Дневник сумасшедшего (четвертая скрижаль завета)

– Я-то сгину, конечно, – голос коричневого стал вдруг жалостливым. – Только вот ты быстрее соберешься... Думаешь, эта золото-зубая тебя оставит? Она же тебе прямо сказала: «Хуже будет». Ее специально наняли! Точно тебе говорю! У меня на этот счет информация есть. И письмо под угрозой. Сейчас его менты как «вещдок» изымут, и все – накрылась твоя формула. Бежать надо, дружище. Бежать...

– Сам знаю. Только вот... – я потянул ноги, привязанные к спинке кровати.

А это потому, что надо было меня с самого начала слушаться. Не слушался – и на тебе результат. Я согласен – воровать нехорошо. Но это не ты виноват. Это мир плох. Ты и сам знаешь. А иначе, зачем его взрывать? Все ты правильно придумал. Ты только посмотри, что там в коридоре творится? А что в клубе было? А покойники в метро? Думаешь, где-то в другом месте лучше? Этот мир гниет изнутри. Весь уже прогнил.

Люди смысла в жизни не видят, пустая у них жизнь. Все растеряли. Ничего святого не осталось. Вот и занимают себя, чем придется. Кто-то пьет, кто-то колется, кто-то «к культуре приобщается». Кто-то думает, что влюбляется, кто-то ненавидит всех. Кто-то учится, сам не зная зачем. Кто-то работает день и ночь, чтобы света белого не видеть. Кто-то вот – самоутверждается...

– Уроды, равняйсь! Смирно! – раздалось в коридоре. – Слушай мою команду! По койкам бегооом марш!

Затеянная под конец перекличка закончилась, и всех распустили по палатам.

*******

Трое втащили к нам в палату обмякшее тело. И только когда они оказались около моей кровати, я понял, что это тело – кривоголовый. Они водрузили его на кровать и замерли, глядя на результаты своей работы.

– Как тяжела жизнь... – пролепетал щуплый мужчина, о котором мне Ивановна рассказывала, что он жертва инопланетян.

Особенно дурная! – добавил Диоген и улыбнулся.

– Что с ним прошептал я .

– Сначала пойми, что с тобой. Потом спрашивай о других, – ответил Диоген.

Неприятный старик. Но с языком у него все в порядке – острый.

– Развяжи, а? – попросил я, показывая на свои руки.

– С развязанными ты дошел до сумасшедшего дома, – Диоген развел руками и склонился надо мной. – Не логично ли предположить, что со связанными твоя жизнь станет лучше?

– Ты больной, да? – я разозлился.

Больной – не больной, но в этом сумасшедшем доме меня по рукам и ногам не связывают, – старик сделал вид, что, мол, разговор окончен, и он уходит.

– Подожди... – получилось вдруг так жалостливо.

– Ну чего еще? – Диоген обернулся. – Сказал же, не буду развязывать. Петька чефирить пошел, а потом пойдет с инспекцией – увидит и накостыляет.

– Ладно, не развязывай. Просто посиди со мной. Пожалуйста...

Диоген притворялся недовольным. Но сел на край моей кровати.

– Подумай об этом, как об уроке, – сказал он, задумчиво глядя в окно. – Если ты, связанный, научишься быть счастливым, то каким счастливым ты будешь, когда тебя развяжут.

– Говорят, мы раньше с тобой дружили...

– Мне этого не говорили, – ответил Диоген.

– Так этого не было? – удивился я.

– Я этого не говорил...

– Тьфу! – я отвернулся к стене. – Чё ты мне голову морочишь?!

– Знаешь, – сказал он вдруг серьезно– серьезно, – однажды я защебетал по-птичьи, и слушать меня сбежалось все отделение. Ради пустяков они сбегаются, бросая любое дело, а ради важных вещей и не пошевелятся! И вот я спрашиваю себя: говорить мне с тобой серьезно или валять дурака?

– Все зависит от того, что ты хочешь услышать в ответ...

– Хорошо, – Диоген поднял брови. – Я хочу услышать правду.

– Ну завернул... А апломба-то сколько! Давай, спрашивай – отвечу!

Диоген расхохотался:

– Раньше ты был умнее!

Я удивленно на него уставился:

– Умнее?..

– Откуда ты знаешь, в чем правда?! – продолжал смеяться Диоген.

– Да уж знаю! – меня бесил его смех.

– Вот и скажи мне, есть смерть или ее нет?

– Есть!

