Суть острова

– Хороший у тебя удар, четкий… – Этот Борель сноровисто собирает в портфель все свои дознавательные пожитки, аксессуары, включая теплые еще кандальчики… Ноги ему лично пришлось высвобождать, наклоняться, поскольку дрессированные унтеры – вовсе не из его команды, а приданные по расчету, они еще раньше получили приказ по рации и убежали вниз. Я загадал про себя: вспомнит про свою лампочку двухсотваттную, или забудет? Забыл, в конечном итоге.

– Времени мало было, я бы тебе настоящие показал. – Ага, отступила бледность, порозовел: парнишка-то заводной, это интересно. Парнишка он, предположим, условный: сверстник, либо на год-другой моложе… Показал бы он мне, да?..

– Ну, так а… в чем дело?.. У?.. Здесь нам нельзя драться, мне воспитание не позволяет, тебе Устав не велит, но – было бы желание и терпение с обеих сторон – договоримся…

Капитан Борель даже замер, с блокнотом в руке…

– Ты что предлагаешь, чтобы нам встретиться подраться? Тебе мало полученного?

– Гм… Ну… Маловато, готов признать. – Чувак этот швырк блокнот в портфель, клац на специальную защелку с замочком… и замирает, в упор на меня глядя.

Смотри, смотри, сексотина, смотри, да не спугнись раньше времени.

Рост у нас с ним примерно одинаковый, сложением – тоже более-менее одного уровня… Парень подкачан, с руками: удар у него, ох, хлесткий!..

– И что предлагаешь?

– Аэропарк знаешь? Бывший Удольный парк?

– Ну и?

– Там есть площадка, где со всего Бабилона старичье по выходным на гульбу собирается…

– А, неформалы прошлых веков, клуб женихи-невесты? – Борель портфельчик в руку, сам к дверям… Стоит.

– Он самый.

– И что? – дверную ручку теребит капитан Борель, но не выходит, значит, желает дослушать.

– Подгребай туда… ну, в субботу, в полдень. Сейчас военное положение, и хотя весь этот веселый листопад оно не остановит, но в полдень там не много будет народу, я уверен в этом. Найдем уголок поодаль, махнемся по-свободному, без «браслетов». Или в воскресенье.

– Со стволами?

– Зачем же нам нарушать закон, господин капитан? Так разберемся, руками.

Борель этот вздернул левую кисть, посмотрел в циферблат…

– Один на один? Идет. В полдень, в субботу, там. Адье, «котлетка».

Котлетка – это, видимо, я. Адье – это чао на французский манер. Где же во мне не так, если он не стреманулся ничуточки? Привык, что «Службу» в любом виде боятся? Да, не лишено оснований… Но я предпочитаю думать, что у него все в порядке с физподготовкой, и что именно в этом причина его смелости. Настолько все в порядке, что он ни на секунду не усомнился в себе, глядя на меня, на крепко сбитого мужика из «силовой», все-таки, структуры, каковой наша «Сова» является де-юре и де-факто.

Следовательно, было бы опрометчивым не прислушаться к сигналу… До субботы немного времени осталось, но в моих силах освежить бойцовский арсенал, припомнить разные полезные ухватки и навыки.

– Ох, Ричик… Ты так вздохнул, словно никогда не перемелется… Устал, сильно устал?

– Угу.

– Мой дорогой… А где твоя кобура? Почему ты без револьвера?

– Без пистолета.

– Что?

– Они отличаются конструктивно, я тебе миллион раз говорил. В последнее время я револьверы почти не ношу. А этот – там изъяли, на работе. Временно. Понимаешь, в городе военное положение, ну и власти решили подстраховаться: сократить число граждан, имеющих доступ к боевому огнестрельному оружию. Как все рассеется – вернут.

– Может быть, это и хорошо, Ричик? Может, правильно, что сокращают?

