Не много ли для одной?

Сегодня уже двадцать девятое июля, как быстро бегут дни, я совершенно забегалась. В шесть часов проводила Степана на работу. Пошла к плотнику, который должен установить дверную коробку. Подошел заместитель инженера, говорит: не то делаешь, ставить нужно еще одну коробку, а потом эту. Я рассказала ребятам, наготовила обед и ушла на работу.

Звонит Степан: «Воды привезли?» Не понимает, как я задыхаюсь от этой суеты, но ему ответила спокойно, что сейчас сбегаю посмотрю, т. к. я вчера просила шоферов — должны привезти. Я спросила у диспетчера разрешения уйти на двадцать минут и сбегала. Проверила: ряд заливать кончают.

К вечеру надо занять денег: я вчера брала только до сегодняшнего дня, а у самой и дома нет. Я снова отпросилась у диспетчера, побежала, сняла с книжки последнюю полсотню. Пришел паровоз, я набрала воды, навела порядок в станции. Села за стол и, сидя, уснула. А когда проснулась, руки мои онемели, лицо отекло. Я подумала: так, сидя, можно и умереть. Но эти мысли надо гнать, лучше сбегать к зятю спросить, как ставятся коробки. Зять меня напугал, что не так сделали, а сам не пришел показать. Ох, люди, люди, какие они все разные. Василий без нас ни одного ряда не залил, а теперь про это забыл. В обиде на всю жизнь я буду на них.

Самое трудное сделано, сруб слит. Осталась плотницкая работа. И как прорвало этот дождь. Надо ехать за бараком, а дождь мешает, и уж сентябрь на носу, а у детей много не хватает, и денег нет. На себя я не трачу ни одного рубля, хожу к Тамаре, может, и надоела я ей, но пока не отказывает, а потом я рассчитаюсь, а так бы я свалилась с ног. Все на бегу и как-нибудь, а у нее творог, сливки и каша вкусная. Спасибо ей, хоть этим поддержала в трудное для меня время.

А Степаша сумел напиться, а пьяному море по колено — подсунул руку под рычаг лебедки и получил перелом. Да хотя бы срослась как нужно, а то рука в гипсе, а он снова напился и еще ударил кого-то, а потом всю ночь ходил из угла в угол, пришлось отдать ему пиво. «Пей, — говорю, — может, у пьяного не так болеть будет». А я пиво берегла для поездки в Тайгу: все угостить надо людей, но мой план нарушился. Степан один за три дня выпил.

Установилась погода, надо ехать за бараком. Послала его одного, чтобы разобрать нанял людей. Один не едет. Тогда я решила в свой выходной съездить. За машины было уплачено. Я подсказала зятю число, когда поедем, и они подошли.

Поехали на трех машинах. Какая красота в лесу, просто радость не высказать. Через час сорок минут мы уже были на месте. Как поглядели на этот барак, так и ужаснулись. Лес толстый, длинный, а приехавшие люди все имеют по одной здоровой руке: то больна, то повреждена, а Степа и вовсе с левой.

Шофера пообедали и ушли. Мы одну машину нагрузили к четырем часам, стали вытаскивать трактором и посадили так, что двумя тракторами кое-как вытащили. Последнюю машину закончили, когда уже стемнело. Накатывалась огромная туча, а если нас захватит дождь, то сидеть всем в Тайге.

Подъехали к Барзасу, две машины переехали по мосту, а третья пошла в брод и засела. Сколько не мучались, а без трактора ничего сделать не смогли. Тогда решили, что мы поедем, а Степан останется с той машиной и, как появится трактор, вытащит его. А у меня сердце болит, думаю: вдруг не вытащат? Как они домой попадут?

Мы приехали, я всех угостила, отправила. Сама легла на полу не раздеваясь. Долго мы разговаривали с матерью, я не знаю, как я уснула. Очнулась, когда Степан заговорил. Как я обрадовалась! С меня свалилась огромная гора.

Теперь надо думать, что сделать, чтобы этот лес пошел на обделку дома. На второй день позвала я механика с лесного склада, который во всем очень хорошо разбирается. Он посоветовал, чтобы я взяла разрешение на обмен леса на шахте и разрешение на распиловку, и за пилораму тоже уплатить.

Все это я обделала, но лес нужно отобрать, а для этого нужны плотники. А тут занятия каждый день. Приду с работы, набегаюсь дома, а приду на занятие, сплю мертвым сном. Я и руки щипаю и губы кусаю, хоть бы не спать, нет, не могу. И что такое, не пойму, то ли уж всякими заботами и беготней переутомила свой организм, или с сердцем совсем плохо, не знаю, но надеюсь, что все пройдет.

