Записки на запястье

В городе осталось множество досок почёта. Основательных, бетонных. Их не решаются сносить, и под латунными буквами «Лучшие люди» — никого нет. Улетели все.

Когда проходит влюблённость, делается пауза, в которую всё про всех становится слышно. Будто в поезде, когда вдруг остановка, и стук колес и общий шум движения замолкает, а громко слышны шуршание пакета с верхней полки, плач младенца в соседнем купе, и даже свой собственный кашель оглушает.

Я больше люблю готовить еду, чем её есть. Значит ли это, что я мастер заварить кашу, но не расхлёбывать её?

Пыталась искать книгу на полках магазина. Отчаялась, перебрала все мыслимые последовательности букв и разделов, не нашла. Продавщица подошла помогать и осторожно ступала перед стеллажами, резко вскидывала голову, трогала корешки, приседала и вытягивалась. Кажется, принюхивалась. Бормотала под нос «Иди-иди сюда, мой хороший». Большая охотница почитать.

Вовка наутро рассказывает:

— Мы вчера ещё и в драку влезли.

— А кто дрался?

— Старики и дети.

Серёжа спит свернувшись, и похож таким на собственное ухо.

Бывают особенные дни. Откуда-то знаешь, что твой далекий друг ест на обед. Точно угадываешь, что за песня сейчас прозвучит по радио. Одновременно с собеседником произносишь одну и ту же фразу. Вдруг понимаешь, что автобуса не будет. Предвидишь, что приятель не придёт. Но это всё мелочи. Но когда чувствуешь что-то серьёзное — это всё равно бесполезно, потому что ощущение приходит всегда за доли секунды до события. И нет таких мощных тормозов. Только мелькнёт: «Сейчас, наверное, будут убивать».

Когда ты сможешь безболезненно осознавать чужое «не могу» как «не хочу», а свое «не хочу» как «не могу», вот тогда у тебя всё будет отлично.

В вагоне метро мучалась. В толпе с двух сторон меня зажали юноша и девушка. Девушка пахла рыбой, а юноша лимоном. Я всё боялась, что их будет неумолимо тянуть друг к другу, и они меня сомнут.

Брату очень не хочется разрешать жене ездить на своей машине:

— Ну, понимаешь, ты же давно не водила, тебе надо привыкнуть сначала…

— Как я могу привыкнуть, если ты меня не пускаешь за руль?!

— Пойми, машину надо почувствовать!

— Как я буду её чувствовать из дома?!

— Ну… постарайся…

В художественном салоне на стенах висели: «Маска Толстого (посмертная)», «Маска Гоголя (посмертная)» и «Маска Афродиты». Пожизненная.

На картинке изображена собака, которая тянется носом вверх за облачком запаха и надписью «У нас нюх на низкие тарифы». Это всё неправильно, надо, чтобы она морду опустила к земле, потому что тарифы низкие!

Перечёркнутый пешеход на дорожном знаке издалека очень похож на иероглиф.

Ещё я знаю, почему про людей иногда говорят «глубокий» или «широкой души человек». Это про таких, в которых можно зайти целиком, сесть, ноги вытянуть и ещё место останется.

Однажды я работала вожатой в детском лагере, и ещё до приезда детей мы обнаружили в только что отремонтированном корпусе скабрезные наклейки в палатах. Так развлекались рабочие за время ремонта. Несколько дней мы их отдирали, а потом въехали дети и понаклеили точно таких же.

Нам домой часто звонят и просят к телефону мастера по ремонту авиалайнеров.

Я сейчас живу на кофе и мармеладных мишках. Но ни бодрости, ни веселья не ощущаю.

Серёжа хочет восстановить спортивную форму. Я предлагаю диету, спорт и наполнить тренировками все наши лесные прогулки с псом. Оживляется:

— Точно, в Битце я буду качать битцепсы, а в Царицыно… царицыпсы!

И бодро уходит от меня спортивной ходьбой.

Люди считают, что соловей среди птиц как белый гриб среди сыроежек.

На скамейке сидят незнакомые юноши. Хочу пройти мимо них с достоинством, но мама долго не берёт трубку и, поравнявшись с ними, я вынуждена произнести: «Мама, вскипяти мне кастрюлю воды». «С лёгким паром», — слышу вслед.

Сквер завален, но дорожки исправно чистят, и, параллельные, они как гигантская лыжня. По ним хозяева бродят с псами, и те переглядываются через сугробы, как в Хемптонкорском лабиринте, задирая вверх морды.

И ещё эта дурацкая убеждённость у всех, что отказывающий много счастливее отвергнутого.

Сильно устала и поймала себя на том, что прежде чем совершить телефонный звонок и удостовериться, что с близким человеком всё в порядке, налила себе кофе и подумала «нет, сначала я пять минут передохну, потому что если что-то случилось, я ещё долго не смогу этого сделать».

В меню перечислены напитки: морс, квас. Лакейское что-то в обоих.

На ёлочном базаре подойти к голубой ели из Дании и сказать:

— Дай лапу!

Телевизионная передача про умных детей:

— Я дарю тебе книгу. Это ныне живущий, но уже очень талантливый автор.

Телевикторина:

— Акушерка уверяет, что несколько раз прятала колыбель с двухнедельным Джоном Ленноном под кровать. Зачем она это делала?

— М-м-м… спасала от бомбёжки молодого музыканта?

Вовка рассказал про чуваша, который в новый год как следует выпил и пошёл в лес за ёлкой. Как только выбрал дерево, оказалось, что не взял с собой топора. Часа два упорно гнул и подпиливал ёлку камушком. А потом уложил из двустволки.

Первый год в жизни знаю, о чем думать, пока бьют часы на Спасской башне.

О ёлках, которые за минуту теряют всю ценность, как, наконец, догола раздевшаяся стриптизёрша.

Принтер разговаривает со мной в гадательной манере — «Закажите пурпурный картридж».

Правильный камамбер всегда пахнет пляжем в дождь.

На нашем пешеходном переходе установили электронное табло с обратным отсчётом времени. Секунда — год моей жизни, потому что дается как раз 30 секунд. И я упражняюсь, как герой из фильма про Свифта (стою на рыночной площади), возвращаясь к своему нулю.

Мне очень нравится, что в последние дни года люди прощаются до «после-праздников», представляя каникулы пропастью, которую надо перепрыгнуть, потому что следующий год подойдет не вплотную.

В новогодние каникулы в кинокассах бум, билетов нет ни на что. Серёжа упрямо не хочет идти на «Хроники Нарнии», куда попасть ещё можно и вся остальная компания согласна. Перебираем фильмы, спорим, ссоримся перед расписанием сеансов. Я устало ворчу:

— Ну, и ты не согласен пойти на жертвы?

— На что? — светлея, вскидывается на расписание Серёжа.

Игорь подарил шарнирного человека из Икеи, не расстаюсь с ним, сначала усаживаю в позу любопытно смотрящего на ручку кресла в кинозале, по выходе складываю из него Оскара, торжественно вручаю желающим, похоже ужасно.

В туалете реклама какого-то лекарства.

Из букв «о» и «з» в названии сделали цифры скорой помощи на фоне красного креста. Не знаю, я твердо запомнила «Куринольтрин».