Исповедь якудзы

И я помчался, а когда остановился на привал, то узнал от людей, что в Асио прибыли эшелоны с правительственными войсками и гвардия за считаные часы навела в городе порядок. Я без промедления снова пустился бежать.

Я мчался во весь дух, даже попить-поесть больше ни разу не останавливался, а когда очутился у подножия горы Акаги, то вдруг почувствовал, насколько сильно я устал и проголодался. Так устал, что шагу не мог ступить дальше, и решил немного передохнуть, прежде чем продолжить путь. Я стал искать подходящее место — хотел подремать несколько часов — и повстречал пожилого дровосека. Он только взглянул на меня и сразу обо всем догадался.

— Ты беглый из Асио?

У меня не было причин таиться от этого доброго человека, и я кивнул.

— Идем, — старик поманил меня за собой и отвел в хижину угольщика, стоявшую рядом с печью для обжига древесного угля. Здесь он угостил меня рисовыми колобками и жидким бульоном, коротко спросил:

— Далеко собрался?

— В Токио! — ответил я.

— Ясно… Лучше бы тебе, парень, переодеться, — он подобрал мне кой-какую одежду, из той, что носят крестьяне. — Давай, примерь-ка эти лохмотья и прихвати корзину древесного угля, в таком виде тебя уже точно никто не заподозрит…

Я сердечно поблагодарил пожилого дровосека и двинулся дальше, придерживаясь своего плана. До сих пор не пойму, что побудило мирного крестьянина столь щедро помочь беглому смутьяну.

Мне потребовалось почти две недели, чтобы добраться до Токио, разыскать мост в Сэндзю и связаться с Сюгоро. Молва про жестокие беспорядки в Асио уже успела докатиться до Токио, и мне присоветовали сидеть тихо и не высовываться пару месяцев. Я так и сделал, около месяца перебивался случайными заработками.

В это время я познакомился с лодочником по прозвищу Дзимпэй, рассказал ему свою историю. Он предложил мне работу и привел меня сюда, на эту самую барку. Сюгоро тоже согласился, что так будет безопаснее, и вот я стал лодочником.

Поначалу работал, как водится, на подхвате, потом многому выучился, но Дзимпэй всегда оставался шкипером на этой лодке — до своего последнего дня! А когда старый лодочник Дзимпэй помер, все его дела и сама лодка перешли ко мне…

А про зачинщика бунта Кихати я больше никогда не слышал!

7. Шальные деньги

Я остановил рассказчика и уточнил:

— Значит, вы долго проработали у лодочника?

— Какое-то время, но не так чтобы очень долго… — ответил почтенный, с трудом поднимаясь с подушки, на которой сидел. — Простите, мне придется на минутку отлучиться… — вежливо объяснил он и медленно встал, опираясь рукой о край стола. Уголок кимоно подвернулся под ступню старика, поэтому у него долго не получалось выпрямиться должным образом. Потом он взял трость, которая стояла рядом в специальной стойке, и направился в коридор, так и не затворив за собой раздвижную ширму.

Я смотрел через пустой коридор на окна, и мне было видно, как за стеклами дождевые капли стекают по карнизу и впадают в бесконечные потоки воды. Часы пробили ровно девять, из боковой комнаты доносился голос моего собеседника — он отдавал кому-то распоряжения. Потом половицы в коридоре снова заскрипели под тяжелыми старческими шагами, почтенный вернулся в гостиную.

— Когда становишься стар, самые простые вещи начинают даваться с трудом! — горько заметил он. — Даже ходить по собственному дому становится не так-то просто…

— Видимо, мне пора идти… — заторопился я.

— У вас есть какие-то срочные дела?

— Нет, но мне кажется, вы устали говорить со мной…

— Что за глупость, — недовольно поморщился старик. — Чем, кроме болтовни, я смогу занять себя на весь вечер? Отправляться в постель еще слишком рано…

Он снова устроился рядом с печуркой, стал греть руки — положил их поверх лоскутного одеяла — и зашелся долгим приступом кашля.

Но, откашлявшись, стал рассказывать дальше…

Могу назвать точную дату, когда я перестал работать у лодочника, это было первого сентября 1923 года. Все помнят, в этот день случилось Великое землетрясение.

