Физиологическая фантазия

А еще говорят «любовь», улыбаются белыми зубами, пристраивают нимбик над головой... Чудовища, животные.

– Ну хорошо, подумай, – сказал Марк. – Я сяду вот здесь под дверью и буду ждать.

– Ну и сиди, – ответила Таня, не переставая рыдать: ей казалось, что живот болит все сильнее и сильнее, как будто его пытались проткнуть иглой. – Сиди хоть до утра, я не собираюсь тебе открывать.

Марк и правда посидел полчасика на коврике у двери. Потом взглянул на часы: половина первого, скоро метро закроется. Практичный молодой человек тяжело вздохнул и ушел.

Через час Таня устала обзывать Марка чудовищем и лить слезы над своей железной девственностью. Как только она успокоилась, аморфное чудище немедленно проснулось внутри нее и стало мучить любопытством. Таня приотворила дверь на площадку и выглянула в щелку.

На лестнице давно было пусто.

Глава седьмая

ПАРАФИНОВАЯ ТЕРАПИЯ

– Сколько раз я говорила, – слышался из приемной бесстрастный голос Фаусты Петровны, – что копчености нельзя, жареное нельзя, кофе нельзя...

– Но как же, Фауста Петровна, – робко возражала клиентка, – ни одной чашечки нельзя? Даже когда высыпаний нет?

– Причем тут высыпания! Если хочешь иметь хорошую кожу, никогда нельзя, – доктор в тот день была не склонна к попустительству. – И вообще, посмотри на себя: кожа дряблая, тургор отвратительный. Сейчас будем делать парафиновую терапию.

– Это парафин? – ужасалась клиентка. – Но он же горячий!

– Горячий, – с мрачным удовольствием подтверждала Фауста Петровна. – Учти, чем горячее первый слой, тем меньше в целом возможность ожога. Так что тихо у меня.

Клиентка вздыхала и соглашалась. В любом случае, выбора у нее не было: забота о лице становилась у клиенток Фаусты разновидностью наркомании. Стоило пропустить неделю-две приемов, как им начинало казаться, что кожа висит, лоб прорезан морщинами, а под глазами – мешки, и они бежали к доктору, согласные терпеть любые мучения для восстановления своей красоты. А что уж говорить о тех, которые однажды пришли к Фаусте с доброй сотней угрей на щеках, а через несколько месяцев проснулись с гладкими личиками! У тех вообще начинался такой синдром возвращения в прежнее угреватое состояние, что они были готовы на все что угодно, включая преступление, лишь бы этого не случилось. И маниакально высматривали на лице любую точку, часами сидя перед зеркалом.

Фауста Петровна принесла ковшик с горячим парафином и взяла в руки плоскую кисточку.

– Господи, – сказала клиентка, закрыла глаза и прикусила губу.

– Губу на место, – скомандовала доктор. – Лицо расслабить, не улыбаться, не хмуриться, а то сейчас как заложатся под парафином глубокие морщины!

Угроза была страшной. Клиентка немедленно превратилась в мумию, и Фауста, не обращая ни малейшего внимания на утробные попискивания, стала мазать ей лицо мгновенно затвердевающим в пленку парафином.

Таня стояла рядом с доктором и смотрела, как та водит кисточкой: легко и уверенно, мелкими пришлепывающими мазками.

– Смотри, – говорила доктор, – парафин всегда кладется вдоль носогубной складки вверх, чтобы приподнять мышцу и разгладить морщину. Упаси тебя боже когда-нибудь сделать это наоборот. Поняла?

Таня кивала, а сама думала о том, как же Фаусте Петровне удается так легко погрузиться в работу и забыть обо всем остальном. А Таня никак не может сосредоточиться на парафине, все вспоминает вчерашний вечер...

Фауста закончила наложение парафина, запечатав клиентке маской даже веки и губы, отчего та приобрела окончательное сходство с бледно-желтой, обмазанной воском мумией. Доктор удовлетворенно оглядела результат своей работы и повернулась к Тане:

– Вот. Усвоила, как это надо делать? А не то что эти глупости, которые пишут в дурацких учебниках, – и она с презрением потрясла в воздухе толстой книжкой по косметологии, которую в свободное время читала Таня. – Нет, это надо! Написать, что парафин кладется на марлю! Что же, мы морщины на марле собираемся разглаживать?

