Дневник сумасшедшего (четвертая скрижаль завета)

И я видел Бога. Бога, который допустил это. Бога, который создал этот мир, который я должен разрушить, потому что Он – БОГ – ошибся. Наш мир – это ошибка! И я спросил у него:

«Где Твоя святость, Господи?!»

И Он ответил мне:

«Все предопределено. Мир не оправдал моих надежд. Это я дал ему свободу воли, и вот как он распорядился ею. Что ты спрашиваешь у Меня, где святость? Моя святость – позволить этому миру умереть!»

Я видел Петра, который мучает сирых и убогих. Он называл их уродами. Я смотрел на это и понимал: это он себя ненавидит, ненавидя их. Он ничего не может изменить. Он приговорен к вечной муке. И он бы согласился умереть, чтобы прекратить ее. Но у него нет храбрости, которая есть у Вани. Он может только срывать свою злость на слабых – на тех, кто не может дать ему достойный отпор. Его сила – это сила бессилия.

Но когда Остап и Худяков попытались убить Петра, я не позволил им. Смерть не изменит Петра. А если Петр не изменится, ничего не изменится. Потому что мир состоит из людей, и если ты хочешь изменить мир, ты должен менять людей. Убивать их – это не выход. Но как изменить людей, если они не хотят меняться? И чем Остап лучше Петра, и чем Худяков лучше Ос-тапа. Они все повязаны своим бессилием. Это круговая порука.

А потом ко мне пришел Диоген. Он держал в своей руке платок и повторял:

«Ищу человека! Ищу человека!»

И тогда я спросил Диогена:

«А почему твой фонарь не светит?»

«Потому что нет больше Света. Весь вышел», – ответил мне Диоген.

«Куда же Он мог выйти?» – удивился я.

«Он просто ушел!» – сказал Диоген и оставил меня с моими вопросами.

«Но я – человек!» – кричал я вслед Диогену.

«Но я тебя не нашел!» – звучало откуда-то сверху.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Записи, словно бессмысленные детские каракули, расползаются по странице. Автор торопится, рассуждает сам с собой.

Иногда он нападает на важную мысль и пишет крупно, почти печатными буквами.

Но даже они похожи у него на детские каракули.

В других местах он совсем не старается, пишет мелкими, едва различимыми буквами.

Получается дрожащая линия, словно электрокардиограмма.

Биение мысли и биение сердца.

Круги ДАО и контуры бабочек.

Идет «день пятый»...

*******

Вот он сидит, – Зоя Петровна приоткрыла дверь и разговаривала с кем-то, стоящим в коридоре. – Пришлось изолировать. Эксцессы у нас тут на отделении. От греха подальше...

«От греха подальше». Она считает, что это я Дутова нокаутировал. Это ей Петр сказал. А Петра убьют – не сегодня-завтра. Будут «эксцессы на отделении».

– Не знаю, о чем вы хотите с ним разговаривать, – продолжала Зоя Петровна. – Может, вам и расскажет что. Со мною говорить отказывается. Включил, я думаю, в свой бред. И вас, наверное, тоже включит, не знаю. Они у нас такие... Да, Дмитрий?

Дмитрий всегда молчит. Он ни с кем не разговаривает. Ему не с кем и не о чем разговаривать. Он – дурак. Молчит и даже не думает. Он – Дмитрий.

– Хорошо, спасибо вам. Мы ненадолго, – ответил Зое Петровне мужской голос.

Дверь распахнулась полностью, и на пороге моего изолятора появились два человека: один в черном костюме, другой – в белом. Черно-белый цвет. Дао...

У меня началась паника. Кто такие? Может быть, галлюцинация. Я знаю за собой – могу видеть людей, которых другие не видят. Ко мне в изолятор входят «ДАО». Я сошел с ума. Нет,, меня хотят свести с ума. Это они их послали. Зоя Петровна привела...

Мужчины вошли и какое-то время просто смотрели на меня.

– Мы должны тебе помочь, – сказал белый. – Поэтому, пожалуйста, не бойся нас.

Потом он выдержал паузу и добавил: «Митя».

– Кто вы? – спросил я.

– Я – Данила, – сказал белый. – А это мой друг – Анхель, он из Мексики.