– Да неужто! – он разыграл потрясение. – Ты ее видел?

– Ладно, – огрызнулся я. – Но жизнь-то я точно видел. Это правда. Жизнь есть.

– Тогда объясни, что это такое «жизнь», – предложил Диоген и надменно сложил на груди руки, словно собрался долго и внимательно меня слушать.

– Ну... – я озадачился. – Жизнь – это...

– Это... – вопросительно протянул Диоген.

И действительно, что на это ответишь. Что такое «жизнь»?

– Но я могу о предметах сказать. Это окно. А там – дверной проем, – сказал я, показывая взглядом сначала на окно, а потом на дверной проем.

Диогена и это развеселило:

– А вот я живу в бочке! Что ты на это скажешь? Вон она в том углу стоит...

– Это не бочка. Это кровать.

– Нет, это бочка! – Диоген не шутил, он настаивал на этом.

– Бочка должна быть круглой! – возмутился я.

– А это распрямленная бочка! – и он показал руками, как ее «распрямляли». – Что скажешь?!

– Так ты считаешь, нет правды? – спросил я.

– А мир плох или хорош? – «ответил» мне Диоген.

– Мир плох! – уверенно сообщил я. Уж в этом у меня сомнений не было никаких.

– Это твой мир плох! И худо тебе. А у счастливого мир замечательный! Но ведь это один и тот же мир – твой и его! Он один! Ну, и скажи теперь, плох мир или хорош?

Мой рассеянный взгляд упал на Ваньку. Он лежал на своей постели – неподвижный, закрыв лицо истощенными руками.

– Мир плох, Диоген! – повторил я. – Мир плох.

День четвертый

*Я испытываю внутреннюю опустошенность... Я ничего не испытываю... Я опустошен... Внутри... Меня поместили в изолятор. В одиночку. Клетка. Окно зарешечено. Только одна кровать и все. Видимо, скоро начнут зомбировать.

Утром кривоголового перевели в нейрохирургию, в реанимацию. Он так и не пришел в себя после встречи с кулаком Петра. На отделении было проведено расследование. Допрашивал больных Петр. Остап показал, что кривоголового ударил я.

Все это специально подстроено.

Я продолжил делать свои записи. Диоген украл со стола медсестры ручку, а тетрадь я прячу в нательном белье. Я делаю записи очень тщательно. Если все здесь подстроено, то потом я смогу разобраться в том, что происходит. Когда я запутаюсь... А я уже начал чувствовать, что путаюсь.

Я рисую пальцем в воздухе символ Дао. Две капли, составляющие круг. Это противоположные силы. Весь мир держится на борьбе противоположностей. «Единство и борьба противоположностей». Если одна из них оказывается хоть чуть-чуть сильнее другой, то все – конец игры.

Сила действия равна силе противодействия. Не нужны никакие особенные затраты сил. Нужно просто подыграть одной из противоположностей. Я собираюсь разрушить мир, добавив одну маленькую детальку, но только к одной из сторон... Этого будет достаточно.

Мой план прост и точен – это непреложные законы физики.

Вчера Ваня мне объяснял свою теорию. Но только сейчас я начал ее понимать. Нет жизни и нет смерти, есть – существование. И оно длится ровно до тех пор, пока силы жизни и силы смерти находятся в борьбе, противостоят друг другу. Как только человек начинает подыгрывать своему желанию смерти, он умирает.

Ванька себя убьет. Он на самом деле не хочет жить. Кривоголовый хотел – он выживет. Если не испугается и не сдастся. А Ванька не хочет – он умрет.

Диоген делает вид, что ему на все наплевать. Но это неправда. Он это специально делает? Но зачем? Если нет правды, то нельзя сказать, что нет правды. Потому что в этом тоже не будет правды. Но он прав, правды нет. Есть игра сил, борьба противоположностей. И ее результат всегда предсказуем – побеждает та, что сильнее.

Стоп!

Нелинейность! Эффект бабочки! Небольшая деталь, сущая случайность может изменить ход игры. Кто это определяет? И разве это законы физики? Разве это не чудо?!

Я мучительно думаю над феноменом чуда. Что такое «чудо»? В этом можно разобраться, если найдется правильный ответ на вопрос: человек противостоит Вселенной или является ее частью? Если он ее часть, то он принадлежит одной из сторон, входит в состав одной из противоположностей. И значит, он не способен творить чудеса. А если нет, если он вне этих противоположностей, над ними. То он – бабочка!