Подходит первое сентября, мои сыновья пойдут в школу, а мне хочется им сказать хорошее, жизненное, а поймут ли они, не знаю. Но когда подрастут, то всякое сочиненное мною слово они поймут.

«И если мне удастся вот эту стройку роковую, тогда вздохну я полной грудью и по-другому заживу. Я увлеку в свое стремленье Степана и своих детей, чтоб завести всю обстановку: комод, диван, и шифоньер. Чтоб в залеможно б сесть помягче, картину дома посмотреть. Приятно радио послушать — лишь только б пьянку одолеть!»

Пришли плотники, их трое, посидели, поглядели, стали договариваться. У вас, говорит, нужно срубить два ряда, балки, пол, потолок и покрыть крышу. Эта работа будет стоить четыре с половиной тысячи, притом, обязательно, обед. Я отвечаю: мне нет время готовить, т. к. я ухожу из дому на целый день. Тогда они прямо заявили, что без обеда работать не будут.

Я согласилась, но когда ушла на работу, я не могла найти места. Чтобы маленько успокоить себя, я стала высчитывать, сколько же каждый из них заработает за день. Если они свою работу кончат в шестнадцать дней, значит, больше ста рублей. Утром пошла к Тамаре, узнать, сколько платила ее соседка. Рассказала ей свое горе, а она говорит, не знаю это не дорого. Видит, что я в перемене, вот и успокаивает. Налила мне сливок стакан, наложила варенья, садись, — говорит, ешь. Я отвечаю: не хочу, а она свое толкует: аппетит приходит во время еды. Села я, с полстакана съела сливок и ушла.

По возвращению в станцию встретила плотника. Он рассказал мне, что крыша стоит две тысячи, ряд срубить — двести рублей, балки и потолочные тоже двести рублей, потолок настелить — пятьсот рублей. Я все подсчитала, то на то выходит. Тогда малость успокоилась. Только обед не у всех.

Пришла домой, стала говорить Степану, а он матерком: наняли людей, пусть работают, переживем как-нибудь.

Плотники требуют брусики, чтобы набить на балки, а где их взять. Побежала в лесной, договорилась, оттуда за гвоздями в сельмаг, а тут как на грех ногу трет, сняла сапог, обвернула носовым платком и дальше, а с раннего утра привезли шлаку машину, мы ее загрузили за двадцать минут.

Вот уже обед, а у меня во рту ничего не было. Пришла в сельмаг к заведующему, и говорю: будет ли ваша милость, а идти больше некуда. Он смеется: «Была, — говорит, — у меня милость, да к верху взвилась, но что с тобой сделаешь, иди, там продавцы взвешают».

Я вспомнила, что сегодня суббота, я должна плотникам литру магарыча, а денег у меня мало. Ох, горе! Я спросила, скоро ли придет другой продавец, мне ответили — нет. Тогда надо пойти где-то денег искать. Заняла сто рублей. Вернулась я домой с гвоздями и с деньгами.

Степан с ребятами варит, т. к. у него одна рука больная. Я помогла одеться Степану, взяла с собой соседского парня, мы пошли в лесной, а Степан в больницу, а из больницы наказала ему зайти в магазин, купить водки.

Сидим мы в лесном, десятник обещает: вот сейчас, вот сейчас, а у меня в животе кишечник табора играет. Время два, начали пить, за десять минут распили. Машину не дает. Смотрю, возчик стоит, подошла, попросила, быстро скидали и пошли, а возчик повез.

Не успели позавтракать, машина подошла опять за шлаком. Угостила я возчика, шофера, гляжу: воды привезли, — и того надо угостить.

Ребята пришли из школы. «Вы, — говорю, — дети, ешьте и убирайте, а я поехала за шлаком». Нагрузили еще одну машину, как бы хотелось отдохнуть, но баня топится и пол помыть надо. Я успокаиваю: еще только четыре, успею сделать все. Да все и переделала: собрала белье детям, Степану, сварила ужин. Голова стала тяжелая, руки сами опускаются. Собрала остатки сил, вымыла Степана, т. к. у него рука больная, сама обмылась по-скорому и легла, что умерла. Степан будил ночью: «Саша, повернись, ты храпишь сильно», а я как под землей слышу, что говорит, а ничего не понимаю.