Холодные ключи (Новичок) (ЛП)

Закрыв глаза, разомкнув губы, голая Илька под музыку Ак Торгу растопырилась на столе в узком проходе. Она гладила свое тело, бёдра, мяла груди, а потом выгнулась назад, подняла таз, широко раздвинула ноги и ритмично выпячивала открытую вульву прямо в лицо человека на ступеньках. А тот не мог ни отвести взгляда, ни слова не вымолвить. Она презрительно расхохоталась, присела на столе, изогнулась — и, издавая громкие стоны, выдавила что–то из влагалища — плётку из чёрных волос.

Столовая радикально отличалась от скромного убранства номеров. Тяжёлые трёхслойные скатерти с пышным цветочным орнаментом, которым не уступали шторы на окнах. На дальней стене по огромному плоскому телевизору шла музыкальная программа, и вопль Блейеля утонул в разухабистой песне.

Его удручало не только то, что он оказался способен вообразить себе такое. Но как он мог после этого спокойно спать дальше? Надо было в паническом отвращении от самого себя выскочить из подушек. Остаток ночи ходить по комнате, ломая руки, и встретить рассвет, с восковым лицом застыв у окна; тогда он хоть частично искупил бы вину. Вместо этого он встал по будильнику, как ни в чём не бывало, вымылся и оделся, как ни в чём не бывало, и только сейчас всё вспомнил — и чувствовал себя осквернённым.

Притом не было ничего чище его чувств к Ак Торгу! Он не имел никаких, абсолютно никаких задних мыслей, никакого расчёта, или честолюбия, не говоря уже о непристойности. Его переполняла любовь — самая невинная, чистая, неожиданная, какую только можно вообразить, настолько чистая, как бывает только любовь в начале новой жизни. Сердце его бешено заколотилось, живот закрутило.

Что за тёмные силы стремились опошлить чудо? С изнурительными видениями про Ильку он за последние недели почти свыкся. Но ведь они остались в мире старого Матиаса Блейеля! А новый Матиас Блейель, который создавался в настоящий момент, который только–только стал возможным, для них недоступен, все тупики прошлого должны остаться позади!

Бесполезно спорить. Чёрная плётка из влагалища. Бочка с нечистотами опрокинута.

Ну уж нет!

Он встрепенулся. Мерзость взяла верх только на время кошмара. А теперь, за этими тяжёлыми занавесями, снова ясный день, и он должен бороться за новую жизнь и не поддаваться провокациям!

Как ему хотелось обратно, в сосновый бор на Томской писанице. Надо было остаться там, не отходить от неё, быть с ней!

Как это было бы чудесно.

Но сейчас он не может ничего поделать, и ему хотелось по крайней мере послушать её диск. Можно ли это устроить в гостинице? Он взглянул на телевизор и сразу отвернулся. Интересно, сколько стоит в Кемерово маленький проигрыватель компакт–дисков?

К еде прикасаться не хотелось. Из вежливости он проглотил одно яйцо, ведь женщина специально из–за него встала к плите. Несколько ложек йогурта, чашка чаю. К ветчине, помидорам, солёным огурцам и консервированному горошку он не притронулся. Он посмотрел на часы и с облегчением увидел, что ему пора поспешить. Быстро почистить зубы, решить, брать куртку или нет; в одиннадцать его ждал Артём.

— Герр Блейель! Откуда вы звоните?

— Из Кемерово.

— Как, простите?

— Из Кемерово.

— Из Кемерово! Чудесно! Как вы там?

— Хорошо, большое спасибо. Очень хорошо. И фрау Карпова очень мила, она так обрадовалась грамоте.

— Великолепно!

— Герр Фенглер… почему я вам звоню… у меня возникли обстоятельства…

— Что у вас возникло?

— Обстоятельства. Я… по причине, которую сейчас… мне хотелось бы задержаться ещё.

— Задержаться? В Кемерово?

— Да, у меня здесь… это очень важно… извините, что так скоропалительно, но я прошу дать мне несколько дней отпуска, за свой счёт.

— Вы хотите ещё побыть в Кемерово?

— Да. То есть, если никак нельзя…

— Оставайтесь до конца недели.

— Мне нужно… такое дело, обратный рейс, он будет только в следующую среду.

Блейель сам так изумился своему неожиданному вранью, что трижды осекался, прежде чем продолжил:

— Я, конечно, свяжусь с герром Хюнингом, чтобы он меня подменил.

