Берлинская ночь (сборник)

– Хорошо, – ответил я, – кое-что ты мне объяснил. А как насчет того, чтобы рассказать все?

– Я раньше ведь упоминал о КРОВКАССе, правильно?

– О Комиссии по военным преступлениям? Да.

– Ну, как бы это сказать... Преследование нацистов и вербовка кадров немецкой разведки не такие уж разные вопросы. Долгое время США вербовали бывших членов Абвера, чтобы шпионить за Советами. В Пуллахе была создана независимая организация, возглавляемая старшим немецким офицером, чтобы собирать разведданные от лица службы контрразведки.

– Южно-германская компания промышленной утилизации?

– Да. Когда Организация была создана, ее руководители получили подробные инструкции по поводу того, кого им следует вербовать. Предполагалось, что это будет чистая операция, понимаешь? Но спустя некоторое время у нас появились подозрения, что Организация набирает также кадры СС, СД и Гестапо в нарушение первоначальных инструкций. Нам были нужны профессионалы из разведки, но, Бога ради, не военные же преступники! Так вот, моя задача – установить, как много проникло в Организацию этих стоящих вне закона людей. Сечешь?

Я кивнул.

– Но какая роль во всем этом отводилась капитану Линдену?

– Как я уже объяснял тебе раньше, Линден работал с архивными материалами. Возможно, он консультировал руководителей Организации, когда нужно было решать вопрос о вербовке. Он проверял сведения о кандидатах, чтобы удостовериться, совпадают ли рассказанные ими истории с фактическими данными о службе. Уверен, тебе не надо говорить, что Организация стремится избежать любого проникновения в свои ряды немцев, которых уже завербовали Советы в концлагерях.

– Да, – признался я. – Мне это уже достаточно красноречиво объяснили.

– Линден, не исключено, даже советовал им, кого следует вербовать, хотя абсолютной уверенности в этом у нас нет. Твой дружок Беккер, кстати, выступал как курьер.

– Может быть, он одолжил им какие-нибудь документы, когда они опрашивали потенциальных новичков, вызывавших подозрение? – предположил я.

– Нет, такого не могло случиться. Система безопасности в Центре надежнее, чем задница моллюска. Видишь ли, после войны в армии испугались, что ваши люди могут попытаться выкрасть или уничтожить содержащиеся в Центре документы. Оттуда просто так не выйдешь с охапкой бумаг в руках. С этим нельзя не считаться.

– Тогда, возможно, Линден подкорректировал некоторые из документов?

Белински покачал головой:

– Нет, мы уже думали об этом и проверили все, начиная с дежурного журнала до каждого дела, которое попадало в поле зрения Линдена. Однако не обнаружили никаких признаков пропажи или подчистки документов. Кажется, теперь наилучший шанс узнать, какого черта у него было на уме, – это твое членство в Организации, капустник. Не говоря уже о возможности раскопать нечто, способное оправдать твоего дружка Беккера.

– На это у меня почти не осталось времени. Его будут судить в начале следующей недели.

Белински задумался.

– Я мог бы помочь тебе поближе сойтись с твоими новыми коллегами. Если я подброшу первоклассные разведданные относительно Советов, приличное место в Организации тебе гарантировано. Конечно, материалы должны быть такие, которые мои люди уже видели, а парни из Организации еще о них не знают. Остается только продумать правдоподобные источники информации, и ты быстро приобретешь репутацию отличного шпиона. Ну как, впечатляет?

– Хорошо. Пока ты в таком приподнятом настроении, помоги мне выбраться из другой передряги. Понимаешь, Кениг, закончив инструктировать меня насчет ящика с невостребованными письмами, дал мне первое задание.

– Задание? Прекрасно. Какое?

– Они хотят, чтобы я убил подружку Беккера, Тродл.

– Эту маленькую хорошенькую медсестру, которая работает в Центральном госпитале? – Казалось, он был разъярен. – А они объяснили почему?

– Она явилась в казино «Ориентал», чтобы собственными глазами увидеть, как я проигрываю деньги ее дружка. Я предупреждал ее, что делать этого не стоит, но она и слушать не стала. Полагаю, они из-за этого занервничали.

Однако, признаюсь, это была вовсе не та причина, которую мне привел Кениг.

– Мокрое дело часто используют как первый тест на верность, – объяснил Белински. – Они сказали, как это сделать?

– Я должен подстроить автомобильную аварию. Поэтому, сам понимаешь, мне нужно убрать ее из Вены, и как можно скорее. Вот где понадобится твоя помощь. Ты сможешь достать разрешение на выезд и железнодорожный билет для нее?

– Конечно, – ответил он. – Но постарайся убедить ее оставить дома как можно больше вещей. Мы перевезем девушку через зону и посадим на поезд в Зальцбурге. Все будет выглядеть так, будто она исчезла, возможно, умерла. Это тебе поможет, не так ли?

– Безусловно, только давай удостоверимся, что она в целости и сохранности выберется из Вены, – сказал я ему. – Если кому-то и придется рисковать, то уж лучше мне, чем ей.

– Предоставь все мне, капустник. Потребуется несколько часов, чтобы все устроить, и считай, что маленькой леди здесь уже нет. Предлагаю тебе вернуться в отель и подождать, пока я принесу документы. Затем мы пойдем и заберем ее саму. И знаешь, не стоит тебе говорить с ней до того. Она может воспротивиться, не желая оставлять своего дружка Беккера одного расхлебывать кашу. Будет лучше, если мы просто заберем ее и увезем отсюда.

Белински ушел устраивать все необходимое, а я стал думать, захотел бы он, интересно, помочь вывезти Тродл из Вены, если бы видел фотографию, которую дал мне Кениг, и если бы я добавил, что Тродл Браунштайнер – агент МВД. Я слишком хорошо знал ее, чтобы не поверить в это, но любому другому – и прежде всего контрразведчику США, – кто взглянул бы на фотографию, снятую в венском ресторане, на которой Тродл развлекалась в компании русского полковника МВД по фамилии Порошин, все могло показаться гораздо менее ясным.

Глава 26

В пансионе «Каспиан» меня ждало письмо от жены – убористый, почти детский почерк на дешевом коричневом конверте, мятом и грязном после пары недель пребывания в руках почтовой службы. Я положил конверт на каминную полку в гостиной и некоторое время смотрел на него, вспоминая свое письмо ей, которое я таким же образом расположил на нашей собственной каминной полке в Берлине, раскаиваясь в его безапелляционном тоне.

С тех пор я послал ей только две телеграммы: в одной подтвердил, что благополучно добрался до Вены, и сообщал свой адрес, а в другой говорилось, что дело может занять несколько больше времени, чем я предполагал.

Графолог, смею думать, проанализировав почерк Кирстен, постарался бы убедить меня в непреложной истине: находящееся внутри письмо написано неверной женщиной, которая вознамерилась сообщить своему невнимательному мужу, что, хотя он и оставил ей две тысячи долларов золотом, она тем не менее собирается развестись с ним и использовать деньги для того, чтобы эмигрировать в США со своим американским сокровищем.

Я все еще с некоторой тревогой поглядывал на нераспечатанный конверт, когда зазвонил телефон. Это был Шилдс.

– Как мы поживаем? – спросил он на своем чересчур правильном немецком.

– Я поживаю очень хорошо, спасибо, – ответил я, передразнивая его манеру говорить, но он, казалось, этого не заметил. – Чем именно могу служить вам, герр Шилдс?

– Так как твой дружок Беккер вот-вот предстанет перед судом, я подумал: что ты за детектив? Я спросил себя, появилось ли у тебя что-нибудь подходящее для дела, получит ли твой клиент нечто, стоящее пять тысяч долларов? – Он подождал моего ответа, но, так как я ничего не сказал, продолжил более напористо: – Итак? Какой будет ответ? Ты нашел основную улику, которая спасет Беккера от виселицы? Или ему придется все это проглотить?

– Я нашел беккеровского свидетеля, если вы это имеете в виду, Шилдс. Только у меня нет ничего, что связывало бы его с Линденом. Пока нет.

– Ну, тебе следует работать поживее, Гюнтер. В этом году судебные разбирательства, как правило, быстренько заканчиваются. Не хочу видеть, как ты бродишь вокруг виселицы, доказывая, что мертвец невиновен. Это, с какой стороны ни глянь, выглядит плохо. Ты, уверен, согласишься со мной. Плохо для тебя, плохо для нас, но хуже всего – для человека в петле.