Особые отношения

Время от времени все срываются. Может быть, я срывался чаще, чем другие, но это не значит, что меня нужно сбрасывать со счетов. Я же не с поезда свалился. Я просто… притормозил у «лежачего полицейского».

Я открываю дверь ванной и вижу малыша, сосущего большой палец и пристально меня разглядывающего, и его старшую сестру-подростка. Девочка стоит за спиной у брата.

— Кто вы, черт возьми, такой? — спрашивает она.

Я молча выбегаю из дома и мчусь по подъездной дороге, на которой моей машины не наблюдается. Бегу в одних трусах прочь из этого загородного тупика. На перекрестке с шоссе натягиваю на себя одежду и лезу в карман за сотовым телефоном, но батарея села. Я продолжаю бежать, уверенный, что Салли с детьми гонятся за мной в мини-вэне, который стоял у дома. Останавливаюсь я только у магазинов. Мне нужен телефон; я вызову такси, чтобы добраться до бара «У Квазимодо», чтобы забрать свою машину (я надеюсь, что оставил ее именно там), а потом найду себе приют в доме Рейда.

Разве я виноват, что первым мне на глаза попался ресторан, хозяин которого затеял субботним утром переучет? Парень качает головой, когда я прошу разрешения позвонить, и говорит, что, похоже, у меня была трудная ночка. И предлагает рюмочку за счет заведения.

Обычно раньше мы сидели дома. В конце концов, укол прогестерона необходимо было делать между семью и четвертью восьмого вечера — несложно было планировать наши вечера так, чтобы успеть сделать укол, ведь лишних денег, чтобы сходить в кино или в ресторан, у нас не было. Но как-то раз Зои пригласили на свадьбу двух стариков, которые познакомились на ее групповых сеансах в доме престарелых.

— Если бы не я, — заметила она, — ни о какой свадьбе речь бы и не шла.

Поэтому я вернулся домой с работы, принял душ, повязал галстук, и мы поехали в дом престарелых. В сумочке у Зои лежал прогестерон, влажные салфетки и шприцы. Мы стали свидетелями того, как Сэди и Кларка, чей общий возраст равнялся ста восьмидесяти четырем годам, соединили священными узами брака. Потом мы ели протертое мясо и желе — пищу, которую легко пережевывать — и смотрели на танцующих под оркестровые записи стариков в инвалидных креслах.

Счастливые молодожены кормили друг друга тортом. Я наклонился к Зои и прошептал:

— Они проживут самое большее лет десять.

Зои засмеялась.

— Осторожнее, умник. Мы тоже когда-то состаримся. — Потом запикал будильник на ее часах, она взглянула на них. — Ой, уже семь!

Я пошел за ней в туалет.

Туалетов было два — мужской и женский, каждый довольно просторный, чтобы въехала инвалидная коляска… или смог войти муж, который собирается сделать жене укол прогестерона. Женский был занят, поэтому мы уединились в мужском. Зои задрала юбку.

На ягодице вверху нарисовано маркером «яблочко». Каждый день за последнюю неделю, с тех пор как мы начали делать уколы, я после того, как Зои выходила из душа, заново рисовал этот кружок. Я не хотел втыкать иглу в то место, где было бы еще больнее.

Я уверился в том, что нет ничего хуже, чем делать уколы в живот Зои. Смешиваешь порошок и воду, оттягиваешь кожу, чтобы ввести репронекс, набираешь дозу в небольшой, умещающийся в ладони шприц с фоллистимом. Иглы у шприцов тонюсенькие, и Зои уверяла, что ей ничуть не больно, несмотря на то что на месте уколов на животе оставались синяки, — весь живот в синяках. Иногда было тяжело найти живое место, чтобы сделать очередной укол.

Но с прогестероном другая песня.

Во-первых, иглы толще. Во-вторых, само лекарство на маслянистой основе, поэтому выглядит гуще и вводится медленнее. В-третьих, уколы приходится делать каждый вечер на протяжении тринадцати недель.

Зои достает тампон, смоченный спиртом, и ампулу. Я протираю конец ампулы, потом протираю место на ее ягодице, отмеченное маркером.

— Тебе удобно стоя? — спрашиваю я. Обычно она ложится на кровать.

— Давай коли, — отвечает Зои.

