Любовник из Северного Китая
Любовник из Северного Китая читать книгу онлайн
Роман Маргерит Дюрас по сути автобиографичен (писательница выросла в Индокитае). Вслед за «Любовником», удостоенным в 1985 г. Гонкуровской премии, автор продолжает тему любви девочки-подростка и тридцатилетнего китайца. Но это не очередная «Лолита». Восток, его изысканное очарование, отличная от европейской эстетика, придает совершенно неповторимое звучание одной из вечных тем.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Возможно, — говорит девочка и смеется — она взволнована. — Мне бы очень хотелось, чтобы с тобой это тоже случилось. Правда, правда. И главное, чтобы это был китаец.
Элен, глядя на нее недоверчиво, ничего не отвечает.
Все те же молодые слуги поют в глубине двора, возле столовой. Девочки слушают песни на вьетнамском языке. Может быть, они даже тихонько подпевают, тоже по-вьетнамски. [5]
Утро следующего дня.
Элен Лагонель еще в кровати, слышит городской шум, объявляет во всеуслышание, что это поливочные машины. И что даже у них, в спальне пансиона можно почувствовать, как замечательно пахнут вымытые улицы.
Она будит остальных, которые вопят, чтобы их оставили в покое.
Но Элен не унимается. Говорит, что пахнет свежестью еще и от реки Меконг. И вообще пансион стал им родным домом.
После этого заявления Элен начинает петь. В эти дни Элен Лагонель выглядит счастливой, ей кажется, что она тоже влюблена в китайца, особенно когда ей рассказывает про него девочка из Садека.
Девочка идет по улице Льотей. Идет медленно. Улица пустынна. Она подходит к лицею. Останавливается. Все ученики уже в лицее. На улице — никого. Слышно, как во внутреннем дворике шумят дети — у них перемена.
Девочка остается снаружи, у входной двери.
Она не ждет китайца. Дело не в том: она хочет входить в лицей, пока не закончилась перемена. Звенит звонок. Она входит, медленно идет по коридору туда, где ученики ждут учителя.
Появляется учитель.
Ученики входят в класс.
Учитель улыбается дочери директрисы туземной школы Садека.
Коридор в лицее, он пуст.
Солнце освещает пол и часть стены.
Снова пустой в коридор, в этот момент звонок, возвещающий окончание занятий.
Солнце уже не освещает пол коридора.
Девочка — мы видим ее со спины — выходит из лицея.
Перед ней, недалеко от двери лицея — лимузин китайца. В нем только шофер. Завидев девочку, он выходит из автомобиля, чтобы открыть ей дверь. Девочка ничуть не удивлена. Не задает вопросов. Она знает, что шофер отвезет ее к любовнику. Сегодня ее поручили шоферу. Это ее устраивает.
Во время всей поездки мы видим только ее: она в этот вечер смотрит в окно, ничего не видя,
Автомобиль проезжает по всему городу. Они минуют театр «Шарнер», собор, кинотеатр «Эдем», китайский ресторан для белых. Вот и «Континенталь» — самая красивая гостиница в мире. И наконец река — это волшебство и днем и ночью, безлюдная или наоборот — полная джонок, перекликающихся голосов, смеха, песен и морских птиц, которые долетают сюда с Тростниниковой равнины.
Китаец открывает дверь, не дожидаясь, пока девочка постучит. На нем все тот же черный халат. Она переступает порог, и они застывают на месте. Он берет ее портфель, бросает на пол, раздевает ее, потом они оба опускаются на пол прямо у двери. Китаец не торопится. Медлит. Говорит шепотом:
— Подожди.
Он проникает в темноту тела девочки. Стонет от безумного желания, остается недвижен, говорит совсем тихо:
— Еще… подожди…
Она становится его вещью, как бы тайно проданной ему одному. У нее больше нет имени. Она отдана ему, украдена им. Он один полный ее владелец и может использовать по своему усмотрению. Девочку теперь невозможно узнать — она потеряла свое лицо, она стала просто его принадлежностью, его собственностью, и это ее превращение не определить никаким словом, она как бы сплавилась с ним, растворилась в некоем целом, тоже только что появившемся на свет, в том, что испокон века ошибочно принято называть грехом.
