Зовем вас к надежде

— Твой звонок к нам домой в Лексингтон?

— Да, Адриан. — Труус снова стала зевать. Она скинула туфли. Холл, где горели только два настенных светильника, казался Труус праздничным залом с обилием теплого, мягкого света.

— Как только я приехал в Базель, я из «Трех Королей» сразу позвонил в Лексингтон, чтобы узнать у Эйлин, есть ли какие-нибудь новости. Ведь твой телефон не работал, и я подумал, что ты можешь попробовать позвонить в Лексингтон.

— Я так и сделала, Адриан. — Труус улыбнулась, но голос ее оставался серьезным.

— Да, Эйлин мне сказала. Она была очень возмущена.

— Чем?

— Тобой… тем, как ты разговаривала с ней… Она очень чувствительная молодая женщина…

— Ты никогда мне о ней не рассказывал.

— Знаешь, мне пришлось много чего от нее выслушать, — голос Линдхаута стал резче. — Я извинился перед Эйлин за твое поведение.

— Я бы сделала это и сама. Можешь себе представить, как я была удивлена, когда мне ответил женский голос!

Труус казалось, что электрические свечи настенных светильников и их оранжевые абажуры из шелка окружены парящими в воздухе венцами. Это необычайно развеселило ее. Но она взяла себя в руки.

— Бог мой, я просто забыл рассказать тебе, что несколько месяцев назад мне пришлось взять вторую секретаршу. Миссис Плойхардт…

— …замужем, я знаю. Об этом мне сказала Эйлин.

— Мисс Доланд!

— Ты же сам говоришь — Эйлин…

— Я и миссис Плойхардт называю Мэри! Ты же вообще не знакома с мисс Доланд.

— Да, верно.

— Скажи, Труус, ты была пьяна?

— Ничего подобного. Почему ты так решил?

— После всего, что мне рассказала Эйлин…

— И при всем при том она спит в постели Джорджии!

— Но где-то же она должна спать, не так ли? Ты бы предпочла, чтобы она спала в твоей постели?

— Послушай-ка, Адриан, все, о чем мы говорим, бессмысленно. До этого никогда бы не дошло, если бы ты не забыл указать в своей телеграмме, где тебя можно найти по телефону.

— Неужели я забыл об этом? — Его голос звучал подавленно.

— Это не упрек! Ты сейчас многое забываешь, ты сам говоришь — ничего удивительного при таком переутомлении… Ты не мог знать, что мой телефон снова в порядке… Так мило с твоей стороны позвонить мне сейчас… Спасибо тебе… теперь я могу спокойно продолжать спать.

— Так больше не может продолжаться, Труус! Тебе нужно вернуться в Лексингтон!

— Но там же теперь мисс Доланд, не так ли?

— Да… верно… И тем не менее!

— Тем не менее что?

— Тем не менее я хотел бы, чтобы ты прилетела в Америку, домой в Лексингтон.

— Когда ты снова будешь в Лексингтоне?

Теперь его голос звучал измученно:

— Труус, не своди меня с ума! Я мотаюсь взад-вперед между Базелем и этой клиникой!

— Ты не мог бы как-нибудь полететь через Берлин?

— К сожалению, нет. Ты не представляешь, в каком я напряжении. Каждый час на учете. Так будет еще некоторое время.

— Как долго, Адриан?

— Наверняка от двух до трех месяцев, к тому времени в клинике уже во всем разберутся, да и я тоже. Клинические испытания на людях длятся долго, Труус. Позднее и другие клиники займутся ими. Таким образом, некоторое время я еще нужен!

— Какое-то время потребуется и здесь на этого типа, который утверждает, что имеет право на наследство. Возможно, мы вернемся домой в одно и то же время, Адриан!

— Но я бы хотел, чтобы ты была в Лексингтоне уже сейчас! Ты одна в Берлине… мне это не нравится, мне страшно… Но я понимаю, что ты права… Хорошо, дочь. Обнимаю тебя!

— И я тебя, Адриан!

— Теперь ты успокоилась, да?

— Теперь я успокоилась, да. А вечером ты позвонишь.

— Вечером я позвоню.

— Тогда до вечера, Адриан. Доброй ночи.

— Доброй ночи, дочь… — Его голос звучал беспомощно. — Я… я… я все время думаю о тебе…

— А я о тебе — ты же понял это, — сказала Труус. Положив трубку, она захихикала. Все это показалось ей необыкновенно забавным — на самом деле в высшей степени забавным.

53

Труус спала глубоким сном и видела чудесные сны. Когда она проснулась, ей было так хорошо, как не было уже давно. И она еще боялась стать зависимой после первой «небольшой дозы»! Ванлоо был прав: эти мерзкие газетные писаки!