Я поспешно опускаю большую иглу в жидкость и набираю в шприц дозу. Из-за того, что жидкость маслянистая, необходима некая сноровка — как будто тянешь через соломинку патоку. Я жду, пока жидкости в шприце будет чуть больше необходимой отметки, и давлю на поршень, чтобы выпустить воздух.

Потом снимаю иглу и надеваю другую, которую мы используем для уколов. Она не такая толстая, но такая же ужасающе длинная — необходимо вводить иглу внутримышечно сантиметров на пять.

— Ладно, — говорю я, сделав глубокий вдох, хотя укол делается Зои, а не мне.

— Подожди! — выкрикивает она. И поворачивается ко мне лицом. — Ты забыл сказать.

У нас сложился определенный ритуал.

— Жаль, что вместо тебя нельзя сделать укол мне, — как и каждый вечер, говорю я.

Она кивает и упирается ладонями в стену.

Никто никогда вам не расскажет, какая у человека эластичная кожа. Самой природой заложено то, что она пружинит, поэтому необходима определенная смелость, чтобы проткнуть ее иглой. Но Зои еще хуже, чем мне, поэтому я стараюсь унять дрожь в руках (вначале это было для меня настоящей проблемой) и воткнуть иглу прямо в центр отметины. Нужно убедиться, что кровь не попала в лекарство, а потом начинается самое сложное. Вы можете себе представить, какую необходимо приложить силу, чтобы ввести в тело человека маслянистую жидкость? Клянусь, сколько бы уколов я ни сделал своей жене (а я отношусь к уколам, как к боли, которую ей причиняю), каждый раз я чувствую, как плоть и кровь сопротивляются тому, что в них вводят прогестерон.

Когда — наконец-то! — лекарство введено, я вытаскиваю иглу и втыкаю ее в специальный контейнер для использованных игл, висящий рядом с умывальником. Потом массирую место укола, чтобы там не образовалось уплотнение. Дома я, как обычно, приложил бы жене грелку, но сегодня вечером, разумеется, никакой грелки нет.

Зои складывает все назад в свою дамскую сумочку и одергивает платье.

— Надеюсь, мы не пропустили тот момент, когда невеста бросает букет, — сказала она и открыла дверь туалета.

Старик в ходунках терпеливо ждал в коридоре. Он увидел выходящую из мужского туалета Зои, потом меня и подмигнул.

— Помню-помню, дело молодое, — мечтательно произнес он.

Мы с Зои прыскаем от смеха.

— Если только он не диабетик, — замечаю я, и мы возвращаемся к гостям, держась за руки.

Суд по гражданским делам округа Кент находится рядом с Уилмингтоном, где мы с Зои вот уже несколько лет снимаем квартиру; но довольно далеко от Ньюпорта, где обитает Рейд. Я, сжимая в руках копию свидетельства о браке, которую получил в муниципалитете, иду вдоль крытой галереи, которая тянется от парковки прямо к зданию суда.

Через каждые несколько шагов я слышу щебет птицы.

Останавливаюсь, поднимаю голову и замечаю колонку и датчик движения. На всем пути к зданию суда меня преследуют звуки, несущие некие природные знамения.

Откровенно говоря, чтобы подать на развод и понять, что все, что я когда-то считал настоящим, оказалось всего лишь дымом и зеркалами, нужен соответствующий настрой.

Чиновница поднимает голову, когда я вхожу в кабинет. У нее черные вьющиеся волосы и такие же усики над верхней губой.

— Слушаю вас, — говорит она. — Чем могу помочь?

Я не думаю, что сейчас кто-то в силах мне помочь. Но подхожу к стойке, которая доходит мне до груди.

— Я хочу развестись.

Она растягивает губы в улыбке.

— Дорогой, я что-то не припоминаю, чтобы мы вообще женились. — Я продолжаю молчать, и моя собеседница закатывает глаза. — Хотя бы раз… хотя бы раз кто-нибудь засмеялся. Кто ваш адвокат?

— У меня нет адвоката.

Она протягивает мне пакет документов.

— У вас есть имущество?

— Нет.

— Дети?

— Нет, — отвечаю я и отворачиваюсь.

— В таком случае заполняйте бумаги и несите в департамент шерифа дальше по коридору.

Я благодарю ее и сажусь с документами на скамью в коридоре.