Он показал на черного, а тот кивнул мне головой.

– Почему вы думаете, что я нуждаюсь в вашей помощи? – все это очень подозрительно.

Странно, что они не производят впечатления агентов...

– Ты сам знаешь, что нуждаешься в помощи, – сказал Анхель, он действительно говорит с акцентом.

– Митя, мы по поводу твоего плана, – произнес Данила.

Я замер. Агенты!

Данила заметил мою реакцию, но продолжил прежним тоном:

– Митя, ты уверен, что действительно хочешь разрушить мир?

– Я не буду с вами говорить! – закричал я. – Можете меня пытать и все такое, но я вам ничего не скажу!

– Митя, мы и так все знаем – и про формулу, и про письмо, и про Дашу, и даже про дверную ручку. Мы все знаем. Не кипятись. Я же сказал, мы пришли тебе помочь.

Мысли в моей голове забились, как дикие зверьки в клетке. Передатчики! Как же я забыл про них?! Кругом передатчики! Они меня прослушивали. Здесь на них все работают. Что же делать?!

Я должен покончить с собой. Я должен немедленно покончить с собой...

Тут моя голова автоматически повернулась к окну, и я увидел в нем коричневого. Он был в панике. У него дрожали губы, глаза остекленели, коричневая голова в котелке раскачивалась из стороны в сторону, как у загипнотизированной факиром кобры.

– Коричневый? – спросил меня Данила.

Я повернулся:

– Вы его видите?!

– Я знаю, что ты его видишь, – ответил Данила.

Откуда они могут знать о коричневом?.. А, они подслушивали мои с ним разговоры. Но я, кажется, не называл его «коричневым». Нет, называл. Когда меня арестовывали. Я милиционерам говорил. И Даша слышала. А что если они вживили мне в мозг электронные чипы?! Жидкие, по сосудам ввели?!

– И я знаю, как он выглядит, – продолжил белый, словно бы желая доказать мне правдивость своих слов.

Ну уж этого он точно не может знать! Я повернулся к окну и увидел, что коричневый моментально спрятался за карнизом.

– И как?

– Все коричневое. Шляпа на голове фетровая. Котелок. А главное – шея, словно змея. Длинная... Может вытянуться вот хоть до этого окна, а может и на плечи возвращаться. Пластилиновая.

Меня потрясло столь точное описание коричневого.

– А про план вы откуда знаете?

Это сложно объяснить, – Данила сосредоточился. – Понимаешь, мы с Анхелем ищем людей – Избранных. Всего их семь человек. Троих мы уже нашли, а ты – четвертый. И у нас с тобой связь, о которой ты даже не догадываешься. Но ведь все со всем в этом мире связано. И все люди друг с другом связаны – кто-то сильнее, кто-то слабее. Мы – сильно.

– Я ничего такого не чувствую...

С чего он вообще взял, что у нас с ним какая-то особенная связь?

– Но я чувствую. И поэтому многое о тебе знаю. Я хочу тебе помочь, правда, – сказал Данила и полез во внутренний карман своего пиджака. – Вот...

Он протянул мне конверт, и тут меня снова затрясло. Дашино письмо.

– Откуда? Откуда оно у вас?!

– Купили, – ответил Анхель. – И ты ведь мог его купить. «Все продается» – ты же сам говорил.

Простота этого решения была столь пронзительной, что я едва не закричал.

– Вот видишь, ты просто все усложняешь, – сказал Анхель, поняв, что я чувствую. – Где не нужно...

– Мы действительно хотим тебе помочь, – добавил Данила.

Я выхватил письмо...

*******

Это было письменное уведомление. Какой-то институт. Даше сообщали причины отказа в образовательном гранте, на который она подала запрос. Далее следовали «коммерческие предложения» – описание факультетов, каких-то краткосрочных циклов и что сколько стоит. И прилагались рекламные буклеты – что-то об институте, что-то о грантах...

Бессмыслица. Я ошибся. Все было неправильно.

Вообще я никогда не плачу. Но тут слезы сами потекли у меня из глаз.

Ничего нет. Пустышка.

Данила подсел ко мне на кровать:

– Митя, ты точно уверен, что хочешь разрушить мир?

В его голосе было столько доброты и заботы, что я заревел в голос.