Рок на Павелецкой

– А какое? – спросил я.

– Как будто они три дня жрали одну наркоту, вот такое! Как тебе ещё описать это выражение? Он напряженной ладонью тер нос, ища слова. – Такое наглое, такое возмутительное выражение на фейсах… им было всех послать! Вот!

– Ну да, – сказал я. – Помню. Сам с таким фейсом ходил.

– Вот-вот, – сказал О'Кей. – Сам, значит, с таким фейсом ходил.

– Ну да, – сказал я.

Мы выпили.

– В рваных джинсах и с длинными волосами проехаться, например, в троллейбусе было тогда в Москве целое приключение, – продолжал он, вольготно полулежа на диване. Он откинулся назад, повернулся в пол-оборота ко мне, поджал под себя ногу в домашнем тапочке. – Ты входил, и граждане на тебя смотрели рыбьими взглядами. Сейчас сожрут, и все дела! Но они же не просто ходили по улицам с лицами типа всех немедленнопослать, они вытворяли вещи, которые мне казались ужасными. Нет, не казались, а были ужасными, воистину эти вещи были кошмарными, невыносимыми, ужасными! Например, Магишен и Роки Ролл однажды – после того, как мы выдули пятнадцать пива бутылок – синхронно поссали на площади Маяковского. Расстегнулись и поссали прямо перед Владимиром Владимировичем, громко при этом распевая All You Need Is Love! Ты понял?

Он схватился за голову и сидел передо мной в позе ужаса.

– Зачем они это сделали? Зачем они совершили этот циничный, отвратительный, позорный поступок? Были под кайфом, да, но это не оправдывает их цинизма. Что, разве советские алкаши всегда ссали перед памятниками? Нет! Но они были асоциальны в каждом своем проявлении, в музыке, в быту. Я струсил ужасно, я в этот момент делал вид, что я не с ними. Отвернулся и смотрел в другую сторону. Я боялся, что нас заметут. Если бы нас замели, мне бы накатали телегу в институт, и это был бы для меня конец… А ты знаешь, что Мираж вылизывал тарелки? – спросил он.

– Где? Какие тарелки?

– Везде. Везде и всегда он как ненормальный вылизывал тарелки. В забегаловках брал жратву, съедал, а потом вылизывал тарелки. Я сам это видел много раз. Стоит с пустым взглядом и лижет тарелку. Полный абзац, как тогда говорили. Абзац! – радостно повторил он ещё одно словечко тех времен и заржал опять.

Он сидел передо мной на диване – маленький обрюзгший мужичок в серых тапках, бывший басист легендарной группы Final Melody – и весело ржал. В нем было какое-то неправильное, кривое, веселое жизнелюбие, жизнелюбие лопуха.

– Я единственный из них вел настоящее двойное существование, – продолжал он, после того, как мы опять выпили по стопке, – каждый день ходил в институт, конспектировал «Малую Землю», сдавал зачеты по научному коммунизму и писал комплексные планы личного развития студента. Я единственный из всех имел планы на будущее: закончить институт, работать в МИДе… Это мне было обеспечено по семейному происхождению, так сказать. У остальных никаких планов не было. Что там было им планировать? Мираж периодически исчезал. Потом появлялся: «Где ты был? Мы тебя искали!» – «На вокзале». Он любил вокзалы, он уходил на площадь трех вокзалов и там сидел на скамейках, пил с командировочными, ел плов с узбеками в тюбетейках. Иногда он спал там. Утром возвращался домой, принимал душ, пил кофе, слушал музыку, Deep Purple или Gratifool Dead, потом ехал в бункер на репетицию. Он говорил, что ему нравится запах рельсов, это я помню. Я от него балдел. Я таким свободным никогда не был, я не мог жить на вокзале и беспрерывно жрать сосиски. К тому же, он фарцевал – продавал гитары, диски, трузера с зиппером. Что они вытворяли, слушай, Moonlight Drive, что они вытворяли! – теперь он захихикал. Радостно. – Вот слушай! Магишен откуда-то приносил анашу, они курили её, а потом они с Миражом спорили, что именно может в советских условиях заменить ЛСД, и приходили к выводу, что это не анаша, а поганки. Надо наладить сбор поганок, организовать хипповую коммуну, солить грибы, мариновать, распространять бесплатно на концертах. Викинги же ширялись поганками. Такую чушь они несли. Все было очень страшно, – вдруг сказал он. – Я боялся, что нас загребут и посадят.

– Да брось ты, – сказал я. – Ты преувеличиваешь. Это был карнавал. Праздник жизни. Я сейчас вспоминаю с удовольствием.

Мы выпили.