Лишенная речи и зрения клиентка что-то промычала, но Фауста на это даже не отреагировала, потому что из спальни в этот момент донесся зловещий вой зверечка, а из передней – телефонный звонок.

– Иду, мой живоглотик, бегу, – защебетала доктор.

– Уже несу кушать маленькому чудовищу... Ты мой тигрик полосатый...

Таня побежала к телефону.

– Здравствуйте. Можно Фаусту Петровну? – сказал молодой мужской голос.

Тане показалось, что это Марк, но она только ответила: «Сейчас» и позвала доктора.

– Ну кто там еще? – спросила Фауста с раздражением: она не любила, когда ее отвлекали от кормления зверечка. – Алло! Ну, привет...

Из отрывочных фраз, которые произносила доктор, Таня не могла понять, Марк это или нет. Сердце у нее учащенно билось: если это он, то зачем звонит? Чего хочет?

– Это наш друг-эксперт, – сообщила доктор, положив трубку. – Говорит, вчера свою камеру у нас забыл.

«И правда, – подумала Таня, – при вчерашней сцене в подъезде у него в руках ничего не было», – и покраснела.

Фауста посмотрела на нее мельком и хмыкнула.

– Он придет за ней сегодня вечером, – объявила она. – Хочешь с ним еще раз встретиться?

– Я не знаю, – пробормотала Таня.

– Ну, подумай до вечера, – с неожиданным благодушием разрешила доктор и пошла к восковой мумии.

А Таня вернулась на свое обычное место, в лабораторию и, как всегда, встала у окна. По косогору опять тащились паломники, тяжело втыкая в землю посохи с морскими ракушками, уныло сопротивлялись шквальному ветру. И хотя стоял август – пусть дождливый и ветреный, но все же август, лето – Тане вдруг показалось, что она видит перед собой пустынное каменистое плато, только раз в году покрывающееся ковром лимонных нарциссов, а все остальное время скованное ледяной коркой. Несет белая поземка, заметает землю снегом, на котором отпечатываются следы усталых паломников. А где-то там, на берегу озера, под деревьями рыщет неведомое чудовище: шлюмф-шлюмф, шлюмф-шлюмф...

– Ой, забыла спросить у него, не слышно ли чего нового из милиции, – сказала Фауста, заходя в лабораторию. – Ладно, вечером спросим. Ты почему опять застыла? Что с тобой вообще творится?

Таня молчала

– Ну-ну, – заметила доктор. – Работай давай, хватит стоять.

А около ноги Фаусты – удивительное дело! – ошивался толстый полосатый зверечек, чудом сползший с хозяйской кровати. Он точно повторял все движения доктора: Фауста налево, и он налево, Фауста направо, и он направо. Когда доктор пошла к выходу из лаборатории, он не спеша затрусил за ней, но у самой двери обернул к Тане хищную вытянутую морду и гневно фыркнул.

Часам к восьми, как обычно, раздался звонок в дверь.

– Скоро это войдет у него в привычку, – заметила доктор, направляясь в переднюю.

Марк стоял на пороге с букетом роз. С улыбкой он протянул его Фаусте.

– Спасибо, конечно, – сказала она. – С чего это вдруг?

– Я приношу вам столько хлопот, доктор. Все хожу и хожу каждый день.

– Да ладно, – ответила подобревшая Фауста. – Заходи, расскажи нам, какие новости.

Таня в нерешительности стояла у порога в гостиную. Мялась.

– Привет, – сказал Марк как ни в чем не бывало, проходя в гостиную.

– Привет, – ответила она, не поднимая глаз. Зачем только он пришел? А уж этот букет – словно железом по стеклу царапнули...

Марк уселся на кремовый диван и получил дежурную порцию виски.

– Ну, что слышно из милиции? – спросила Фауста.

– Да ничего. Дело в полном тупике. Улик никаких, следов тоже. Растерзанный труп налицо, а все остальное в тумане.

– И что же, твои истории про Жеводанского зверя ничем им не помогли?

– Не-а, – сказал Марк. – Сначала думали, может, какой тигр из цирка сбежал. Или гиена из зоопарка. Проверяли. Вроде все звери на месте.

– Это же был оборотень, – вмешалась вдруг Таня. – Ты сам позавчера говорил.