– Может быть. Дай мне снотворного покрепче, хочу вырубиться – чтобы сразу, не перебирая в памяти прожитые сутки…

– Сейчас мой дорогой… Износились у тебя нервы, бедный, и вообще ты усталым выглядишь…

Две таблетки подействовали, но где-то с четверть часа я все-таки вспоминал, никак не отвертеться было от работы головного мозга… Может, оно и правильно, что сокращают… Но – знаете ли… Бабилон, вечер поздний, все увеселительные заведения закрыты на неделю вперед, прохожих на улицах – самый прожиточный минимум, хотя комендантский час официально пока не объявлен. Нас всех, сотрудников с положением, от греха подальше развозит по домам служебный микроавтобус, где рядом с водилой сидит Черт-с-усами, зам генерального, вооруженный охранной грамотой. На пересечении Кольцевой и площади Победы имеем удовольствие наблюдать коротенькую пейзажную сценку: расстрел военным патрулем гражданских гангстеров на фоне промозглой весны. Вдоль белокаменного забора выстроили четверых молодцов – все в полубеспамятстве, зыбкие, окровавленные, видимо, всмятку избитые. Но гангстера легко угадываются в каждом, одеты и пострижены специфически… Накрапывает, но так скупо, что неопытный в физике человек и не поймет, откуда сырость прибывает – сверху, снизу, с запада, с востока? Залп в четыре жала и потом еще четыре россыпью – добивали в головы. Был асфальт темный и влажный, стал местами черный и мокрый. Весь город мрачен лежит, без обычного светового разгула, а там, на расстрельном месте – наоборот: частые фонари и мощные прожектора подсветки: все было нам видно, вплоть до синяков и золотых цепочек. И струйки из под мертвых, словно червяки черные, запульсировали, потянулись на проезжую часть, к стокам канализационным. Военные свое дело сделали – нам дорогу дали: проезжайте, мол… даже досматривать поленились. Но этого я Шонне рассказывать не стал, посчитал необязательным.

Зато на следующе домашнее утро было нам всем короткое приволье, не в каждое и воскресенье такое бывает: я, Шонна, Элли и Жан проснулись, никуда не спеша и, наплевав на траур, предались веселому тарараму! Телевизор весь набит мордами кисло-горькими, так мы просто музыку танцевальную включили. Все вперемешку у нас и без ранжира: танцы, умывание, завтрак, взвизги… Почти до обеда прокувыркались, и – о чудо: ни в школу, ни в редакцию, никуда никому ехать не надобно… В магазин за продуктами – я сам пошел, даже Шонну не взял. Кто бы слышал, сколько я насмешек перенес по этому поводу, от чад своих и от лучшей половины своей… Может, я и перестраховщик, но стойко встретил: не шутя наложил категорический запрет на любые, по любому поводу вылазки из дома. В лавке – оп! – сразу все цены процентов так на двадцать, двадцать пять… Нет, не упали, а совершенно странным образом поднялись! Я в универсам – проверять – там точно та же картина, и тоже – выросли все ценники, не один не упал. Я, впрочем, догадывался об этом еще вчера, еще прежде допросов сообразил… И возблагодарил всех скопом: чудо, случай, судьбу и провидение, которые послали мне наличными пятнадцать тысяч талеров оклада и премиальных, а дополнительным бонусом – лень, помешавшую мне своевременно передвинуть эти талеры в банк. Из «подшефного» автомагазина получили мы накануне законную дань, клиенты наши, те самые магазинщики, были по уши в наличных, так уж совпало, а у нас как раз зарплата… Ну я и взял большую часть налом. Чудо.

В универсаме карточки «временно не принимают», банкоматы уже обескровлены и ответственные лица не в курсе, когда их пополнят… Минус на минус… если бы не это – смели бы подчистую прилавки осторожные и видавшие виды бабилонцы… А я хуже? Килограммов двадцать пять скупленного на себе домой припер, благо всего маршрута – через дорогу перейти…

– Боже мой, Рик! Куда и откуда столько?

– Ур-ра-а!!! Папа – Дед Мороз, всем подарочки принес! Элли, сюда, скорее!..

– Из окрестных лавочек. Две с половиной тысячи грохнул, из трех с собой захваченных… Все так подорожало. Где гвардия? На! Тебе соль, а тебе макароны. Затырить в схрон, чтобы никто и никак, даже Индиана Джонс миноискателем…

– А чеки взял?

– Ну конечно, я же знаю твое хобби.

– Не хобби, Ричик, а добровольное соблюдение кодекса, разработанного обществом защиты потребителей.

– Ну да, да, точно, именно это я и хотел сказать. Ты только глянь на цены…

– О, боже, это что, мясо столько стоит?

– А ты думала – космический корабль? Оно самое. Горчица не подорожала, по-моему, одна единственная во всех трех лавках, включая универсам.