У Пяти углов

В животнике неожиданно оказалась Красотка Инна — и когда успела уйти с посиделок? Да и занималась она странным для животника делом: сидела в углу и читала. Место, правда, тихое, мало кто догадается ее здесь искать, но Вольт до сих пор не предполагал в Красотке любви к чтению. Стараясь не смотреть в ее сторону, испытывая обычное двойственное чувство притягивания-отталкивания, Вольт подошел к Мафусаилу. Крыс узнал своего благодетеля — продлить жизнь в пять раз! какое благодеяние может быть большим? — встал на задние лапы, упираясь передними в проволочную сетку. Про свое долголетие Мафусаил не знает, зато знает, что этот человек всегда приносит угощение. Вольт приоткрыл дверцу клетки, Мафусаил подставил голову, и Вольт почесал у него между ушей. Угощать и почесывать Мафусаила Вольту просто приятно, но это входит и в методику наряду с комфортабельной клеткой, что доказывает мудрость авторов методики: никакие воздействия на клеточные мембраны не продлят жизнь, если у носителя этих мембран не будет желания жить… Почесав крыса, Вольт протиснул ему в клетку кусочек сыра. Мафусаил зажал сыр передними лапками и стал неторопливо аккуратно откусывать, похожий на воспитанного гостя ученого банкета — на многочисленных банкетах по случаю симпозиумов и диссертаций Вольт видывал кандидатов и докторов, которым следовало бы взять у Мафусаила пару уроков хороших манер. Симпатичный зверь. Да вообще крысы симпатичные. И очень умные. И хвост красивый. Удивительно, до чего много дурацких предубеждений распространено среди разумного человечества!

— Вы, наверное, жену так не любите, как эту крысу, — вдруг сказала Красотка Инна.

Ну не отвечать же всерьез на такой дурацкий наскок!

— Жене — женово, а крысу — крысово.

— Шутите! Все равно вижу, как вы на нее смотрите. Уж я-то понимаю мужские взгляды!

Вольт знал, что глупо ей проповедовать, но не удержался:

— В науке взгляды не делятся на мужские и женские. Наука беспола.

— Еще как делятся! Что другое — а это всегда при нас!

Вольт двинулся к выходу — не хватало разводить дискуссию с этой сексуально озабоченной девицей! Сказал на ходу:

— Вам не скучно, Инна, все об одном? Подумайте для разнообразия о чем-нибудь общечеловеческом.

Она посмотрела насмешливо и как-то так передернула плечами, что Вольт не хотел, а подумал: не зря ее прозвали Красоткой!

— Подождите еще минуту, хоть вы и заняты с головой в своей бесполой науке. У меня к вам еще один вопрос — общечеловеческий. Вот я читаю книжку, ее написал академик, а не кто-нибудь. Вот: Шкловский. Ну членкор, не важно. Он пишет, что когда-нибудь можно будет соединять человека, собственный его мозг напрямую с машиной. Получится гибрид. Вот: киборги. А вы верите?

Вот уж не ожидал от Красотки Инны таких интересов!

— Принципиально вполне возможно. Уже сейчас делают манипуляторы — в точности как человеческая рука! И управляются биотоками. Примитивный киборг, если хотите. А если приспособить оптику, превосходящую зрение? Или вообще чувства, которых у нас от природы нет: чувство космических лучей, чувство радиоволн! Мозг воспримет все, были бы датчики! — Вольт невольно увлекся. — Если хотите, высокоразвитому мозгу уже сейчас тесно в нашем теле. По сравнению с мозгом наше тело примитивно: его возможности ограничены, а возможности мозга — беспредельны!

Вольт абсолютно живо представлял себе будущих киборгов — и позавидовал им!

— Брр! Какая гадость! Не люди, а я не знаю что! И вы этим занимаетесь?! В этой вашей — максимологии?!

Вольт и не ждал, что Красотка Инна поймет, какое прекрасное будущее предстоит киборгам, оценит их красоту, — он к раньше замечал, что сама идея киборгов неприятна женщинам, именно женщинам. К счастью, это не так важно, что кому приятно или неприятно: прогрессу дорогу не загородить. Впрочем, до киборгов еще далеко, пока надо мобилизовывать естественные резервы человека, каждого человека. Поэтому он ответил миролюбиво:

Нет, я занимаюсь возможностями чисто человеческими. Заложенными природой. Они тоже большие.

— Слава богу! А то бы… Нет, какая гадость! Брр! Больше в животнике делать было нечего, Вольт вышел на площадку пожарной лестницы и тотчас забыл о разговоре с Красоткой Инной: посмотреть на нее иногда приятно, ничего тут не поделаешь, раз она похожа на Женю Евтушенко, но запоминать разговоры с нею — это уж совсем лишнее.