Мы зашли пообедать в ресторанчик “Мондзен-накатё”. Нас было трое — я, Кенкити и девушка по имени Иё, она приходилась Кенкити кем-то вроде жены и работала на прядильной фабрике. Вдруг раздался глухой рокот, комната покачнулась, с полок посыпались расписные китайские блюда, фарфоровые чашки и прочая утварь. Двухэтажный универмаг напротив начал оседать на наших глазах, перекосился на один бок… Тут тряхнуло еще раз, и все смешалось…

После второго толчка стало ясно, что это не просто обычное землетрясение; растрескавшееся здание ресторана готово было рухнуть и сплющить нас в лепешку, оставаться внутри было нельзя! Мы с воплями выскочили наружу и без остановки бежали до самого канала. Но рядом с местом, где пришвартовались наша барка, обрушился какой-то лабаз, и обломки завалили подход к реке. Все лодки рядом оказались повреждены или затоплены, теперь от них не было никакой пользы. Бедолага Кенкити совсем потерял голову от горя, он стоял на берегу и причитал:

— Вы только посмотрите на этот кошмар! Я больше никогда не смогу ходить на своей лодке…

Ночное небо озарилось первыми багряными сполохами, в городе начались пожары.

— Это фабрика, фабрика горит! — в ужасе закричала Иё и бегом устремилась вперед, не разбирая дороги, а мы помчались за ней.

Над Асакусой стелились клубы дыма — полыхала прядильная фабрика, где работала Иё; огонь с безумной скоростью распространялся все дальше. Пожар охватывал все новые и новые здания…

Весь район Морисита-тё превратился в сплошное море огня, народ метался в панике, люди от мала до велика орали во всю мощь своих легких.

— Плохи дела! — закричал Кенкити, сгреб Иё в охапку и встряхнул. — Мы ничем не сможем помочь, даже если успеем добежать до фабрики!

Шум толпы перекрыл громогласный голос полицейского:

— Бегите к пристани, что у складов армейского обмундирования!

Но мы проигнорировали это указание и побежали прямо в противоположном направлении, без роздыху до самого моста Эйтай. На другом берегу реки огонь полыхал от Нихомбаси до самой Асакусы, как в плавильном горне. Люди оглядывались назад и видели стену огня за своей спиной, а ветер разносил огонь все дальше и дальше. Воздушный вихрь подхватывал языки пламени, вздымал их высоко в небо, кружил, как осенние листья, и опускал на крыши и стены домов. Взбесившиеся от огня и дыма лошади с диким ржанием неслись куда глаза глядят и, окончательно обезумев, бросались в речную воду!

Мы решили все-таки попробовать добраться до армейских складов, но толпа накатывала на нас волна за волной, нам приходилось прокладывать путь почти вслепую. Несмотря на то что стояла ночь, было светло как днем — огонь разгорался все сильнее и озарял небо багровым заревом. Мы успели добежать до набережной реки Осима, когда снова послышался зловещий гул и взметнулся громадный столб пламени. Обрушились пылающие армейские склады, на улицы выплеснулась новая толпа людей. Искры взлетали в ночное небо вместе с пронзительными криками и стонами — тысячи людей так и не смогли выбраться из здания склада и сгорели там заживо!

Я оставил всякие надежды выбраться из этого столпотворения живым и невредимым, кругом творилось настоящее светопреставление, и дальше могло стать только хуже! Жар от пожарищ гнал нас все дальше, мы покорно двигались вместе с остальной толпой в сторону моста Айкава. Люди запрудили мост так плотно, что мы протискивались с большим трудом, но пламя стремительно нагоняло беженцев, его языки уже дотягивались до одежды — надо было срочно что-то предпринимать, иначе мы все рисковали сгореть заживо.

На наше счастье, под мостом как раз проходила барка, она была аккурат под нами!

Кенкити крикнул:

— Прыгаем туда! — схватил Иё на руки и прыгнул вместе с ней. Я, не мешкая, последовал за ними. На барке уже сгрудились несколько дюжин пассажиров, но среди них нашлись люди, которые помогли нам взобраться на борт. От безысходности люди стали бросаться с моста в реку целыми сотнями, многие плыли к барже и пытались вскарабкаться на борт. Некоторым это удавалось! Но перегруженная барка осела и могла перевернуться в любой момент…