Дороги Катманду

— Что за дурачье! — проворчал Оливье. — Чего они ждут, почему не бунтуют? Им достаточно поджечь окружающий их сушняк!

— Они даже не догадываются, что такое возможно, — ответил Патрик. — Они знают только то, что они парии. И это они знают с момента своего рождения, знают тысячи лет, всегда. Ты можешь убедить буйвола, что он есть нечто иное, а не буйвол? И все же он хотя бы изредка может боднуть своего хозяина. Но у париев нет рогов.

Издалека джип выглядел, как облако пыли, перемещавшееся по пустыне. По совершенно сухой, но все же населенной равнине с немногочисленными деревушками, причем, вокруг некоторых даже встречались деревья, хотя и почти засохшие. Казалось невероятным, что в таких условиях может существовать жизнь.

— Их революция осуществляется нашими руками, — продолжал Патрик. — Мы появляемся здесь с деньгами. И эти деньги мы не тратим на милостыню. Нет, мы платим им за работу. Но работают они не на нас, а на себя. Они начинают копать колодцы, обрабатывать принадлежащую им землю, сеять, собирать урожай. Как только они получают достаточно зерна, чтобы продержаться до следующего урожая, они спасены, и мы можем уезжать. Приехав сюда, мы имеем дело с животными; уезжая, оставляем здесь людей.

Оливье промолчал. На него давил свинцовый груз усталости, резкой смены обстановки и абсурдности всего, что он успел здесь увидеть. Пыль и мелкий песок забивали ему горло, скрипели на зубах и обволакивали все тело, словно реголит Луну.

Постепенно дорога поднялась над уровнем окружающей равнины. Теперь джип катился по насыпи, возвышавшейся на метр с лишним над потрескавшейся глинистой почвой.

— Когда нет засухи, — сказал Патрик, — эта местность каждый год оказывается под водой. Более или менее сухой остается только дорога, идущая по насыпи, хотя иногда ее тоже заливает.

Солнце опускалось к горизонту, но жара не спадала. Шлейф пыли позади джипа окрасился в розовый цвет.

— Когда я приехал в Палнах, его жители ходили без одежды. В Индии есть места, где обнаженность свидетельствует о невинности. Здесь же они ходили голые, как животные. Поэтому нам пришлось начать с того, что мы их одели.

Они подъезжали к деревне, хижины которой сгрудились на невысоком бугре, зародыше холма, который все же мог защитить деревню от наводнений.

— А вот и Палнах, — сказал Патрик.

У подножья небольшого холма, на котором сгрудились хижины, в земле была вырыта воронка диаметром в несколько десятков метров, на дно которой спускалась тропа. Это был колодец. Колодец еще не был закончен, он едва достиг кровли водоносного пласта. Нужно было копать гораздо глубже. Этим занимались несколько мужчин на самом дне воронки. Им помогали женщины, выстроившиеся цепочкой до гребня вала, окружавшего воронку. Они передавали друг другу наполненные влажной землей корзины. Когда корзины оказывались на гребне, стоявшие там мужчины высыпали землю на внешнюю сторону вала. Земля желтого цвета была настолько насыщена водой, что тут же растекалась, словно жидкая грязь. И хотя слоем этого липкого мазута были

покрыты лица и тела женщин, они радостно смеялись, потому что грязь была для них благословением, благословением водой, наконец-то появившейся из-под земли. Джип, сопровождаемый толпой детворы, затормозил возле колодца, обнесенного высоким валом.

— Защита во время наводнения, — заметил Патрик, обращаясь к Оливье. — Таким образом спасаем воду от воды. Потому, что паводок несет с собой много мусора и навоза, а то и трупы животных. Конечно, все это может служить удобрением, но если питьевая вода смешается с паводковой, ее нельзя пить.

Землекопы прекратили работу и поднялись наверх. К ним присоединились остальные жители деревни, повыскакивавшие из хижин. Плотная толпа окружила джип и замерла в молчаливом ожидании. Патрик выпрямился и, подняв к груди сложенные ладонями руки, принялся отвешивать во все стороны поклоны. При этом он улыбался, подчеркивая неофициальный, дружеский характер приветствия. Потом спрыгнул на землю.