Наконец Вольт добрался до старшинской, их с Крамером совместного обиталища.

Над столом Вольта висит довольно старая его картина «Город на Фобосе». После того как репродукция с его работы была помещена в «Науке и жизни», художественный талант Вольта сделался в ИМИ общепризнан, а до репродукции картины его считались наивной самодеятельностью: забавная иллюстрация на тему о собственных мнениях и собственных вкусах большинства. Вольт любит смотреть на свою картину. Вернее, иногда ему необходимо посмотреть и как бы перенестись в то постоянно мечтаемое будущее, когда люди, став всемогущими, обживут другие планеты. Впрочем, он надеется, что еще успеет стать свидетелем и участником колонизации того же Фобоса — ведь прогресс раскручивается так быстро, а времени у Вольта впереди много.

Саша Крамер не то что не верит, что доживет до колонизации Фобоса — хотя шансов у него и на самом деле меньше: он на четыре года старше Вольта и не решается планировать себе дольше стандартных шестидесяти — семидесяти лет жизни, бедняга, — он попросту к такой колонизации равнодушен. В ученом это непонятно в особенности: ведь смысл работы всякого ученого — ускорять прогресс, но в конце концов Вольт должен был признать, что Крамеру действительно неинтересна будущая колонизация Фобоса или любой другой планеты.

— Э-э, мастер, — у Крамера манера говорить не сколько лениво, — человек не меняется. Что тысячу лет назад, что тысячу лет вперед.

И все-таки Вольт с ним не ссорится. А в одном даже тайно завидует: Крамер неплохо поет. Не шепчет под гитару, — таких шептунов, которые нынче в любой компании, Вольт не выносит, — а по-настоящему поет. Баритоном. Вообще говоря, поскольку развить в себе можно любые способности, мог бы и Вольт развить в себе голос — он уверен, что мог бы! — но это потребовало бы непозволительно много усилий й времени. Да, а у Крамера получается здорово, особенно неаполитанские песни: «Вернись в Сорренто», «О, мое солнце». Жалко, что лет двадцать назад Вольт не знал, как развить в себе голос, — пел бы сейчас как Крамер… Да, тогда Вольт многого не знал.

Впрочем, сейчас Крамер не мог вызвать зависти — ни тайной, ни явной. Он сидел за своим столом в самом плачевном виде: с красными глазами, редкие волосы растрепаны, недопитый стакан черного чая поверх бумаг

— Ой, наконец! А я тебя жду как отца родного. Слушай, мастер, снимешь, а? Сегодня чего-то с утра…

Вольт славится как специалист по снятию головных болей. Правда, и здесь в ИМИ сохранились два-три упрямца, чьи мигрени ему не поддаются, но зато сложился постоянный круг клиентов, которым Вольт снимает боли мгновенно — как пенки с молока. И Крамер среди них.

— Ложишься черт знает когда, кофе дуешь по вечерам. Вставай в четыре утра — будет голова как у младенца.

Ну никак не мог Вольт удержаться от проповеди!

— А если я сова? В жаворонка меня никакой Мичурин не переделает. Сова есть сова, мастер.

Так Крамер не только к Вольту — такое у него универсальное обращение. Даже в трамвае просит: «Мастер, передай билет».

— Чушь! Выдумали еще одну идиотскую классификацию лентяи и разгильдяи! Ты мне еще скажи про биоритмы — эмоциональный и интеллектуальный!

От этих идиотских циклов, которые безграмотные инженеры нынче повадились считать на своих машинах — «Дурак с ЭВМ — дурак в квадрате!» — Вольт приходит в ярость. Тем более что и Надя тайком считает — и на себя, и на Вольта, а это уже прямое насилие!

— А все-таки я сова, мастер. Да и спектакли у Татьяны кончаются поздно.

Вот еще одно непонятное и раздражающее в Крамере наравне с равнодушием к человеческому прогрессу: недавно он влюбился. У Крамера милая жена, с которой Вольт давно знаком, — ну и достаточно бы, чтобы успокоиться и не отвлекаться ради женщин от своего дела. И вдруг эта Татьяна — дерганая, манерная баба, работает костюмершей, а ведет себя хуже любой истеричной актрисы. А Крамер ею гордится: постоянно говорит о ней, старается появляться с нею у знакомых. В общем-то ничего удивительного, сколько народу разводится — чуть ли не каждый третий по статистике, а уж любовниц ни одна статистика подсчитать не в состоянии; но близких друзей Вольта это до сих пор миновало — видно, подобрались друзья с иными интересами.