам тебе не буду. Но запомни и передай своим друганам. Русские долго запрягают, но быстро ездят. Не лезьте больше к нам, а то ведь убьём. Ты понял меня? Нас просто больше…

Толстяк быстро, быстро закивал головой, а я не удержался и снова ударил его по лицу, но уже без злобы, а так для порядка. Двое человек лежали без сознания, остальные лежали на земле, боясь пошевелиться, лишь хорошо говорящий периодически стонал, перекатываясь с боку на бок.

На следующий день меня вызвал к себе капитан Климович. Долго рассматривал и молчал, потом нарушил молчание: — Цеханович, ты знаешь, что с четвёртого дивизиона, по твоей милости, двое человек лежат в санчасти?

— Это, товарищ капитан, не люди, а скоты. Они хотели меня оттрахать в задницу, за то что я им не отдал часы. Как я ещё должен был поступить? Хорошо товарищи подоспели, честно говоря, если бы это произошло в первый же караул я бы их всех расстрелял…. Вам, полку нужно такое ЧП?

Комбат возмущённо крякнул и завертелся в кресле: — Хорошо… хорошо… Там замполиты в штабе бучу подымают, типа — драка на межнациональной почве произошла. Ну, теперь, конечно дело повернём в другую сторону. А так, между нами — правильно поступили, задолбали они своим нацменством… В принципе, я по другому вопросу тебя вызвал.

— Лейтенант Князев, ещё месяца полтора назад, доложил мне что тебя и Панкова он хочет оставить у себя во взводе после выпуска. Как ты на это смотришь?

В принципе, я на это смотрел нормально. Ещё в феврале месяце подал рапорт на поступление в Коломенское высшее артиллерийское командное училище и оформлением моих документов занимался капитан Кручок. Поэтому когда Князев изложил мне и Панкову своё виденье насчёт нас, я был не против, считая, что уже в июле месяце поступлю в училище. Но две недели назад узнал, что меня прокатили и завернули документы на поступление в училище и на мой закономерный вопрос — Почему? — Капитан Кручок ответил, что то невразумительное. Поэтому решил ехать после выпуска служить в Германию и оттуда, на следующий, 1975 год, поступать в военное училище.

— Нет, товарищ капитан, хочу служить в ГСВГ… поэтому не хочу оставаться в учебке. — Своим отказом я поверг командира батареи в изумление.

— Почему? Объясни? Мне ведь Князев доложил, что ты согласен. И я хочу, чтобы ты служил у меня в батарее. Я с самого начала наблюдал за тобой и считаю, что из тебя получится толковый сержант.

Собравшись с мыслями, я честно объяснил причины своего не желания служить в учебке, а комбат озадаченно похмыкал, покрутил головой.

— Если честно говорить, то идея завернуть твои документы по училищу принадлежит мне. — Я в удивлении выкатил глаза, — хочу пояснить, чтоб тебе было всё понятно. Вот тебе оформили документы. Ты выпускаешься и остаёшься до июля в батарее. Поступаешь в училище и уходишь в Коломну, а у меня в штате батареи появляется дырка. Не хватает одного сержанта. И какой смысл мне тебя оставлять, спрашивается? А я нормальный командир батареи, думающий вперёд. Ты остаёшься после выпуска, работаешь сержантом у меня год, становишься старшим сержантом и поступаешь в училище, но уже опытным, обкатанным командиром. Вот такое моё виденье.

Теперь следующие аргументы хочу привести, чтобы ты подумал и остался в учебке. Ты остаёшься. Для молодёжи, которая сейчас придёт — Ты сержант, Ты авторитет. Это им придётся к тебе притираться, а не наоборот. Через полгода, если ты себя покажешь, а я уверен что ты покажешь, я тебя ставлю замкомвзводом. А в конце лета, в крайнем случаи осенью на ноябрьские праздники ты поедешь в отпуск. И до училища, вполне возможно, пару раз в отпуск съездишь. Вот какие у тебя вполне нормальные перспективы?

А теперь с другой стороны. Ты едешь в Германию и попадаешь в линейное подразделение, где все в куче — дембеля, черпаки, салаги, русские и нерусские. У тебя в расчёте такая же чехарда и ты должен вливаться в коллектив. Ставить себя сержантом в этом коллективе — то есть бороться за своё место под солнцем. И ты там как все. Ещё не ясно, что за дембеля попадутся к тебе в расчёт. Вполне возможно и твои любимые азербайджанцы. И на фиг тебе все эти проблемы? Про отпуск я вообще тебе не говорю. Здесь ты его получаешь, а там придётся зарабатывать. Вникни….

Я молчал, подбирая в уме слова, чтобы опять ответить отказом, но комбат моё молчание воспринял как колебание и предложил.

— Давай, поступим следующим образом. Через неделю выпускные экзамены. Ты думаешь на тем что я тебе сказал. Там подъедет твой командир взвода ещё с тобой пообщается и после экзаменов мы возвращаемся к этой теме. Понятно? Ну и хорошо… Иди.