Вслед за ним из джипа выбрался Оливье. Остановившись, он огляделся под устремленными на него взглядами мужчин, женщин и детей. Это были совсем не те взгляды, как у людей в городе — там покорно ожидали прихода смерти. Тем не менее, и там, и здесь у взглядов всех местных жителей была одна общая особенность: они были открыты. Это слово неожиданно пришло на ум Оливье, и он осознал, что раньше видел только закрытые взгляды. В Европе, в Париже, у бабушки и матери, у всех его друзей, у встречных девушек, даже у товарищей, стоявших рядом с ним на баррикаде, взгляды всегда были закрытыми. Они ничего не хотели получать, они ничего не хотели отдавать. Они были закрыты броней, из которой делают сейфы.

Здесь, на другом краю Земли, глаза были открытой дверью. Они были темными, как будто за этой дверью был мрак пустоты. И они ждали, чтобы через эту открытость вошло что-то, способное светом изгнать темноту. Может быть, это будет дружеский жест. Может быть, это надежда увидеть Бога в конце бесконечной ночи. Жизнь, смерть — похоже, отступали перед желанием уловить малейший след, ничтожный атом надежды, которая должна же была материализоваться в этом огромном мире в облике брата, чужеземца, цветка или Бога. Ведь они ждали тысячу лет, и вот, наконец, появился некто, принесший первый лучик надежды. И в каждом взгляде светились этот лучик и ожидание более яркого света. В обмен они были готовы пожертвовать собой.

Оливье почувствовал головокружение, словно очутился на краю бездонной пропасти. Он понял, что эти глаза ждали именно его.

— Ты хотя бы поприветствуй их, — толкнул его в бок Патрик. — Мне придется сказать им, что тебя посылают в другое место и что я остаюсь. Не могу же я сказать им правду.

Оливье очнулся и принялся отряхивать пыль с одежды.

— Скажи им все, что ты хочешь. А я ухожу. Где моя дорога?

Окружавшие их мужчины и женщины сложили руки перед грудью и принялись кланяться с улыбкой. Дети со смехом повторяли жесты взрослых.

— Поприветствуй их! — шепнул Патрик. — Они же ничего плохого тебе не сделали.

Смущенный Оливье, понимавший, как нелепо он выглядит, принялся неловко отвешивать поклоны во все стороны. Остановившись, он яростно прошипел:

— Может быть, достаточно? Покажи мне дорогу!

— Ты не хочешь переночевать здесь? Ведь ночь на носу. Пойдешь завтра утром.

— Нет, мне нужно идти, — возразил Оливье.

Взяв с сиденья джипа рюкзак, он забросил его за спину.

— Послушай, они приготовили небольшое торжество по случаю твоего приезда. Останься хотя бы на этот вечер.

Окружающие, не понимавшие происходящего, смотрели то на Патрика, то на Оливье. Тот ощущал нараставшую вокруг него энергию невыносимого для него призыва.

— Я всего лишь задолжал вам немного денег, вот и все! Я верну их! Если ты не хочешь, чтобы я пошел куда глаза глядят, покажи мне дорогу.

Но вокруг них с Патриком уже сомкнулся людской круг, и, чтобы уйти, Оливье должен был прорвать его, растолкать людей в стороны обеими руками, как это бывает в густом лесу, когда ты раздвигаешь ветки кустарников, чтобы выйти на тропинку. Патрик молчал. В какую сторону ему идти? На север? Солнце опускалось к горизонту слева от него. Значит, он стоял лицом на север. Ему нужно было идти прямо вперед, никуда не сворачивая.

Он шагнул, и толпа раздалась перед ним, образовав сквозной проход. Оливье увидел, что из деревни к ним бежит девочка, держащая что-то в руках перед собой. Оказавшись в центре круга, она передала то, что несла, старику, стоявшему в первом ряду. Это была небольшая чаша, простая чаша из светло-зеленого пластика, вариант современного Грааля, но наполненного до краев чистой водой, ни капли которой не пролилось, когда девочка бежала.

Старик с поклоном передал чашу Патрику, сказав при этом несколько слов. Патрик передал чашу Оливье.

— Они дают тебе самое ценное, что есть у них, — сказал он.