Седой Кавказ

Даже опытный таксист с трудом нашел Привокзальный пере-улок. Дом двенадцать в самом конце, в тупике.

Султанов отпустил машину, осмотрелся. Улица широкая, мрач-ная, глухая. Редкие фонари чуть-чуть освещают ее. Вдоль разбитой ухабистой дороги, широченные грядки; на них, чудовищными скеле-тами, на фоне темно-фиолетового небосклона, толпятся оголенные ветви деревьев.

В конце улицы мрак высокого забора, за ним кипит жизнь же-лезнодорожного узла. Там все в свете мощных прожекторов, беспре-станно в разные стороны уносится медленный перестук колес, из ди-намика слышен приказной голос диспетчера, вонь жженного угля и мазута заполняют округу.

Минут десять постоял Оздемир вслушиваясь, наблюдая. Пус-тынно, будто здесь никто не живет. Дом двенадцать неказист, имеет явно заброшенный вид, и вряд ли здесь кто-либо постоянно прожива-ет в последнее время. В одном окне свет, оно не зашторено, а наглухо занавешено простыней. Из этого Султанов делает вывод, что в доме хозяйничают мужчины.

На крыльце из-под разбитого плафона слабый свет. На вымо-щенной битым кирпичом дорожке к калитке, на покосившемся, де-ревянном крыльце – шматки свежей и высохшей грязи. Осторожно ухватив старую щеколду, Оздемир слегка толкнул калитку; дверь чу-точку поддалась, потом уперлась во внутренний засов. Он уже поду-мывал крикнуть Попову, как в дальнем конце переулка, сверкнул ос-лепительный свет фар: на ухабах лучи дальнего света запрыгали вверх-вниз, из стороны в сторону, высвечивая в плотном, туманно-сыром воздухе моросящую слизь.

Машина медленно повернула к дому двенадцать, у самой ка-литки остановилась. Почему-то именно этого ожидавший Оздемир, заранее отошел в сторонку, чтобы фары при повороте не осветили его, присел на корточки во мраке густого кустарника.

Мотор заглушили, остались светиться только подфарники, хлопнула дверь. Одетый в дубленку мужчина привычно постучал в калитку. Ожидая ответа, он закурил, потом постучал вновь.

Скрипнула дверь.

– Кто это? – властный, чуточку шепеляво-капризный мужской голос.

– Это я, – ответил приезжий.

Зашуршал битый кирпич, заскрежетала щеколда, приезжий ис-чез во дворе.

Оздемир на полусогнутых ногах пересек тротуар, прилип к ще-ли иссохшего от времени деревянного забора. «Бог ты мой!» – от удивления прошептал он вслух. В приезжем он без труда узнал моло-дого человека, частенько наведывавшегося к Полле, вроде односель-чанина, нахально садящегося только на его служебный стул, вечно наряженного на изысканно-провинциальный манер. Вышедшего из дома Оздемир не знал, только видел, что он в милицейской форме, без пальто, в больших калошах на босу ногу.

Султанов напряг слух, однако кроме обрывков фраз и невнят-ного бубнения ничего не различал. Рискуя, он гуськом сделал не-сколько шагов к самой калитке. Здесь щель была уже, и обзор ссузил-ся, зато теперь он отчетливо все слышал.

– Неужели без меня эти козлы справиться не могут? – возму-щался милиционер.

– Видимо, не могут. Говорят, это твой стукач, и если он не из-менит показания, что у Лорсы Самбиева покупал наркотики, то Лорсу выпустят.

– Ведь он уже давал эти показания.

– Давал, но в тюрьме Лорса как-то достал его и чуть не приду-шил. Испугавшись, этот идиот отказался от первичных показаний и теперь утверждает, что Лорсу вовсе не знает, клянется… А это ведь правда.

– «Правда, правда», – съязвил милиционер, – тоже мне право-веды собрались! А как Лорса его достал? Надо бы этого Лорсу самого придушить.

– Хм, его придушишь…

– Что это ты до сих пор так дрожишь перед этими Самбиевы-ми? За кого ты их принимаешь? Здесь в тюрьме тяжеловато, а на зону переведут, закажем, и его порешат в три секунды… И с Арзо так же сделаем.

– Я думаю, – продолжал приезжий, – что если ты сегодня заста-вишь своего агента-стукача переделать показания, то Лорсу непре-менно упекут, а что касается Арзо, то он после суда выйдет. Говорят, какие-то мощные силы за ним.

– Какие там силы?! – усмехнулся милиционер. – Старуха Рос-сошанская и доцент Пацен. Старуху скоро на пенсию отправят, а до-цент уже наш. Понял? Только никому ни слова. Дай сигарету. Бр-р-р. Что-то холодновато!