— Давайте, герр Блейель, так и сделайте. Всё уладится. Вы уже много нафотографировали?

— Я обязательно ещё…

— И когда вернетесь, то всё расскажете.

— Да. С удовольствием. Очень вам благодарен…

Но Фенглер уже повесил трубку. Всё уладится, подумал Блейель и улыбнулся телефону. Как хорошо, что он дозвонился до старикана.

Вскоре из уборной вернулся Артём. Они сидели на бордовом пухлом диване из искусственной кожи, в залитом холодным светом кафе, куда они зашли после музея.

— Мы выиграли время, — сияя, сообщил Блейель Артёму.

— Это здорово. Только вынужден признать, что не вполне понимаю, о чём…

— Ах, извини. Я немного возбуждён. Знаешь, я ещё никогда… во всяком случае, я имел в виду себя. Я выиграл время. Это значит, что я здесь ещё подзадержусь.

— Ого.

— Но тебя это пусть не беспокоит. Ты свой объём работ уже практически выполнил.

Артём пожал плечами.

— Пока мне ещё платят.

— Только сегодня и завтра.

— Посмотрим.

— Нет, нет, нет, об этом не может быть и речи. Я и так безгранично злоупотребил любезностью фрау Карповой. А твоей и подавно.

— Ты так считаешь?

— Я твой должник навеки.

— Матвей, сколько можно преувеличивать.

— Независимо от этого, ты свою работу выполнил, и баста.

Артём начал щелчками сбивать крошки со стола.

— И что же с тобой будет без меня?

— Как–нибудь справлюсь.

— Да уж, парень ты справный.

Телефон ещё лежал около тарелки Блейеля. Он отключил его и спрятал в сумку. Когда он нагнулся, кожаный диван издал громкий непристойный звук.

— Артём. Если у тебя будет время и желание ещё побыть моим ангелом–хранителем, я буду очень рад. Очень. И тогда я, разумеется, буду платить тебе сам. Просто скажи, сколько это стоит.

— Ты становишься легкомысленным.

— Нет, я серьёзно.

— Хлопнем водки?

— Лучше не надо. Я не привык, лучше мне сделать перерыв с алкоголем.

— Я заказал всего–навсего двести грамм. Уже за это любая официантка обзовёт нас рохлями. Юная официантка в белой мини–юбочке.

— Ещё слишком рано.

Но юная официантка уже стояла перед столиком, держа на подносике графинчик и две стопки.

— Тогда выпьем за герра Фенглера.

— За герра Фенглера, — кивнул Артём.

— И за фрау Карпову.

— О да, за нашу славную Галю.

Они выпили.

— Кстати, как её больной малыш?

— Правильно, забыл тебе передать — столик в «Дружбе народов» заказан на завтра.

Блейель улыбнулся.

— Прощальный ужин.

Артём сидел, откинувшись назад, и теребил волосы. Потом спросил:

— Ты правда хочешь ещё остаться?

— Я должен.

— Почему?

— Я же вот только теперь приехал.

— Думаешь?

Блейель ничего не ответил, улыбнулся ещё шире, подняв брови.

— А если она не ответит?

Улыбки улыбками, но в мозгу гостя зародилась мысль, что Артём может утаить от него ответ Ак Торгу. Это было в его силах. И он никак не сможет ему помешать.

— Ты потом не посмотришь, ответила она или нет?

— Если хочешь, можем пойти вместе в интернет–салон, прямо сейчас.

— Да, хочу.

— Матвей, прости, но ты бредишь.

— Да.

— Извини, я хотел сказать: ты бредишь, как ещё никто на моих глазах не бредил. Даже мой достопочтенный батюшка.

Блейель едва не хихикнул, но сдержался. Не хватало ещё подтверждать диагноз. Артём допил рюмку и оглядывал его, придирчиво и вопросительно.

— Пожалуй, я останусь твоим переводчиком. Надо же знать, что с тобой будет дальше.

— Очень рад. И, как я сказал…

— Ладно, ладно. Всё в свое время. Пойдём–ка в интернет.

— Я заплачу!

Интернет–салон оказался мрачным помещением с мраморным полом; после залитой солнцем улицы Весенней казалось, что они попали в склеп. При входе томился охранник в чёрной форме, внутри рассеялась горстка бледных студентов. Блейель поёжился.