Трапеция (ЛП)

- Кто звонил, Томми?

- Ошиблись номером, – без колебаний ответил Томми.

Марио выглядел спокойным, но Томми хорошо знал, как быстро это спокойствие

может перейти в приступ депрессии или почти истерическое возбуждение.

- Пойдем завтракать, – предложил он. – Вечером толком поесть не удастся.

- Завтрак! – Марио посмотрел на часы и хихикнул. – Пора завтракать!

Ел он очень много – как всегда, когда им предстояло позднее представление, что практически исключало прочие приемы пищи. Зато Томми чувствовал себя

вялым и измотанным, как расплетенная веревка. Вспоминая озарение, настигшее

его вчера – Как гимнаст я с ними и рядом не стою! – он беспокойно размышлял, что вообще здесь делает. В детстве Томми чуть ли не молился на Марио. Не это

ли заставило его заняться работой, к которой он, став взрослым, оказался плохо

пригоден? Верным ли было решение вернуться в цирк, или во всем виновата лишь

ложная решимость, вспыхнувшая на почве воссоединения с Марио?

Томми посмотрел на Марио. Тот, явно в неплохом расположении духа, расслабленно сидел на стуле. Седеющие на висках волосы обрамляли тонкое

лицо – любимое, но во многом незнакомое.

- Что-то ты притих, – заметил Марио, подливая себе кофе из оставленного

официанткой кофейника. – Насчет шоу волнуешься? Брось, все будет

замечательно. Я тебя понимаю, сам переживал такое в первый день сезона, когда был младше. Каждый год первого мая, когда мы открывались, я жалел, что

не остался в балетной школе. Собственно говоря, у меня и сейчас так, но я

просто говорю себе, что это пройдет, надо просто переждать. Расслабься. Вот, возьми последние сосиски, – он перекинул их на тарелку Томми. – День будет

долгий.

Посмотрев в его смеющиеся глаза, Томми вдруг осознал, что Марио прав.

Через несколько часов их ждет представление. Не время размышлять, достоин

ли он в нем участвовать.

- Ну да, – согласился Томми, осушив чашку. – Надо еще шесть часов где-то убить.

Нет смысла шляться поблизости и себя накручивать. Давай съездим в кино или

еще куда-нибудь.

Перед представлением над ними тщательно поработали гримеры и костюмеры.

Ожидая начала, Томми с отвращением чувствовал на своем лице толстый слой

грима и морщил нос от тошнотворного запаха какой-то дряни, которой ему

укладывали волосы. На экране, установленном за огромными панелями, демонстрировались изображения с четырех камер. Одна показывала сцену, где

знаменитый голливудский актер, приглашенный вести программу, разогревал

публику. Вторая была направлена на зрителей, в дальнейшем ее должны были

перевести на манеж. Третью камеру установили возле самого мостика, а

четвертая фокусировалась на пустой покачивающейся ловиторке. Возле

центрального монитора суетился тихий техник, совмещая изображения для

транслирования на главный экран.

Томми принялся гадать, для чего предназначена вся эта сложная аппаратура.

Джонни смотрел так, будто все понимал. Наверное, так оно и было.

Актер закончил рассказывать какую-то шутку, от которой трибуны взорвались

смехом и аплодисментами. Томми видел его на одном из изображений: красивый, начинающий седеть мужчина, слегка напоминающий Джима Фортунати.

- Мы находимся в зимней квартире цирка Старра в Калифорнии, и вас

приветствует наш сегодняшний ведущий – Барри Кэсс!

На экране за головой Барри Кэсса Томми видел кадры, которые они снимали

заранее и которые транслировались сейчас на всю страну: трапеция, фигура

Джонни головой вниз – размытая, нереальная, раскачивающаяся в

гипнотическом ритме. Томми ощутил, как невольно сократились плечевые мышцы

и напряглись икры – словно он сам был в ловиторке. На заднем плане все выше и

выше взлетал вольтижер, чей кач идеально совпадал с движениями ловитора.

