Особые отношения

Знаю, я не виноват. Знаю, что не должен чувствовать себя неполноценным. Я знаю, что это заболевание, и, случись у меня остановка сердца или перелом ноги, я бы не считал себя слизняком, если бы нуждался в операции или гипсе, — тогда почему я испытываю неловкость из-за бесплодия?

Потому что в длинном-длинном списке это еще одно доказательство того, что я неудачник.

Осенью очень тяжело найти работу тому, кто занимается ландшафтами. Я сбиваю львиную долю оставшихся листьев, коротко стригу газоны, подготавливая их к зиме. Обрезаю лиственные деревья и кустарники, цветущие осенью. Мне даже удается уговорить парочку клиентов посадить несколько деревьев, пока земля не промерзла, — всегда приятно видеть результаты своих трудов, когда приходит весна, — и мне удается продать красные клены, листья которых осенью изумительного цвета. Но главным образом мне эта осень запомнилась тем, что придется увольнять всех подсобных рабочих, которых я нанимал летом. Обычно я оставляю одного-двух помощников, но только не этой зимой — я и так по уши в долгах, а работы кот наплакал. Моя ландшафтная фирма из пяти человек превращается в одного человека, который предоставляет услуги по уборке снега.

Я как раз подрезаю розы одного клиента, когда один мой помощник, которого я нанимал летом, размашистым шагом идет по дорожке. Тодд — ученик старшей школы предпоследнего класса — перестал работать у меня на прошлой неделе, когда снова начались занятия.

— Макс! — окликает он, теребя в руках свою бейсбольную кепку. — Есть минутка?

— Конечно, — отвечаю я и, прищурившись, смотрю на него. Солнце уже садится, а еще только половина четвертого. — Как дела в школе?

— Нормально. — Тодд колеблется. — Я… хотел попросить… попроситься опять на работу.

Мои колени хрустят, когда я встаю.

— Еще очень рано нанимать помощников на следующую весну.

— Я имел в виду на осень и зиму. У меня есть права. Я мог бы чистить снег…

— Тодд, — перебиваю я его, — ты отличный парень, но дела уже идут не так хорошо. Я просто не могу позволить себе взять сейчас помощника. — Я хлопаю его по плечу. — Позвони в марте, договорились?

И направляюсь к своему грузовичку.

— Макс! — окликает он, я поворачиваюсь. — Мне очень нужна работа. — Его кадык ходит ходуном. — Моя подружка… она беременна.

Я отдаленно припоминаю, что девчонка Тодда как-то приезжала к дому одного из клиентов этим июлем в машине, полной легкомысленных подружек. На ней были коротко обрезанные джинсовые шорты, открывающие длинные загорелые ноги, когда она шла к Тодду с термосом с лимонадом. Вспомнил, как он зарделся, когда она его поцеловала и побежала назад к машине, — ее шлепанцы хлопали по голым пяткам. Я вспомнил себя в его возрасте, как я паниковал каждый раз, занимаясь сексом, уверенный в том, что окажусь в тех двух процентах случаев, когда презервативы рвутся.

«Почему такая несправедливость? — как-то сказала Зои. — Когда тебе шестнадцать и ты боишься забеременеть — обязательно залетишь, но когда тебе сорок и ты истово хочешь забеременеть — не можешь?»

Я не могу смотреть Тодду в глаза.

— Мне очень жаль, — бормочу я, — но я ничем не могу помочь.

Я роюсь в кузове грузовика, перебираю какие-то инструменты, ожидая, пока он уедет. У меня есть работа, но я принимаю волевое решение на сегодня закончить. В конце концов, кто здесь главный? Мне лучше знать, когда заканчивать работу.

Я еду в бар, который проезжал раз пятьдесят по дороге на работу. Бар носит говорящее название «У Квазимодо» и отличается облупившейся краской и металлическими решетками на единственном окне, где вспыхивает эмблема чешского пива «Будвайзер». Иными словами, это не то место, куда заглядывают посреди дня.

Я вошел внутрь и, пока мои глаза привыкали к полутьме, был практически уверен, что я единственный посетитель у бармена. Потом я заметил женщину, пергидрольную блондинку. Она сидела за стойкой бара и решала кроссворд. У нее были голые липкие руки, а кожа тонкая и сморщенная; она показалась мне одновременно знакомой и незнакомой, как футболка, которую так часто стирали, что картинка спереди превратилась в некое размытое выцветшее пятно.