Оба прикурили, минуту, о чем-то думая, молчали.

– Ну давай, собирайся, третий раз за тобой присылают… Албаст злой.

– Неужели все это сегодня должно случиться? И на сутки покоя нет! Пусть хорошенько дадут этому козлу, он любое показание вы-даст.

– Били, отказывается… Видно, Лорса способнее вас, – усмешка.

– А ты, Мараби, все-таки симпатизируешь этим Самбиевым. Смотри, на двух стульях не усидишь, задницу потеряешь.

– К чему ты это, Анасби? Я вашей семье предан, как никто, а ты вечно меня попрекаешь!

– Ну ладно, ладно, не дуйся, – милиционер смачно сплюнул.

– Так ты едешь? Давай побыстрее, тебя ждут.

– А с этой что? Может, ты с ней останешься?

– Чего? Ты меня в это дело не впутывай!

– Что значит – не впутывай? А кто ее сюда заманил?

– Ты, Анасби, сказал, приведи ее сюда, а здесь с ней сумеешь договориться… А ты вместо уговоров с кулаками полез, думаешь, что она проститутка и ее бить можно.

– Ладно, хватит, просто подпитый был.

– А вернее, обкуренный, – ухмылка, – с наркоманией борешься, а сам…

– Замолчи! Лучше вспомни, что я еще и с проституцией борюсь и тебя дурака покрываю.

– Я с тобой делюсь…

– Теперь и я поделюсь… Ха-ха-ха, вон забирай в свой гарем и Поллу.

– Дурак ты, Анасби, – приезжий резко двинулся к выходу, на ходу крикнул. – Если едешь – выходи.

Султанов до того заслушался, что чуть не проморгал выходя-щего. Уже не обращая внимания на грязь, он на четвереньках пополз к кустам. После услышанного уличная, природная грязь показалась ему стерильной.

– Так что мне с ней делать? – со двора крикнул милиционер и двинулся вслед за приезжим.

– Не знаю, – уже за калиткой был приезжий, за ним сгорблен-ной тенью вышел напарник.

– Ладно, еще ночь побалуюсь, а если к утру шелковой не ста-нет, суну тысячу в зубы и пошлю ко всем чертям… Мараби, а может ее того?

– Ты что с ума сошел? – сорвался голос приезжего.

– Да я пошутил, – ехидный смех, потом кашель. – Вот стерва!… А стоило бы.

– Не шути… Ты подумай, сколько людей знает, что она здесь?

– Хе-хе-хе… Боишься, Мараби?!

Приезжий открыл дверь машины.

– Если ты не едешь, то я уезжаю… – он резко сел в салон.

– Стой, стой, – бросился к нему милиционер, – не уезжай… Хо-чешь меня одного здесь оставить? Не выйдет… Сейчас я приоденусь, с ней разберусь и выйду. – Он тронулся к калитке, и вдруг обернулся: и запомни, Мараби, вместе эту кашу заварили, вместе и расхлебывать будем. Так что думай, как с твоей Поллой быть.

Когда милиционер скрылся, Султанов услышал, как приезжий с натугой собрал слюну, с шумом сплюнул, и вылезая из машины, вы-дохнул:

– Ублюдок!

Минут через десять, поправляя кобуру, показался майор мили-ции, склонившись, он долго возился, запирая калитку. Приезжий за ним, все еще стоит у машины, нервно переминается с ноги на ногу, курит.

– Хе-хе… Я ей такое сделал, что к нашему приезду «шелковой» станет.

– Что? – встревожился приезжий.

– Приедем, вместе пойдем.

– Я не пойду… Не мое это дело.

– Пойдешь, как миленький. Что, решил соскочить?

– Как тебе не стыдно, Анасби? Ведь ты ее любил, женой счита-ешь?!

– Любил, считал, – передразнил милиционер. – Сволочь она!

– Не говори так о Полле, она этого не достойна…

– Ой, ой! Какой он теперь сердобольный! Что, задаром ее сюда притащил?… Три месяца без дани жить будешь…

– Ты хоть подумал, что Алпату и Домба тебе скажут?

– Ой! – даже в темноте видно, как вальяжно развел руками ми-лиционер. – Алпату поворчит, и что толку, а Домба только о деньгах думает. Дам я ему пару тысяч, чтобы стариков обработал.

– А Албаст?… Как-никак секретарь райкома! Репутация!

– Какая репутация? – от каприза еще шепелявей голос. – Пусть лучше за собой посмотрит… Поехали, – он открыл дверь машины.