Бегство из рая (сборник)

ужасно льстит предложение маститого художника позировать ему

для картины. Внизу, на лестничной клетке, меня ждет мальчишка-

поклонник, и я чувствую себя ужасно красивой, взрослой и крутой, как бы сказали сегодня наши дети. Я не вдаюсь в подробности

тематики будущей картины, молодость всегда цинична:

Ах, война... Уж это, слава Б-гу, не про нас!!! Война уже дав-

ным-давно закончилась... Простите, избитая тема... Надоело!

Как же изолированно мы жили в той закрытой заморожен-

ной стране, какими непростительными эгоистами были. Ведь в

то же самое время шло столько войн, столько пролито крови

было на Этой, ставшей через долгие годы осознания, тоже род-

ной, Земле. Каюсь...

А в мастерской натоплено и уютно, мы пьем растворимый

кофе «Пеле», художник рисует и с юмором, в лицах, рассказы-

вает о былой Войне, о фронтовом братстве, о бесстрашных де-

вушках, которых встречал на дорогах войны совсем молодень-

ким лейтенантом. Я рассматриваю рисунки и наброски, сделан-

ные простым карандашом, в перерывах между боями. Это

целый полк, галерея лиц той далекой, почти забытой, войны. Их

лица прекрасны и еще не испорчены временем, как бывает только

в очень ранней юности; они еще не знают, что им предстоит, и в

этом мистическое чудо застывшего времени на старой, по-

72

Бегство из рая

желтевшей, плохого качества бумаге. Эти наспех сделанные

эскизы выхватывают самое главное, почти потустороннее, внут-

реннее Я человека и говорят о нем гораздо больше, чем любая

самая профессиональная фотография. Художник был уже не

молод, но как светлело его лицо, как преображался он, когда

вспоминал свою фронтовую юность. Весь круг его близких дру-

зей был из той военной поры, того жесткого времени, когда в

одном окопе сразу можно было определить, кто есть кто. Кста-

ти, о мистике. Он безошибочно по глазам видел перед боем

того, кому не суждено было вернуться. Он рассказывал, что

солдаты очень четко чувствовали предстоящий роковой миг. .

Это знают все фронтовики, все люди, сталкивающиеся с рис-

ком, и нет этому объяснения... Но не будем об этом, мы о дру-

гом... Не будем искать ассоциаций. Живя в Израиле в ежеднев-

ной опасности, мы многое понимаем по-другому. .

Маститыйхудожник, профессор живописи, эрудит, он жил труд-

ной судьбой своей страны, был, как казалось, нужен ей и был

востребован. Свое еврейство он осознавал, но научился с этим

жить; адаптировался, стараясь активным творчеством компен-

сировать дефицит свободы и тот национальный комплекс, кото-

рый, разрушая психику, тяжелым грузом нереализованных воз-

можностей давит и не дает забыть... И его ли вина в том, что у

него, фронтовика, не хватило сил на протест, на то, что смирил-

ся, на то, что принял правила игры; внес свою лепту в строи-

тельство соц-ART той непонятной нелепой страны, изуродован-

ной кровавой эпохой?

Ментально будучи стопроцентным славянином, он иногда

непростительно надолго забывал о том, что чужой; да и был ли

чужим, когда все его предки корнями поколений вросли в эту

Землю, Историю, Культуру? Он оформлял фольклорные выс-

тавки и книги, много рисовал, преподавал, читал лекции, писал

монографии по живописи, составлял учебники. Он жил, много

работая, запрещая себе философствовать на сложные темы, ко-

торые невозможно решить, как невозможно ничего изменить.

И страна, как приворот, как наваждение, держала его, не отпус-

73

Ирина Цыпина

кая столько лет, почти всю жизнь. Он не был знаком с еврейс-

ким религиозным укладом. В индустриальном городе, в кото-

ром он родился в 20-х, был тогда один язык русский, и одна

религия Революция; и эту универсальную религию исповедо-

вали его молодые революционные родители, восторженные стро-

ители Новой Эпохи. Так стоит ли удивляться, что все сложи-

лось так, а не иначе?