— Ирв, — обратилась она к бармену, — суглинистые залежи. Четыре буквы.

Бармен пожимает плечами.

— Иногда так называют имодиум.

— Лёсс, — говорю я, забираясь на стул.

— Лес? Какой лес? — удивляется она, поворачиваясь ко мне.

— Не лес, а лёсс. Два «с». Это осадочная илистая порода, которую наносит ветер в форме дюн и горных хребтов. — Я киваю на ее газету. — Вот ответ на ваш вопрос.

Она вписывает ответ ручкой в клеточки кроссворда.

— А вы, случайно, не знаете, что такое шесть по горизонтали: лондонское такси?

— Простите, — качаю я головой, — таких тонкостей я не знаю. Просто немного разбираюсь в геологии.

— Что желаете? — интересуется бармен, раскладывая передо мной салфетку.

Я оглядываю ряды бутылок у него за спиной.

— «Спрайт», — отвечаю я.

Он наливает газировку из шланга под баром и ставит передо мной стакан. Краем глаза я замечаю, что пьет женщина. Мартини. Мой рот непроизвольно наполняется слюной.

Над баром висит телевизор. Опра Уинфри рассказывает о рецептах красоты со всего мира. Нужно ли мне знать, как японкам удается сохранить свою кожу такой гладкой?

— Вы, наверное, профессор из Брауна? [4]— спрашивает женщина.

Я смеюсь.

— Да уж, — подтверждаю я. А почему нет, черт возьми? Я больше никогда ее не увижу.

А правда заключается в том, что я даже не закончил колледж. Меня отчислили из университета Род-Айленда за неуспеваемость уже сто лет назад, когда я был еще на младших курсах. В отличие от Рейда, примерного сына, успешно окончившего университет и работавшего финансовым аналитиком в бостонском банке до того, как открыть собственную инвестиционную фирму, я увлекался разными глупостями вроде метания теннисных мячей в пивные кружки и алкоголем. Сначала вечеринки устраивались по выходным, потом срывались занятия среди недели — только я вообще не ходил на занятия. У меня из памяти выпал целый семестр, и однажды я проснулся голый на ступенях библиотеки, не имея ни малейшего понятия, как там оказался.

Когда отец запретил мне возвращаться домой, я без приглашения обосновался на диванчике в квартире Рейда на Кенмор-сквер. Пошел работать ночным сторожем в торговый центр, но быстро потерял работу, как только начал постоянно пропускать дежурства, потому что не мог встать после дневного кутежа. Стал красть у Рейда деньги, чтобы купить дешевого пива, и прятал бутылки по всей квартире. Пока однажды утром не проснулся с похмелья и не обнаружил приставленный мне ко лбу пистолет.

— Рейд! Какого черта? — заорал я, пробуя подняться.

— Если ты пытаешься свести себя в могилу, Макс, — ответил он, — давай ускорим процесс.

Вдвоем мы вылили весь алкоголь в раковину. Рейд взял отгул и пошел со мной на первую встречу в клуб анонимных алкоголиков. С тех пор прошло семнадцать лет. Когда я повстречал Зои, мне было двадцать девять лет, я не пил и уже определился в том, как может заработать на жизнь человек без университетского диплома. Я вспомнил, что по-настоящему любил в колледже — геологию, и решил быть ближе к земле. Я взял кредит на открытие небольшого дела и купил первую газонокосилку, выкрасил борт своего грузовика и распечатал объявления. Может быть, я и не утопаю в роскоши, как Рейд и Лидди, но в прошлом году я получил двадцать три тысячи долларов чистого дохода и всегда могу взять выходной, чтобы позаниматься серфингом, если есть хорошие волны.

С тем, что зарабатывала Зои, нам хватало на то, чтобы снимать дом — дом, в котором она сейчас живет. Если ты являешься инициатором развода, ты и должен уходить. Временами, хотя уже прошел целый месяц, я ловлю себя на мысли, не забыла ли она сказать домовладельцу, чтобы прочистил дымоход? Или подписала ли она договор аренды на следующий год уже без моей фамилии на документах? Интересно, кто теперь таскает по лестнице ее тяжелые барабаны, или она просто оставляет их на ночь в машине?