– Ну да, конечно, это был карнавал. Маленький, локальный карнавал четырех людей, которые жили в очень скучную эпоху… Но учти, они были невменяемы. К концу, то есть к лету 1981, они просто уже дошли до высших степеней невменяемости. Я любил рок-н-ролл, любил его как музыку, а они, конечно, вкладывали во все это что-то другое, в духе Достоевского: все, мол, дозволено… И не просто дозволено, а даже вот так вот: весь, мол, смысл и кайф рок-н-ролла именно в том, чтобы сделать в жизни как можно больше недозволенных вещей. Ну ладно, про грибы это был треп, хотя я не исключаю, что эти два козла могли в виде эксперимента и поганок нажраться. В группе в ходу, например, был так называемый «компотик». Знаешь, что это? Пил с нами?

– Нет. Не помню. Вроде не пил. Портвейн много раз пил.

– В вермут добавлялась пригоршня димедрола. Увесистая пригоршня, таблеток двадцать разом. Все это взбалтывается как следует. Выходила розовая мутная дрянь. Кайф улетный. Вермут я пил легко, мог заглатывать его литрами, но когда первый раз после репетиции выпил компотика, то улетел очень серьезно. В тот раз на репетиции был в гостях какой-то каратист, друг Магишена, он все время рассказывал о своих подвигах, о том, что в армии служил в каком-то особом спецназе, что он любимый ученик Штурмина, что может тыщу раз отжаться на одном кулаке и сделать хоть горизонтальный, хоть вертикальный шпагат. Он якобы даже учился в Гонконге у китайцев. Зашла речь об Оззи Осборне, как он на концерте откусил голову летучей мыши, и каратист сказал, что это все фигня, подумаешь, откусывать голову летучей мыши, когда тебе подносят её на блюдечке с голубой каемочкой, а вот попробовал бы Оззи, как они в спецназе, сам ловить полевых мышей и жрать их живыми. Одного не пойму, как, блин, он мог попасть в Гонконг при Советской власти? Ты знал кого-нибудь, кто при Советской власти попал в Гонконг?

– Я тогда знал одного мужика, он ездил отдыхать в Болгарию, на Солнечный берег…

– Причем здесь Болгария, придурок?! Тот тип говорил про Гонконг!

– Ну и что? Не ори!

– Подожди, давай. Prost, приятель! Он мне действовал на нервы. Ему сказали: «Ладно, хватит трепаться, сделай что-нибудь, покажи!» – а он в ответ требовал, чтобы мы поймали ему мышь, и он тогда разорвет её зубами прямо на наших глазах. Скалил зубы, делал жуткие рожи. От него не отставали, и он, не моргнув глазом, сел в горизонтальный шпагат прямо в лужу. Горизонтальный шпагат в луже, ты понял? Это был high-class. Это мы были уже на улице, шли за очередной бутылкой, веселые такие. Он порвал брюки в паху, ходил весь вечер в дупелину пьяный в мокрых порванных брюках малинового цвета. Пришли в бункер с целой сумкой вермута, и он тут же в восторге от того, что все так удачно в жизни складывается, расколотил ударом ладони спинку стула и посоветовал мне попробовать сделать тоже самое. Я с размаха вмазал ребром ладони – стулу хоть бы что. Я опять, потом бил его ногами… Я никогда таким пьяным не был. Утром мне в травмпункте сделали рентген – в руке трещина…

– Я таких историй тебе сейчас десять штук расскажу. Это все не повод… Из группы ты отчего ушел, ты мне можешь сказать?

– Пить надо было беспрерывно, у меня голова опухала уже. Уши висели, как у мертвого зайца. А я же учил иностранные языки! С утра голова не варила после репетиций, а у меня первой парой латынь. Ocium post negocium, – сказал он. – Sit transit gloria mundi. Красивый язык, а?

Мы чокнулись и выпили.

– Это была любимая забава в Final Melody – нажраться и репетировать. Я на таких репетициях обычно падал раз пять, цеплялся ногами за провода, опрокидывал динамики. Дебоширил. Мираж и Магишен импровизировали, они могли это делать даже в самом страшном кайфе, он им только помогал, а я был не так вынослив, как они – не попадал в ноты. Они мне что-то орали, я им в ответ тоже орал. Однажды мы забыли, как выйти из припева, и сыграли его двенадцать раз подряд. Сидели в этом припеве, как в застрявшем лифте. Потом они собрались с силами и вырвались, а я остался и играл припев, несмотря ни на что. Роки Ролл отбирал у меня гитару, я не отдавал, хотел играть, в конце концов он выманил её у меня, дав взамен бонги, погремушки и губную гармошку. И я выл в гармошку и бил в бонги и плясал перед Ильичом танцы народов мира. Мираж играл специально для меня танцевальные соло, в безумном темпе, там у него фрейлакс вытекал из «Чижика-Пыжика», а из лезгинки вытекала самба, сдержанно-страстная, в стиле Сантаны… Такой радости в моей жизни больше никогда не было. Ты понял!