Через много лет, в 90-х, мы закономерно встретимся в Израи-

ле, и вся иерусалимская квартира художника будет в его картинах.

*****

Это был эдакий картинный хаос: зимние пейзажи и наряд-

ные изысканные натюрморты. Прозрачные, словно туманные,

акварели моего родного города, а еще его любимый Восточный

Крым, воспетый Цветаевой и Волошиным. Пенное синее море,

такое соленое и непостижимое у берегов Коктебеля или Феодо-

сии... Легкий флер Айвазовского, но это все не вторично, а даже

очень изысканно... Картины «Девушки на дорогах войны» здесь

не было. Ее еще тогда, много лет назад, к юбилею Победы ку-

пил Дрезденский Дом германо-советской дружбы.

А в Израиле его картины не покупали. Галерейщиков, остро

чувствующих спрос, он не заинтересовал. Другая страна, дру-

гая ментальность, другой стиль, другие времена...

В его натюрмортах были слишком анемичные, блеклые

краски; ему не верили, что так бывает в природе. Его акварель-

ные города были неизвестны местным жителям, и поэтому не-

интересны. А море, такое экзотичное Там, в Израиле всем уже

давно приелось и надоело своими медузами.

В новой стране он был совсем не моден и абсолютно не

известен, он писал в другой манере, в другой технике и в дру-

гом художественном пространстве. В его работах не читался

скандальный кумир израильтян Сальвадор Дали; он был да-

лек от школы элитарных, остро модных импрессионистов; и вооб-

74

Бегство из рая

ще, он здесь «не соответствовал»... Не было рекламы, не было

нужных PR-проектов. Увы, его Время прошло.

Перед его отъездом в суете дней мы не успели с ним попро-

щаться, а потом какие-то вечные проблемы помешали мне отве-

тить на его письмо. Я все собиралась написать, да так и не успела.

Он прожил Там после возвращения еще год. Союз Художни-

ков успел подготовить к его юбилею персональную выставку, которая была освещена в местной прессе и на TV.

Он опять был признан и имел заслуженный, шумный успех:

на открытии Выставки присутствовали его ученики, коллеги, друзья.

Он до последнего дня работал над портретом Моисея, кото-

рый был задуман еще в Израиле. Я помню наши иерусалимс-

кие прогулки по Старому городу, как возле Стены Плача он ис-

кал своего Моисея, вглядываясь в библейские лица молящихся

старцев. Он так хотел пообщаться с ними, но они были закрыты

и недоступны, как будто были причастны к какой-то охраняе-

мой от чужих Тайне.

После возвращения старый художник очень торопился жить,

торопился успеть, словно постиг новый смысл Бытия... Там у него

было Имя. Его картины покупали привычные к стилю соцART

(Социалистический реализм), бывшие советские граждане, ныне

гордо именующие себя Middle class, любители живописи.

Да и что порочного в этом терзаемом критикой стиле соц-

ART?

Для меня до сих пор символами детства остались забро-

шенные осенние аллеи парка Горького с гипсовыми горниста-

ми, пионерами и, конечно, с нестареющей девушкой с веслом...

Вы помните открытую радостную улыбку довоенной девушки в

полосатой тенниске с очень известной картины художника Са-

мохвалова? Венера Нового Времени, смелая, уверенная,

спортивная, не сомневающаяся и ослепительно красивая. Та-

кие выиграли Победу, перенесли на своих плечах весь ужас совет-

ской Истории; выстрадали осознание новых координат современ-

75

Ирина Цыпина

ной жизни и элегантно, незаметно трансформировались в совре-

менных бизнес-леди, утонченных и безумно сексапильных.

Далекая Девушка с веслом, я прощаю тебе неуместный за-

дор и глупую немодную наивность. Только останься навсегда в

тех аллеях старого парка, где мы когда-то были детьми...