Томми никогда прежде не видел себя со стороны и сейчас даже не понял, что это

он и есть. Все его внимание было сосредоточено на Джонни в ловиторке. Томми

стоял неподвижно, но когда два силуэта на экране встретились, соответствующие мускулы сократились, а в животе екнуло.

Это его мир. Он там, где его место.

Пальцы Стеллы скользнули в его ладонь, и он с грубоватой нежностью сжал ее

руку. Он посмотрел на Джонни: тот стоял, напряженный и озабоченный, совсем

не похожий на совершенного почти до боли человека с экрана.

Его я тоже люблю. Я никогда этого не понимал. Иногда он мне совсем не

нравится, но он тоже мой брат, и я люблю его…

- Сантелли, пожалуйста. Мистер Гарднер. Тридцать секунд.

Марио стоял сразу за ним – как и многие годы до того. Томми не смотрел на него

и не дотрагивался, но чувствовал его дыхание и тепло его тела.

- А теперь Джон Гарднер представляет… – говорил Барри Кэсс, – Летающих

Сантелли!

Свет, бьющий в глаза. Грохот аплодисментов, словно шум дождя по крыше

трейлера давным-давно. Огни у подножия аппарата, огни повсюду, центральный

манеж и миллионы зрителей. Стелла лезла по лестнице перед ним. Томми

потерял счет времени, ему казалось, будто он видит себя со стороны – берущего

мешочек канифоли, натирающего им руки… Было ли это сейчас или много лет

назад? Потом Марио оказался рядом, с былой небрежной эффектностью ступив

на мостик. На дальнем конце аппарата свет играл на ярких волосах Джонни.

- Хорошо, Везунчик. Ты первый. Жди моего сигнала.

Руки Стеллы, подающие ему трапецию – крепкие, уверенные, больше не

дрожащие. Обхватить перекладину, сорваться в долгий плавный кач, напряжение в плечах, перевернуться, обратный кач, нырнуть, захватывающее

чувство свободного полета, руки Джонни. Снова полет, от которого захватывает

дух, волнение, перекладина под пальцами, прыжок… легкий стук от приземления

на мостик. Стелла – стройная и прямая, как стрела, летящая, пикирующая.

Марио. Плавная совершенная линия его тела. У Томми снова напряглись плечи –

какую-то секунду он не мог бы сказать, в чьи руки летит Марио – Джонни или его.

Слияние, полет, Марио и Стелла проносятся друг мимо друга, как птицы.

Томми сам был словно в полусне и одновременно сосредоточен, как никогда.

Тело Стеллы рядом было гладкое, твердое и как бы обезличенное, но в то же

время Томми чувствовал ее так остро, что это было сродни сексуальному

желанию. Мимолетный взгляд Марио. Он снова в воздухе. Выверенный, бесконечный полет вне времени…

А потом все закончилось, и они один за другим нырнули в сетку и поклонились.

Томми пришел в себя, поеживаясь и дрожа. Он знал, что на экране полет

продолжается и продолжается – вечный, изумительный – но для них все

завершилось. Клео Фортунати подошла и заговорила с ним, и он вежливо

ответил, так и не поняв, что именно она сказала. Марио встал рядом, их руки на

мгновение соприкоснулись. Джонни, смертельно бледный, принимал

поздравления и отвечал на вопросы. Стелла тоже выглядела очень бледной и

маленькой, но все-таки выше Клео, которая подошла к ней, крепко обняла и

сказала что-то такое, от чего Стелла вспыхнула, как ребенок от похвалы.

В фокусе зрения появился Барт Ридер. Вежливо улыбнувшись, он обменялся с

Томми сухим рукопожатием и сделал положенные формальные комплименты. А

потом быстро заговорщицки улыбнулся и шепнул: «Завтра я скажу тебе, что на

самом деле думаю по этому поводу». Затем он пожал руку Марио, и репортеры

сделали их совместный снимок. Но даже это не согнало с лица Марио ликующую

улыбку.

Сейчас с Марио все в порядке. Он там, где должен быть. Там, где мы все должны

быть.

В раздевалке Томми отскреб с лица грим, чувствуя, как стягивает кожу. После

представления для всех – и артистов, и репортеров, и киношников –