Мы видим их «потом»: они так и лежат на полу недалеко от двери. Наконец-то они стали любовниками из книги.
Кровать пуста. Любовники все еще лежат на прежнем месте. Над ними крутится вентилятор. У китайца закрыты глаза. Он ищет руку девочки. Находит ее, держит в своей руке. Потом говорит:
— Вчера вечером я пошел в публичный дом, чтобы еще раз заняться любовью… как бы с тобой… Но я не смог… Я ушел оттуда.
Молчание. Она спрашивает:
— А если полиция накроет нас… — Она смеется. — Я ведь еще несовершеннолетняя…
— Ну, может, на две-три ночи меня и задержат… не больше. Потом отец заплатит, и все.
Улица в Шолоне. В вечернем сумраке зажигаются фонари. Небо уже ночное, синее, можно смотреть на него, не боясь, что оно ослепит тебя.
На краю земли солнце готовится умереть. И умирает.
В его холостяцкой квартире. Наступила ночь. Небо становится все более синим, пронзительно синим. Девочка далеко от китайца, в прохладной воде бассейна. Она рассказывает историю своей жизни. Китаец рассеянно слушает ее. Мысли его где-то витают, он переживает свою любовь к этой девочке. Он не очень понимает, что она рассказывает ему. Она же вся сосредоточилась только на этом. Говорит, что часто рассказывает эту историю, и ей все равно, слушают ее или нет. И даже если он и не слушает ее, ей это безразлично.
— Ты можешь не слушать меня, мне все равно. Ты можешь даже спать. Сейчас, когда я рассказываю тебе эту историю, я думаю о том, как когда-нибудь я все это напишу. Я просто не смогу этого не сделать. Да, да. Это будет книга о жизни моей матери. [6]Как они убили ее. Как долго она не верила, что можно вот так просто украсть у человека все его сбережения, а потом отказаться даже говорить с ним, выставить его за дверь, объявить сумасшедшим, не узнать, посмеяться над ним, сделать вид, что он просто заблудился в Индокитае. И люди вокруг во все это поверили и стали стыдится моей матери — об этом я тоже напишу. Мы многие годы не видели рядом с собой белых людей. Они не хотели с нами общаться. У моей матери осталось всего несколько друзей. В одно мгновение вокруг нас образовалась пустыня.
Молчание.
Китаец:
— И тебе хочется рассказать об этом всему миру?
Девочка:
— Не совсем. Я хочу надеяться, что к тому времени, когда появится эта книга, не все чиновники из земельного ведомства перемрут, кто-то из них еще останется в живых, и вот их-то, я надеюсь, убьет моя книга. Мать говорила: «Я помню тот день, мне казалось, что это лучший день в моей жизни. Я принесла все мои сбережения в маленькой сумочке, я все прекрасно помню, я отдала их агентам из земельного ведоства. Я сказала им спасибо. Спасибо за то, что они продали мне такой прекрасный надел между горой и морем.
Потом, когда вода поднялась в первый раз, они сказали, что никогда в жизни не видели моей матери, что она никогда не просила у них концессии. Когда мать сама рассказывает эту историю, она, дойдя до этого места, всегда начинает плакать и говорит, что будет плакать до самой смерти, и еще всегда просит прощения у нас, детей, прощения за то, что она ничего не может сделать против подлости этого колониального белого отродья. И вспоминает, как они написали губернатору Камбоджи, что она сошла с ума и ее надо выслать обратно во Францию. Но тогда она не умерла от всего этого, а вдруг снова начала на что-то надеяться. И надеялась еще три года. Вот этого мы, ее дети, никак не могли понять. Мы тогда тоже поверили, что наша мать сошла с ума, только мы никогда ей об этом не говорили. Она снова стала покупать мангровые бревна, чтобы укрепить плотину. Она заняла денег. Она купила еще и камней, чтобы укрепить насыпь вдоль посевов.
В этом месте рассказа девочка тоже начала плакать.
А потом море поднялось.
И потом мать все бросила.
Кажется, это длилось четере года, точно она не помнит. Но наконец это случилось: наступил конец.
Мать все бросила. Сказала, что все бросает. А потом, потом она уехала.
Рисовые поля были залиты, плотину унесло в море.
Рисовое поле на склоне она отдала слугам, вместе с бунгало и мебелью.