Погода продолжала улучшаться, светило слабое солнце. Труус была в таком хорошем настроении, что напевала, принимая ванну и одеваясь. Она позвонила Ванлоо и поблагодарила его.

— Вот видите, дорогая Труус, — ответил он. — Мы увидимся сегодня вечером?

— Я бы с удовольствием… у вас вчера было так замечательно… Но будет звонить отец и, возможно, забеспокоится, если меня не застанет…

— Когда он будет звонить?

— Когда сможет… в девять вечера, сказал он.

— Что ж, тогда приезжайте позднее, после того как он позвонит! — сказал Ванлоо и рассмеялся. И Труус, решив, что это хороший выход, тоже рассмеялась. Она согласилась приехать.

В городе у адвоката ее ожидал неприятный сюрприз. Человек, утверждавший, что имеет право на обязательную долю из наследственного имущества Клаудио, прислал через своего адвоката документы в фотокопиях, которые, казалось, давали ему это право.

— Не стоит из-за этого терять голову, — сказал ее адвокат. — Человек пускает в ход все средства. Совершенно очевидно, если вы хотите знать мнение опытного человека — извините, я имею в виду себя, — что это попытка получить наследство обманным путем. Мы его разоблачим. Конечно, это займет некоторое время — нам нужны бумаги и копии записей из загсов в Восточном Берлине и ГДР, а там обычно не торопятся.

— Сколько приблизительно это будет длиться?

— Трудно сказать. Месяц. Но с ними никогда не знаешь, поэтому, возможно, два…

— Ах, но не дольше?

— Для вас это недостаточно долго?

— Я не это имела в виду… Я имела в виду — один-два месяца, возможно и дольше, я в любом случае еще останусь в Берлине.

— Ах так! — Адвокат успокоился. — Тогда хорошо. И не беспокойтесь, милостивая сударыня.

— Я вам абсолютно доверяю, — сказала Труус. Она снова поехала домой и долго беседовала с экономкой Гретой Врангель, маленькой толстой особой, которая постоянно рассказывала все новости из своей личной жизни. В этот день фрау Врангель была несчастной: она подозревала то, что ее старик обманывал ее с молодой продавщицей!

— Как вам это пришло в голову?

Выяснилось, что фрау Врангель предупредили соседи и добрые подруги.

— Добрые подруги! — воскликнула Труус. — Это мне знакомо. Соседи тоже! Они получают огромное удовольствие от возможности посплетничать и кого-нибудь расстроить. Настоящих доказательств вам эти бабы, конечно, не дали, а?

— Нет… они только болтали… Одна что-то видела и слышала… другая еще что-то…

— Вот видите, фрау Врангель! Никаких доказательств! Ваш муж всегда хорошо к вам относился, вы же сами часто говорили мне об этом. С завода он всегда сразу же шел домой, даже по пятницам не просиживал целыми часами, как другие, в кабаках. Каждую субботу вы ходили в парикмахерскую, а он выводил вас пообедать.

— Все это так, но…

— Но что? Он всего этого больше не делает?

— Нет, все еще делает…

— Фрау Врангель, я не знаю вашего мужа! Но вы так много мне о нем рассказывали… это в высшей степени приличный человек! Может быть, какая-нибудь добрая подруга или соседка имеет на него виды? Не обращайте внимания на болтовню. Будьте и вы по-прежнему внимательны к нему. Лучше всего, если вы расскажете ему обо всем, что вам говорят, — это очень эффективно с психологической точки зрения. И посмотрите внимательно, как он отреагирует. На это и ориентируйтесь!

У уборщицы отлегло от сердца:

— Я так и сделаю, госпожа доктор, вы абсолютно правы. Эти бабы, они только завидуют, потому что Макс порядочный мужик и так хорошо ко мне относится! Я поговорю с ним. А завтра я вам расскажу, как все было. Можно?

— Вы должны так сделать, фрау Врангель, должны!

Труус вышла из кухни, чувствуя, что поступила как отличный психиатр. В середине дня она позвонила второй секретарше Линдхаута мисс Доланд и извинилась перед ней. Этот разговор закончился тем, что они обе решили обращаться друг к другу по имени. Труус тихо напевала и насвистывала «Bei mir biste scheen», [77] когда снова, впервые после долгого времени, наводила порядок в своем письменном столе. В семь часов, как каждый день, ушла успокоенная фрау Врангель. Она приготовила ужин и поставила на стол маленькую вазу с тремя цветками. Труус нашла это исключительно трогательным. Она поела с большим аппетитом. Три минуты десятого зазвонил телефон. Это был Линдхаут. Он очень удивился и обрадовался, когда услышал, что Труус в хорошем настроении: