Вечер был...

для Ольги профессора. Или плести насчет какого-то очень ответственного заказа, который он выполняет, когда все уходят из института. В такие минуты Быков сам верил в профессора, интеллигентного старичка, который говорит ему: «Благодарю вас, молодой человек!», и в спецзаказ. Как-то Ольга спросила, не делают ли они что для космоса. Быков загадочно улыбнулся:

– Будущее, Олюшка, за пластиком. Мы его начинаем осваивать.

Вот сейчас он сказал про профессора так небрежно, а сам видел, как помягчели, подобрели глаза жены.

– Ой! – воскликнула Ольга.– Аленька, золотце! Это ж надо так кстати!

Она бережно взяла деньги, прижала их к груди и засмеялась.

– Не поверишь, я точно такими вот десятками отдала кассу Зойке. Уж она меня благодарила, уж благодарила. В кошелечек положила, а вся аж светится…

Быков глотал горячую уху, а Ольга побежала прятать деньги.

…На широком диване лежала Тамара, она плотно задвинула шторы и слушала, как дышит Иришка.

…Римма Борисовна читала в постели. На другой кровати лежал муж, и от него слегка пахло вином. Он смотрел «Вечерку». Римма Борисовна сладко потянулась под теплым одеялом, легко нажала кнопочку своего бра. Запрыгали на потолке блики, заметались. Римма Борисовна вспомнила, как она дала Зое Синцовой семьдесят пять рублей взаймы, восхитилась своей добротой и уснула.

…Зоя не спала. Она уже знала, что расплатится! Как это ни странно, сейчас она уже не думала о деньгах, и мысли у нее были другие, неожиданные и ясные. Такое ощущение было однажды, в детстве, когда прорвался долго болевший флюс. Она отплевывала в раковину омерзительную кровящую жижу и вдруг почувствовала: ей стало хорошо и спокойно. Она помнит, как элементарно просто решилась тогда задачка по арифметике и как легло в память сразу, без повторений, длинное, казавшееся нескладным стихотворение. Вот и сейчас то же самое – она как отплевывала свою беду. Точка. Наконец-то! Как же так она жила до сих пор, вся загипнотизированная своим невезением? Вся ее жизнь – тема для обсуждения, осуждения и жалкого сочувствия. Да как они смеют! Вспомнилось самодовольное, блестевшее от питательного крема лицо Риммы Борисовны, Как противно, на полусогнутых, она, Зоя, шла к ней сегодня. К этой индюшке с дверным колокольчиком. А этот мужик, что носом терся в троллейбусе возле ее сумочки.

Глаза бегают, потому что она, женщина, висит на перекладине, сумка только что не в зубах, а он камнем сидит… Она на него так посмотрела, что он глаза отвел, рванулся к выходу… Рванулся к выходу? Ах, вот оно что! Зоя чуть не задохнулась от открытия. Это несчастье ее рванулось к выходу.;. Гад ты, гад паршивый…

Зоя, никогда не видевшая Быкова в семье, дома, неожиданно прозорливо представила, как он дует на ложку, как вертится возле него клуша-жена, как приходуют: они ее, Зоины, деньги. Интересно, на что? Как он рванулся к выходу, надо было схватить его за пиджак и сумкой по щекам, по щекам… Зоя вздохнула от такого ярко представленного ощущения, И успокоилась. Она как переплыла на